За окном было темно. Бесприютно. Холодно. Надсадное треньканье будильника давно утихло, а Маша все никак не могла заставить себя вылезти из-под одеяла. Последний день года. Уйдут в прошлое все невзгоды, обрушившиеся на нее в последнее время. Утихнет боль. Затянутся душевные раны. Маша зажмурилась, как в детстве, когда очень-очень сильно чего-то хочешь: стоит только закрыть глаза, прошептать тихонько несколько раз свое заветное желание, и оно непременно исполнится. Она знала, что загадает сегодня под бой курантов. Никаких больше слез в подушку, никаких тягучих вечеров в обнимку с плюшевым медведем и старыми черно-белыми фильмами по телевизору.
Маша набрала в легкие побольше воздуха и решительно поднялась. Времени на завтрак не оставалось. Она собрала тяжёлые каштановые волосы в высокий хвост, нырнула в шубку и выскочила улицу. Утренний морозец больно ущипнул за кончик носа, коснулся щек, беспардонно забрался под свитер. Маша охнула и припустила по дорожке к своему магазинчику, лавируя среди сугробов.
На двери приветливо звякнул колокольчик. Маша зажгла свет, растопила большой камин. Поленья вспыхнули, дружно и радостно затрещали, наполняя холл ни с чем не сравнимым ароматом зимнего уюта. Волшебная чашечка кофе окончательно согрела девушку.
- Привет! – Колокольчик оповестил о первом посетителе, - тебе как обычно?
Маша обернулась. На пороге стоял курьер из булочной. Раскрасневшийся с мороза, улыбка на пол лица.
- Проезжал тут неподалеку, решил зайти, - парень стянул с головы шапку, и смущенно пригладил черные вихры.
- Привет! А как обычно? – Маша приветливо улыбнулась.
- Круассан с соленой карамелью и малюсенький кусочек яблочного штруделя, - произнес парень, подражая Машиной интонации, - и ни крошки больше. Я слежу за фигурой.
Оба прыснули со смеху.
- Ваня, ты все обо мне знаешь, - Маша прихлебывала горячий капучино, тихонько подливая ароматный напиток замерзшему курьеру. Он обнимал кружку обеими руками и не отрываясь глядел на Машу огромными карими глазами из-под длинной челки.
- Будешь встречать Новый год с друзьями? – Ваня отставил кружку.
- Да, - Маша оживленно рассказывала о книжных новинках, которые должны были на днях прибыть в ее магазин, - у нас будет большая шумная компания. Так вот, представляешь, я полгода гонялась за этой книгой, и тут издатель сам вышел на меня…
- Здорово! – Ваня поднялся, взял с прилавка шапку, начал смущенно мять ее в руках, будто намереваясь сказать что-то еще. Что-то важное и невысказанное крутилось у него на языке, - ну, мне пора.
- Счастливого Нового года!
- И тебе, Маша!
Он немного замешкался, уронил телефон, долго ползал за прилавком, разыскивая его, наконец нашел и вышел, впустив в холл легкое морозное облачко.
Рабочий день пролетел незаметно. Редкие покупатели поспешно выбирали последние подарки: детские книжки с яркими картинками, альбомы с репродукциями, новогодние открытки. Маша непринужденно болтала с ними, предвкушая приближающийся праздничный вечер.
Около восьми девушка закрыла магазин и помчалась домой. Час перед зеркалом - и вот она уже настоящая роковая красотка в алом облегающем атласном платье.
Машино сердце стучало так громко, что казалось, заглушало радостные крики и громкую музыку, доносящиеся из-за закрытой двери ресторана. Девушка поправила тугой локон, выбившийся из-под высокой прически. Миша очень любил, когда она собирала так волосы.
- Ты становишься похожей на аристократку, - вкрадчиво шептал он ей на ухо, поглаживая по спине кончиками пальцев. И тогда Маше казалось, что электрический ток пронзал все ее тело. Она замирала, не в силах отвести восторженных глаз от Миши. Губы тянулись к его губам, и она таяла будто свеча, сжираемая бесстрастным пламенем.
Маша вошла внутрь празднично убранного ресторана, и шумное беззаботное веселье подхватило ее. Шампанское, мандарины, безбашенные конкурсы. Маша смеялась, украдкой поглядывая по сторонам. Где же Миша? Она присела на краешек дивана перевести дух после очередного зажигательного танца.
- Привет! Отлично выглядишь, - Миша стоял рядом и восторженным взглядом скользил по обнаженным плечам девушки, - покажись.
Маша встала. Миша подошел к ней вплотную, взял за руку и вдохнул аромат ее волос. Маше показалось, что она сейчас потеряет сознание от восторга. Его сильная рука притянула ее за талию, а на губы обжег требовательный поцелуй.
- Миша, - Маша едва перевела дыхание, - ты… Мы… Я не верю своим глазам… У нас все по-прежнему? Родной…
Она сжала холодные пальцы мужчины в своей руке. Он гладил ее по голове, любовался сережками, подаренными им на Машин день рождения. Дверь снова распахнулась. На пороге стояла Люба – давняя Машина приятельница.
- Всем привет! – Закричала девушка, размахивая бутылкой шампанского, - а чего это у вас так скучно?
