Эта история произошла около десяти лет назад, когда я, поддавшись дружескому напору, увлекся охотой. На крупного зверя никогда не ходил, отчего-то сердце щемило, а вот за птицей - с большим удовольствием. Ребята еще надо мной посмеивались, говорили: "ты либо всех бьешь, либо охота - не твое", но я отмахивался, рассуждая, что утки и кулики - хорошая добыча для того, кто знает меру. После удачных вылазок угощал дичью родных и коллег, вялил мясо... Тогда, раньше. А сейчас - даже под страхом смерти не возьму в руки ружья.

Лес, всегда такой приветливый, тихий и ароматный, перестал меня принимать: теперь грибы и ягоды я покупаю на рынке, а от охоты меня полностью отвернуло.
...Был конец августа-начало сентября. Мне как раз удалось выхватить неделю отпуска и я, в предвкушении "диких" выходных, прикатил на дачу. Сезон охоты открылся в предпоследнюю субботу лета, поэтому пропустив неделю, я был рад тому, что особо скучающие охотники умерили свой пыл, а у меня появилась возможность побродить в лесу, не встречая на каждом шагу очередного знакомого.
Начало осени - всегда какое-то волшебство: небо меняет цвет на пронизывающе синий, в воздухе появляются нотки свежести и, одновременно, увядания, даже звуки меняются, становясь более отчетливыми среди примолкающих деревьев и трав. Эдакое начало Сонного Царства, когда еще никто не спит, но все начинают готовиться.
Я прошел вглубь леса, туда, где обычно по сезону начинаются высыпки вальдшнепов. В тех местах есть опушка с влажным лугом, среди трав и кустов которого пестрят оперением цвета охры эти красивые птицы.
Решив для себя, что сделаю несколько заходов за неделю, я расслабился и был готов поднять хотябы одного-двух куликов. В голове отчего-то прокрутилась мысль о том, как красиво вечернее заходящее солнце золотит крылья этих длинноносых трещеточников...
Я точно помнил место прошлогодней своей "стоянки", откуда открывался вид на высыпку. Проходя ольшанник, я уже слышал знакомое щелкание, свист крыльев и неспеша пробирался к нужному оврагу.
К моему удивлению, там было пусто, а весь гомон птичьих голосов шел из соседней топи. Перекинув ремень с ружьем за спину, я терпеливо двинулся дальше, изредка хлюпая сапогами по откуда-то взявшейся жиже: низина была дальше, погода несколько дней держалась сухая, а в лесу будто бы местечково прошел ливень.
Честно говоря, не могу вспомнить, сколько раз я менял место засады. В какой-то момент мне показалось, что птицы летают туда-сюда, но, зная, что такое невозможно, я остановился, глубоко вздохнул, сосчитал до десяти и занял удобное положение среди кустов.
Долго ждать не пришлось: прилетевшие на вечернее кормление вальдшнепы весело затрещали и, расположившись кучками, принялись возиться у подтопленной земли.
Я прицелился и нажал на спусковой кручок. Ружье хлюпнуло и выдало осечку. Опешив, я выждал время "затяжного выстрела", и все-таки полез смотреть, в чем дело. Оказалось, что я каким-то образом продавил донца гильз. Никогда со мной такого не случалось, да и досылку я делал аккуратно...
Чувство внутреннего выгорания настигло внезапно и я, отчего-то, стал нервно скрежетать зубами. Солнце уходило, а на ночную охоту я точно не рассчитывал, хоть и прихватил с собой рюкзак со всем необходимым. Заменив патроны, я какое-то время выжидающе целился, а потом выстрелил. Ружье больно шлепнуло меня в плечо, а потом раздался шум: десятки пестрых крыльев затрепетали, расплескивая позолоченный солнцем воздух.
Я не попал с сорока метров.
Курок болтался, будто бумажный, а по ружью бежала трещина.
Ветер колыхал кроны деревьев, будто бы это были морские волны, а я, сидевший на "дне" со сломанным ружьем, тупо смотрел вверх, на хаотично парящую стаю куликов, похожих на косяк рыб.
Наваждение пропало, послышался все нарастающий шум крыльев. И этот треск... Он уже не казался таким задорным и смешным: Острые длинные клювы щелкали, выстукивая какую-то свою, нервную и прерывистую песню. Маленькие блестящие головы вальдшнепов вертелись из стороны в сторону, будто ища нарушиеля их спокойствия.
"Здесь что-то не так. Какая-то ерунда происходит..." - подумалось мне и, привстав, я попятился назад, изредка поглядывая на переливчатое оранжево-бурое облако из птиц.
Ружье было сломано.
Как это произошло мне даже не хотелось думать. Какая-то тревога вперемешку с чувством легкости, боль в плече и гудящая голова, а еще ощущение, что несколько десятков маленьких блестящих глаз смотрят мне в спину.
Я оглянулся.
Над топью было пусто и настолько тихо, что я слышал, как кровь шумит у меня в ушах.
