Залпы английских кораблей по Севастополю ознаменовали собой не только конец царствования Николая I, заморозившего Россию на долгие три десятилетия, но и начало новой эпохи — реформы Александра II. В российской истории это было удивительное время. Огромная империя, раскинувшаяся от Аляски до Польши, начала просыпаться после долгого сна и устремилась в погоню за европейскими державами, пытаясь наверстать отставание практически во всех сферах жизни — от судебной сферы до высшего образования. Образованное общество встрепенулось в ожидании великих и долгожданных реформ. Н.Г. Помяловский писал: «Люди мрака в то время испугались, люди света торжествовали, люди неведения, как Дороговы, ждали каких-то потрясающих переворотов». Многие считали, что они переживают историческое время и Россия стоит накануне чего-то судьбоносного. Известный химик Д.И. Менделеев писал в 1861 г. : «А времена исторические — все серьезные дела делаются… история на глазах творится».
Крестьянская реформа, готовившаяся помещиками с 1857 г., дала крестьянам формальную свободу. Из категории крепостных крестьян они становились временнообязанными. Кроме т.н. «кошачьего надела» (меньше одной десятины) крестьяне не получили в собственность никакой земли. Они были вынуждены продолжать платить оброк и отрабатывать барщину за пользование надельной землей, принадлежавшей помещикам. Выкупные платежи растянулись на долгие четыре десятилетия. По данным историка Н.А. Троицкого, с 1861 г. по 1906 г. помещичьи крестьяне в качестве выкупа за землю заплатили 1 млрд. 570 млн. руб., в то время как ее реальная стоимость составляла 544 млн. руб. По своим целям и результатам крестьянская реформа проводилась помещиками в интересах помещиков.
Вместо того, чтобы разрешить аграрный вопрос, реформа еще больше его усугубила. Если раньше как формально, так и фактически крестьяне принадлежали помещикам, то после реформы гражданская самостоятельность крестьян сталкивалась с их экономической закабаленностью. Глубокое разочарование «ненастоящей свободой» стало общим чувством для крестьянства и разночинской интеллигенции. Русское государство и помещики мало того, что держали сотни лет своих соотечественников на полурабском положении, так и с освобождением обманули крестьян. Крушение надежд на возможность радикальных реформ сверху толкало разночинцев в антиправительственный лагерь. В.Г. Короленко писал:
«В начале шестидесятых годов великая реформа всколыхнула всю жизнь, но волна обновления скоро начала отступать. То, что должно было пасть, не упало окончательно, что должно было возникнуть, не возникло вполне. Жизнь повисла на мертвой точке, и эта неопределенность кидала свою тень на общее настроение».
За отменой крепостного права последовала целая череда реформ в военном деле, местном самоуправлении, сфере образования. Объективные экономические процессы, рост общественного недовольства и отставание России от европейских стран подталкивали самодержавие к буржуазной модернизации. Но царь шел на эти реформы вынужденно, поэтому с момента своего возникновения новые общественные институты (земства, суд присяжных) были положены в прокрустово ложе законов Российской империи, по которым верховная власть в стране принадлежит императору — неограниченному самодержцу. Но даже с учетом всех ограничений, создание земства ознаменовало приход в русскую деревню, пожалуй, впервые за ее историю, врачей и учителей. За 16 лет работы земств (1864–1880 гг.) на селе было создано 12 тысяч школ, число земских врачей выросло вчетверо.
Новые учреждения потребовали работника нового типа — не дворянина с хорошей родословной, умеющего только тратить родительское наследство, а образованного разночинца, вышедшего из низов только благодаря своему труду. Из провинциальной глуши в центр империи и губернские города устремились сыновья бедных священников, мелких чиновников, мещан. Н.П. Огарев подчеркивал внесословный характер самой социальной категории разночинцев:
«Из духоты семинарий, из-под гнета духовных академий, из бездомного чиновничества, из удрученного мещанства она вырвалась к жизни и взяла инициативу в литературе. Этой молодежью Россия совершает свое отречение от буржуазии; скомканно, сжато, мгновенно переживает и отрицает всякую буржуазную сословность и опять-таки приходит к понятию действительной бессословности, к бессословности не по имени, а по общественному отношению к собственности, к бессословности не формально-юридической, но экономической».
Рост значения «мыслящих пролетариев» (формулировка Д.И. Писарева) в русском обществе был неразрывно связан с реформой высшего образования. Указы Николая I, напуганного европейскими революциями 1848 г., были нацелены на недопущение в университеты выходцев из низов. По указу 1849 г. предпочтение для зачисления в университет получали люди, имеющие право вступать в гражданскую службу — дворяне и купцы 1-й гильдии. Само число студентов одного университета (всего в России было шесть университетов) ограничивалось 300, ограничение не касалось медицинских факультетов. Повышалась плата за обучение.