Миша мгновенно отпустил Машину руку и отстранился. Остаток вечера он провел в обществе Любы. Она заходилась в экстазе от каждой его шутки, заискивающе заглядывая в лицо и по-свойски сжимая ладонью его колено. Он нежно обнимал ее за талию, любовно поправлял черные как смоль прямые пряди и искоса поглядывая на Машу с нескрываемым превосходством.
Маша не верила своим глазам. Да они поругались. Повздорили. Миша швырял в нее обвинения, она не находила ответа и просто плакала. А потом оделась и молча ушла. Это случилось неделю назад. Всего неделю. Маша десятки раз набирала Мишин номер и все-таки не решалась поговорить, объясниться. Ей казалось, что все ее доводы неубедительны и жалки. Но как же тягостно и мрачно было у нее на душе. А сейчас, сейчас Миша у всех на глазах обнимает ее подругу. Обнимает так свободно и уверено, будто все присутствующие, кроме Маши, давно знают об их связи.
До Нового года оставались считанные минуты. Маше стало казаться, что кто-то откачал из зала весь воздух. Человеческие фигуры будто плыли в вакууме. Их голоса, смех, их лица стали размытыми, нечеткими. Маша уже не разбирала слов. Словно всех собравшихся отгородили от Маши стеклом, на которое мороз нанес свои замысловатые узоры, укрывая девушку от посторонних глаз. Сочувствующих, злорадных, равнодушных, оценивающих. Она поднялась, взяла сумочку, накинула шубу и вышла. Быстрее. Она запахнула полы и выскочила на улицу. Предновогоднюю суету, царившую днем, сменила тишина, опускающаяся на город за несколько минут до начала Нового года. Одинокие прохожие торопились к своим теплым гостеприимным компаниям.
Маша подняла голову. Падал снег. Большие хлопья кружились и медленно опускались на замершие в предвкушении новогоднего волшебства дома и деревья. Маша протянула ладошку и поймала снежинку. Где-то далеко раздался бой часов. Один, два, три. Маша вздрогнула. Прочь! Прочь от этого места! Она оглянулась на светящиеся окна и помчалась в противоположную сторону.
Запыхавшись, она вбежала в свой магазинчик и, не зажигая свет, плюхнулась на стул за прилавком. Слезы душили ее. Как? Почему? Как она могла? Зачем он так? Маша уронила голову на руки и заревела во весь голос. Она оплакивала свою неопытность, свою доверчивость и наивность. Свои разбитые мечты и время, которое уже не вернуть. Она оплакивала свою растаявшую в одночасье любовь.
- Сволочь, - шептала она в исступлении, - ненавижу. Лохудра. А еще подругой мне была.
Она грохнула кулаком по прилавку, придумывая самую жестокую кару, которая должна обрушиться на эту крашеную кикимору. Вазочка из тончайшего стекла покачнулась, опрокинулась и разбилась.
Что это? Под осколками лежал конверт. Маша не заметила его днем. «Самой замечательной. С ним твоя фигура будет в полной безопасности»: гласила надпись. Маша утерла кулачком слезы и развернула конверт. На ладонь ей выпала маленькая серебряная подвеска в виде пряничного человечка. Слезы мгновенно высохли.
- Человечек, - бормотала она, часто моргая, - пряничный человечек.
Она соскочила со стула, зажав в кулаке заветную фигурку, и выбежала на улицу. Новый год наступил, и толпы счастливых людей, благополучно переживших очередной переход наводнили улицы.
- С Новым годом! – навстречу Маше важно вышагивал седобородый дед, наряженный в костюм деда Мороза.
- С новым годом! - Воскликнула Маша.
- Не желаешь ли желаньице загадать, красавица? – Дед Мороз подмигнул Маше.
- Желание? – Маша изо всех сил зажмурилась как детстве, - хочу!
За окном было темно. Маша нашарила будильник и выключила его. Осторожно, будто опасаясь увидеть что-то жуткое и непоправимое, она взглянула на экран телефона.
- Тридцать первое декабря, - прошептала она, не веря своим глазам, и стремглав выскочила из-под одеяла. В магазинчике она привычно зажгла камин, сделала две чашки кофе. Сердце бешено стучало.
- Привет! Тебе как обычно? – на пороге появился Ваня с бумажным пакетом в руках.
-А как обычно? - Маша вышла из-за прилавка, протягивая Ване чашку с ароматным напитком.
- Круассан с соленой карамелью и малюсенький кусочек яблочного штруделя?
- Точно! – Маша не могла скрыть своего ликования.
Ваня с наслаждением вдохнул чудесный запах и отхлебнул из чашки.
- У тебя волшебный кофе. Будешь встречать Новый год с друзьями? – Ваня выжидающие глядел на Машу.
- Нет, Вань. Ума не приложу, где бы мне встретить Новый год, - Маша теребила рукав теплого полосатого свитера.
Лицо Ивана просияло.
- Я как раз хотел предложить поехать со мной! У меня дедушка в деревне. Совсем один живет. Елку уже во дворе нарядил. Ждет. Что думаешь?
- Думаю, не откажусь, - Маша развернула бумажный пакет и с наслаждением откусила большущий кусок хрустящего, еще хранящего тепло круассана.