На ходу убрав ружье в чехол, я быстро пошел обратным путем, изредка посматривая по сторонам. Уходящее солнце красило стволы в пурпурно-медный, удлиняя тени и добавляя яркости приглушенной осенней палитре.
С последними лучами светила я вышел на широкую лесную тропу и, достав фонарик, побрел по знакомому пути. До асфальтированной дороги было около километра, а там по полю - и моя деревня.
Я шел и ощущал на себе взгляд. А точнее, взгляды... Очень жгучее, взрывающее внутреннее спокойствие чувство не давало мне ровно дышать. Осмотревшись и посветив вокруг фонариком, я убедился, что рядом никого нет, но в солнечном сплетении уже свернулся комом первобытный тупой страх.
Ускорившись, я не заметил, как почти бежал по тропе, благо, она была почти прямая. Рюкзак ритмично хлопал меня по спине, а я, весь потный, пытался не слишком сильно размахивать фонариком, поскольку его мигание еще больше давило на нервы.
Наверное, со стороны я казался совершенным идиотом, но тогда я не мог объяснить этот приступ паники. Помню, как несся вперед, пока впереди не замаячил фонарь.
Он неожиданности остановившись, я сначала не поверил глазам, подумал, что померещилось, ведь до дороги было еще далеко. Но нет, впереди действительно моргал фонарь, а за ним - несколько домиков барачного типа. Все остальное скрывала темнота.
На негнущихся ногах я кое-как дошел до фонаря и только потом приметил двух старушек, сидящих на ветхой самодельной лавочке у ближайшего барака.
Увидев меня, они замолчали и, не мигая, смотрели в мою сторону.
- А-а...извините, я, наверно, заблудился, - мой голос разорвал тишину, и одна из старушек поморщилась. - Что это за деревня?
- Рогачево, - бабушка в платке посмотрела на меня снизу вверх так развернув голову, что еще немного и она прокрутилась бы на все сто восемьдесят градусов. Ее глубоко посаженные глаза сверкали в свете фонаря, а длинный крючковатый нос подрагивал, словно​ принюхиваясь ко мне.
Я сглотнул и на секунду зажмурился.
Рогачево - это полузаброшенная деревня в двенадцати километрах от дороги. Как я сюда попал, если шел вообще в другую сторону и не на такое расстояние?!..
Вторая старушка поправила берет и улыбнулась.
- А ты сам откудова?
- С Лесной, - я обратил внимание на ее широкие, узловатые руки, покрытые старческими пятнами.
- У-у! Далеко-о!.. Чего хотел-то?
- Да охотник он, - бабушка в платке снова зыркнула на меня изподлобья, - вишь, вон, ружье болтается.
- А-а... А чего пустой? Не свезло?..
Я кивнул, стараясь не показывать смятения.
Внутри меня все тряслось.
Не знаю, как объяснить лучше... Будто дали разряд тока, но без болевых ощущений.
Я стоял перед ними, маленькими и сухонькими, а чувствовал себя совершенно никчемным, уменьшенным в тысячу раз.
Навалились усталость и какое-то нарастающее раздражение то ли на себя, то ли на всю ситуацию в целом.
- Ну чаво? Куда на ночь-то идти? Чай не близко до твово Лесного, - улыбчивая бабушка встала, пряча за спину несоразмерно крупные руки и, поманив меня за собой, отвела к небольшому домику.
- Эй, Федюшка, не спишь? - она один раз стукнула в окно, и через мгновение за стеклом показалось худое лицо мужичка.
Шаркая ногами так, что я слышал его с улицы, "Федюшка" выполз на улицу и осмотрел меня со всех сторон, будто впервые видел кого-то неместного.
- Приютил бы до утреца, заплутал парниша, - "Берет" (так я мысленно прозвал навязчиво улыбчивую бабушку) закивала головой, подталкивая меня вперед.
Даже через термобелье и плотную куртку я ощутил ее пальцы: острые, цепкие, будто из металла.
- Не хочу вас смущать... - начал я, но Федюшка махнул рукой.
- У меня часто всякие пешеходцы останавливаются, да и пристроечка есть, так что... - он указал на отдельный вход рядом с домом. - Без проблем, так сказать.
У меня начала страшно гудеть голова, и я не стал спорить, молча зашел в пристройку и бросил на пол рюкзак.
- На кого ходил-то? - Федюшка заморгал глазами, показывая, где выключатели и дверь, ведущая в огород, к туалету.
- На вальдшнепов.
-Да-да-да, слыхал! У нас тута много пташек в лесах... - мужичок кивнул головой на футляр с ружьем. - Лицензированное?
- Еще бы, - усмехнувшись, я присел на краешек кушетки и почувствовал, что засну, как только приму горизонтальное положение. - Я незаконным промыслом не занимаюсь.
- Это да, это правильно...
Федюшка тер шею, посматривая на мой рюкзак.
- Я пустой, дядь. Вода есть и крекеры. Угостил бы чем, да я не пью на охоте. И без птицы, так что...тот еще гость у тебя.
- Хороший, хороший, - он вдруг заулыбался и почему-то выдохнул. - Ну, отдыхай тогда.
Поборов ненормальную усталость, я все же встал и, задвинув щеколду на двери, стащил сапоги и разделся до термоштанов. Кушетка приняла меня в свои объятия, и я отключился почти за полсекунды.