После смерти Николая I в 1855 г. многие из вышеназванных ограничений были устранены. Из рук николаевских генералов управление учебными округами приняли гражданские чиновники. Все эти шаги не привели к резкой демократизации университетской жизни, но расширили доступ для разночинцев к высшему образованию. Общее количество студентов в пяти университетах (за исключением Дерптского, который был на особом положении) увеличилось с 2809 человек в 1853 г. до 4935 человек в 1860 г. Тем не менее доля дворян среди студентов оставалась чрезвычайно велика. В официальной статистике отдельных данных по дворянству нет, дворяне объединены с чиновниками в одну категорию. Поэтому реальный процент учащихся разночинцев был выше : в 1857 г. в пяти университетах 68% учащихся принадлежало к дворянам и чиновникам. Университетская жизнь студентов также сильно изменилась. Литературный критик А. Скабичевский вспоминал:
«В течение пяти лет (1856–1861 гг. — М.Л.) пребывания моего в университете он пережил такой радикальный переворот, что был неузнаваем. Вместо прежнего мертвого безмолвия пустых коридоров, в которых лишь в перемены между лекциями робко двигались кучки запуганных и подтянутых студентиков, теперь с утра и до сумерек университет шумел, как пчелиный улей; в его коридорах и аудиториях было не протиснуться».
До 1860-х гг. разночинцы находились на периферии государственной жизни. Они были разбросаны по территории огромной страны и не имели возможности оказывать какое-либо серьезное влияние на политическую и культурную жизнь российского общества. В дореформенные времена такие неприкаянные люди шли в чиновники, мелкие церковнослужители или, на худой конец, становились приживальщиками в дворянском гнезде. Начало реформ Александра II и бурное развитие капитализма в России создали для разночинца социальный лифт, поднявший его до профессии учителя, доктора или инженера.
<...>
Реформы Александра II не открыли ставни, а скорее едва приоткрыли форточку в душной комнате, в которой было заперто русское общество в эпоху Николая I. Огромная историческая инерция, созданная веками крепостного права, не могла исчезнуть силой одного указа. Крепостное право отменили, но дух крепостнических отношений остался. Разночинская интеллигенция начала вести упорную борьбу за создание новых отношений между людьми, как в семье, так и в обществе. Отношения внутри семьи подвергались наиболее медленным изменениям, патриархальный тип семьи все еще продолжал господствовать. Новая волна образованных юношей и девушек, вышедшая из низов, вступила в резкий конфликт со своей социальной средой. Это был конфликт не просто политических убеждений, это был конфликт нравственный, личностный. Новые люди, как их назвал Чернышевский, мыслили в других политических категориях, они чувствовали и жили иначе — по-своему.
Особенно резко линия разлома прошла по среде городского мещанства и мелкого чиновничества, потому что именно здесь люди поколениями наживали капиталец, экономя каждую копейку и рассматривая собственных детей как товар для продажи. В таких семьях страсть к деньгам приобретала колоссальные размеры. Мещане знали, что такое нужда и хватались двумя руками за любую возможность увеличить свои накопления. Они хотели «лучшей жизни» для своих детей, как они ее себе представляли.
<...>
Во второй половине XIX века Россия в качестве полупериферии мирового рынка столкнулась с одним из парадоксов буржуазной модернизации. В условиях отсутствия сильной и самостоятельной буржуазии, инициатором реформ выступили часть помещиков и бюрократия («Лучше сверху, чем снизу»). Но в силу экономической отсталости России и сопротивления части дворянства, крайне архаичный государственный аппарат не был способен довести буржуазные реформы до своего логического конца. Разночинцы возникли как чернорабочие ограниченной буржуазной модернизации, их руками создавалась новая Россия. Но, получив образование в рамках существующей системы, они столкнулись с устоями самодержавия — системы управления, от которой правящая династия не могла отказаться. Непоследовательность реформ осознавалась в первую очередь «мыслящими пролетариями». Их образование намного превышало необходимый для среднего чиновника уровень.
Развитие капитализма в России еще не создало достаточного количества рабочих мест для интеллигенции вне государственного аппарата. Поэтому рядовой разночинец, не претендующий на лавры выдающегося литератора, попадал в замкнутый круг: стремление к личной и общественной самореализации — материальная нужда — чиновничество. Встроенность в государственную машину в качестве одного из винтиков означала для разночинца постепенный отказ от политических и нравственных принципов. Находясь внутри бюрократии, не разночинец ломал ее, а самодержавие сгибало его. Для того, чтобы вести борьбу, нужно было выйти из системы, став «отщепенцем» для нее. Как справедливо пишет Михаил Ицкович:
«Будучи “отщепенцами” с точки зрения как образованной элиты, так и не-привилегированных слоёв населения, разночинцы чувствовали себя чужими в феодальном обществе, жёстко разделённом сословными перегородками. Им была чужда и патриархальная культура “низов”, и европеизированная культура “верхов”. Единственным выходом из подобного тупикового положения была борьба за созидание нового, бессословного и бесклассового, общества и соответствующей ему культуры».
Отредактировано Shteler (2019-12-03 14:51:27)
Насмешил.