В одном царстве, в одном государстве жил-был боярин. Вотчину имел небольшую. Был он жадный-прежадный, о крестьянах своих не радел, но оббирал их до последнего порося. А куда жаловаться? К Царю не пойдешь, его же боярин, да и кто слушать холопов будет. Вот раз перед Рождеством слуги боярские опять всю вотчину обобрали, иных крепко побили для острастки. Сошлись крестьяне решать, что им делать. Рождество на носу и зима долгая, холодная, а все, что нажили в оброк отобрали. Решали-решали, но ничего так и не придумали, хотели уже расходиться как вышел тут пред ними сын одной вдовы, Иванушка. Его по всей вотчине боярской за дурачка считали. Кто подкормит, а кто и поколачивает, особо его не обижали. Грех убогого обижать. И говорит он селянам:
- Раз уж так, то я сам к Царю пойду, пожалюсь.
Люди кто в хохот, а кто ругаться начал, мол, куда тебе убогому да слабоумному народ спасать от боярских беззаконий. А он все пойду да пойду. И отпустили его, решив, что выгонят его, получит он кнута царского и все дела.
А Царь очень любил сказки слушать. Были у него всякие мудрецы, да чтецы. На то время все сказки ему рассказали, а ничего нового-то и не придумывали. Государь новенькую просит, только как не думают думу - совсем ничего не придумывается.
Пришел к нему Иванушка.
- Чем, Царь Батюшка могу тебе быть полезен?
- Где тебе холоп мне полезным быть и беду мою избыть? - отвечает ему Царь. - Так ты поделись, Царь-Надежа, своей бедой, а я может, смогу и помогу. Чай не пенек какой!
Рассказал ему Государь, что все сказки ему пересказали и перечитали, а новых нет и не будет. Смеется Иванушка:
- Великая Беда! Помочь тебе просто. Хочешь, я тебе то расскажу, что еще никто не рассказывал?
- Хочу! Велю, сказывай! - воскликнул Царь с любопытством. - Ежели понравиться, то награду получишь.
- Что ж, дурацкое дело не хитрое. Буду я тебе сказки сказывать. У меня их много.
Договорились. И стал Иванушка рассказывать.