"Лети, лети же..."
Было очень хорошо... Тепло, чуть ветренно. Пахло терпкой пижмой и нежнейшей сладкой медуницей. Под ногами хлюпала вода, в которой отражалось небо и плавали мелкие коричнево-зеленые лягушата.
А потом послышался щелкающий звук манка. Такой, каким обычно привлекают куликов.
"Лети, лети, лети-и-и..." - голос пульсировал у меня в голове, но я почему-то никак не мог его узнать.
Я поднял взгляд, и в этот момент мою грудь разорвало от боли. Что-то тяжелое, жгучее и ледяное одновременно... Болело так, что я стал раздирать пальцами кожу. Посыпались перья, золотые на солнце, в мелкую крапинку...испачканные кровью. Потом в воду упало несколько дробинок. А потом - свист, крики и гулкий шум: из моей груди, взрывом стали вырываться птицы. Одна за другой, молниеносно, причиняя мне страшные муки.
Они все вылезали и вылезали, громко щелкая клювами и отбиваясь от ветра крыльями, вымазанными кровью.
Когда вылетела последняя пташка, мое тело беззвучно рухнуло лицом в холодную воду...

Задыхаясь, я вскочил с кушетки и еле успев открыть щеколку, вылетел в темный двор.
Меня рвало какой-то травой, речной водой и той внутренней болью, которая скопилась за болезненный сон.
"Все, вот теперь все" - я устало отплевался и задышал, чувствуя свой ввалившийся живот и гудящие ребра. Рука сама потянулась к груди и, не нащупав дыры, я по-идиотски улыбнулся.
- Всплыл? Бывает, да.
Вздрогнув, я поднял глаза и увидел сначала длинные, чешуйчатые ноги, а только потом старушку в берете. Или то, во что она превратилась...Огромные руки-лапы вцепились в мои плечи и подтащили почти впритык к улыбчивому, но пугающе пустому лицу.
Голос пропал, то ли от ужаса, то ли от острой боли: пятнистые пальцы впились в плечи и я стал похож на тушу, болтающуюся на крюках в морозилке в каком-нибудь мясном цехе.
Потом показалась вторая, в платке...
Что-то дикое было в ее нечеловеческом лице: то ли закостеневший нос, то ли блестящие в темноте глаза, то ли все вместе.
Крутя головой, она снова принюхивалась, вздымая покатую спину и похрустывая неестественно выгнутыми ногами.
Меня снова замутило и я стал терять сознание.
- Не пахнет, нет, - что-то твердое уткнулось мне в ладонь.
- Не стрелял?
- Ничего не чую...
- Не нужен он лесу. Пустим его? - голос Федюшки прорвал туман и рассыпался звоном в ушах.
- Придет ли снова?
- Не-ет. Все уж. Помечен.
Какофония звуков и голосов рвала голову изнутри, пока вдруг я не ощутил сильный удар спереди.
Через несколько минут мне все же удалось приоткрыть глаза. Я лежал на асфальтовой дороге, лицом вниз, как раз в том месте, где она поворачивает в поле. Рядом - проржавевший указатель с надписью "Лесное". Солнце, яркое, пока по-утреннему белесое, но уже пригревающее затылок...
Спустя еще пять минут, пошатываясь, я стоял на ватных ногах, рассматривая свою одежду, рюкзак и чехол со сломанным ружьем.
Плечи горели и как-будто припухли, стягиваемые​ бережно надетой и заправленной в штаны термоводолазкой.

* * *

С тех пор я больше не охочусь. Не хожу в лес, даже просто так.
Дыры от когтей на плечах остались, и теперь напоминают круглые впалые шрамы, смахивающие на следы от мелкой дроби.