Перво-наперво, расскажу я тебе сказку не сказку, а быль. Случилось в моем родном краю то, чего не может быть.
Как-то раз, когда шел прошлогодний снег, и на березах цвели розы, поехал купец-молодец, что в моей волости жил, на базар, покупать разный товар. Приехал смотрит вокруг, а там то куры дойные, то коровы ноские, а коты и вовсе на заборах кукарекают. Вот пошел он в охотный ряд, купил индюка за погляд. Индюк половину жареный, половину пареный, больно клюется, в руки не дается. Посадил его купец в мешок да на себе поволок. А в ряду банном встретил мужика в рубахе странной. Говорит ему тот мужик, что есть у него одна чудовинка, которую испытать хочет, только один боится. Предложил вместе испытать. Согласился купец и думает: “Если понравиться, куплю али обменяю”.
Подвел его мужик к телеге. Телега, как телега, да без лошади. Сели они, а она как взовьется на небеса к солнцу! Жарко им стало, снял купец шубу. Ехали они ехали до ночи. Взошел месяц, холодно стало. Одел купец шубу. А чтобы не голодно было ехать, съели они половину индюка жареного. Моргнуть не успели, а остатки улетели, та половина, что была пареная, а больше-то и ничего нет. Телега все ближе и ближе к месяцу. Как подлетела совсем близко, схватил купец рукой месяц и на себя потянул. Вдруг открылись в небе ночном ворота, месяц-то вроде ручки был, а за ними непонятно что. Завели купец с мужиком телегу в те ворота, которые за ними сами собой закрылись. А там не то амбар, не то палата. Сундуков видимо-невидимо и все ломятся от богатств несметных: злато, серебро, каменья драгоценные, жемчуга отборные, ткани заморские, драгоценности, кои впору царям надевать, одежа златотканная и обувка, что одна знать носит, мех соболиный, чернобурка царская... Смотрят оба гостя, изумляются. А вокруг никого нет, и все это богатство будто само в руки просится. Начали гости грести в мешок индюшачий,чем больше гребут, тем мешок длиньше и длиньше становится. И не рвется. И все вошло. Решили двое все на земле поделить. Погрущили на телегу, сами сверху устроились, а выхода-то нету! Они туда, сюда и не знают куда! Мужик в телеге под мешком нашел лом с багром, да как по стене-то ахнет, тут стена и провалилась, а ща ней и телега со всем, что в ней. А снаружи утро. Солнце на дыру в небе посветило, и все стало, как было. А телега тяжела, еле летит, да больше падает. Увидел купец-молодец, что над волостью своей пролетает, решил он и телегу облегчить, и людям помочь, всеж зима, первый день Рождества. Развязал мешок и стало выдувать ветром оттуда все богатство. Кому что на двор упало. Кому сапоги, кому золото, кому серебро или что иное попало. Как только выровнилась телега, закрыл купец мешок.
Оказались друзья на земле. Поделили все, как договаривались, честно. Что тут поделаешь, раз купеческое слово крепко. Мужик тот свою долю на телеге повез, а купец в шубу свою все завязал, а везти не на чем. Глядит, а за ним конь его бежит, на каком он на базар приехал. Вот взвалил он богатство на коня и повел его потихонечку домой. Проходил он через лес, а в лесу том жили разбойники лютые. Напали, коня да богатство украли, самого потрепали да в речную прорубь скинули с моста за лесом. Атаман с нечистой силой знался, колдовать умел. Был купец, стал сом с усом. А я тем временем на ели сидел в том лесу, груши околачивал и все-все видел и знаю, что атаман разбойничий никто иной, как сам боярин дальней волости. Чистая правда! У людей тех спроси Царь-Батюшка, все скажут, что он разбойник-грабитель и закон твое ему не указ. И вот бы людям жить счастливо, да тебе в радость, да мешает им разбойничья жадность. Тот боярин у твоих крестьян счастье отобрал да с шайкой до нитки обобрал. Таков мой сказ. А он разбоит и сейчас. Помаленьку колдует и беды не чует. Сам жирует, значит, а тебе налоги не платит. Рождество на дворе, а у ааждого пусто во дворе. Одна на тпья надежда, Государь.

Нахмурился Царь-Государь:
- Ах он разбойник-злодей! Дать ему плетей! А после в острог кинуть! И все богатство его частью в казну вывезти, а частью селянам раздать!
Поскакали ратники с воеводой, боярина со всем двором его выволокли, привезли да выдрали, а после под замок посадили. Говорит Царь Иванушке:
- Хорошо рассказал, заслушался я. Жалую я тебе боярский чин и будь ты вместо того боярина-разбойника.
А Иванушка-дурачок ему отвечает:
- Ты, Царь-Надежа, не вели казнить, вели слово молвить. Дураку боярином рядиться не пристало, лучше чин этот нашему писарю отдай, а я как и обещал, буду тебе сказки сказывать. Только сказки слушай, а о делах думай, а то еще какой разбойник появиться.
И стал Иванушка-дурачок при дворе жить не тужить и мать свою вдову забрал к себе. С той поры крестьяне хорошо стали жить да Иванушку хвалить.
А сказка была да вышла вся.

Юлечка-булочка, глазки изюминки, нижняя губка корытцем, глаза - лед на катке без глубины, зато грудь двумя холмами, а между ними расщелина глубиной с Марианскую впадину, так же манит первооткрывателей. Задом Юлечка грецкие орехи колоть может, что красиво и в хозяйстве полезно.
Побочными эффектами к этому Пиру чревоугодника прилагаются тонкие пальцы откуда-то из безвременья и нежный бубенчик в горле, откликающейся на романы в мягких обложках и на котиков в интернете.
Торговый центр - родной брат, кузен, дядя, внук всех квадратно-одинаковых застроек. Однотипен, прям, с трудом переносит новшества, валит конструкции внутри в боксах, злобно шипит канализацией. Обижен на грязные следы на полу перманентно.
Михал Петрович - человек острый во всех отношениях, от бородки до мировосприятия. Худой, подчеркнуто худой узкими джинсами и свитером под горло в обтяжку, куртку носит, накинув на руку, играет с Торговым центром в магазинного воришку. Каждый раз бодро по памяти сыплет параграфами, вгоняя в краску охранников боксов.
Новый год - нелюбимый сын всех четырех времен года. Спеленатый традициями, тревожный, выпадающий из старческого маразма в юношеский максимализм. Зыбкий, неустойчивый. Любит нагнать депрессию и одновременно слепить человеков единым пластилином.
Шампанское.

Юлька считала кассу. До закрытия сорок минут. Ноги холодят пакеты на полу с икрой и сервилатом. Пусть только для себя красивой, но праздник есть праздник.
Михал Петрович, вырезая лопатками, упакованными в свитер с горлом, снежинки во вселенной, зашел в магазинчик. Ни малейшего пиетета к Новому году он не испытывал, но конфеты по скидке не каждый день бывают.
Новый год растекся незаметной дымкой над стеллажами, прибывая в ипостаси любопытного старика со скамейки у дома.
- Шел бы ты отсюда, Циркуль!- подумала Юлька.
- Во жиртрест, сто лет мне конфеты пробивать будет. Еле шевелится.

Заорала сигнализация, и серые металлические шторки у каждого бокса поползли вниз. Двое переглянулись. Он заметил, что с приоткрытым ртом Юлька выглядит очень даже, а она уловила острый профиль Михал Петровича и его мужское спокойствие.
Новый год всеми силами пытался не выпасть в осадок.
„Это не я! Какого хрена?!“ – кричал он. В его планах был скромный суицид Петровича - надо же план по депрессии выполнять, и встреча продавщицы с мужчиной, получилось бы мило.
Шампанское, бившее струей в заветный датчик тревоги за картонной стенкой не думало, не замечало, не переживало. „Йу-хууу!“ кричали его пузырьки. „Обожаю стоять у горячей батареи! Не нужно ждать подходящего случая!“
Эти двое, закрытые среди полок с едой и собачьим кормом, среди шампуней и средств для выведения клопов, звонили. Они звонили во все колокола, по всем телефонам.
Но Новый год уже серьезно заинтересовался развитием именно этих событий...
Трубки не брали, или брали, но посылали, или отправляли в лист ожидания до следующего года.
- Раз уж мы здесь застряли, может мы познакомимся?
После этой фразы можно не писать ничего больше. Можно даже не объяснять, кто сказал это.
Новый год заскучал. Разноцветными блестками брызнул под решеткой, полетел выполнять план.
- У меня есть икра, - говорила Юлька.
- А я хотел купить конфет. Давайте я вас угощу.
- А шампанское?
- Много не лейте, ну куда? Дурной!
- До дна! Обязательно до дна! С наступающим!
- И вас!

Погас свет, замолчала сирена.
- Юлечка...
- Миша...

Тяжело вздохнув, Дед Мороз вытер лоб красной рукавицей. На стол посыпались со звоном сосульки, которые гирляндой висели у него на шапке, он совершенно не обращал на них внимание, погруженный в свои невеселые мысли.

Как мог старый умудренный многолетним опытом дед ввязаться в эту бессмысленную войну? Поддаться на провокацию хитрой старухи Осени. А как всё хорошо начиналось!
Осень завершила свои дела вовремя. Своевременно день в день сдала полномочия Зиме.  Зимушка-матушка взошла на трон и Дед Мороз приступил к работе.

Хорошенько скрепил всё морозцем, укрыл белым пушистым снегом...  Деревья укутал в тёплый мягкий плед. Зверюшки, попрятавшись в норы, укладывались спать до весны. Всё должно было засыпать, отдыхать после знойного лета и урожайной осени. Целый день трудился Морозушко и к вечеру, окинув взглядом дело рук своих, остался доволен и спокойно пошел отдыхать.
Наутро его разбудило веселое щебетание птиц.

- Не понял? – подумал Дед. – Зимнее утро должно быть тихим, нежным. Даже я бы сказал – ленивым. А тут крики, веселье и суета?

Накинув халат и выйдя на крылечко, Дед Мороз охнув так и сел на ступеньки. То, что он увидел, повергло его в шок.

Снега не было. Кое-где еще сиротливо жались в тени деревьев белые клочки - остатки вчерашнего снега. Везде чернела мокрая тяжелая земля. По обочинам дорог и тропинок сугробы покрылись серым налетом. Всё выглядело ужасно. Только птицы щебетали весело, подбирая показавшиеся из-под снега семена. Сердитый медведь, который уже вчера устроился на зимовку в берлоге, выбрался наверх и стал ворчать, покусывая свою лапу. Но последнюю каплю дёгтя в события привнесла зеленая елочка. Она так горько сетовала, что ей теперь никто не подарит красивые бусы и елочные украшения и дети не будут петь песенки, водить хороводы вокруг нарядной красавицы.

Дед мороз подхватился, хлопнул, топнул. Посыпался снег, вьюга запела, замела. Работа кипела. Вскоре все стало белым-бело и Морозыч успокоился. Сел на крылечко и стал думу думать, бормоча себе в усы:
- Это кто же мне такие пакости строит? Весна? Да. Нет! У той и солнышко светит потеплее и ручейки поговорливее. Осень? Да как же можно? Ведь сама ушла спокойно. Достойно. Не может быть! Дама она солидная, богатая, самостоятельная. Что ей это глупые игры!

Так и ничего не удумав, пошел Дедушка Мороз спать.

Три дня и три ночи продолжалась такая котовасия.

Днем снег белый, да морозец смелый, а за ночь грязь, да мокрая земля. Совсем Дедушка Мороз отчаялся.

На четвертую ночь проснулся дедок от барабанной дроби дождя по окошку. Вскочил и на крыльцо… А там дождина последний снежок доедает. Чавкает, хлюпает и всю белоснежную красоту превращает в грязь. Пляшет перед Дедом, дразнит его, насмехается. Да Мороза на мякине не проведешь! Знает, откуда ветер дует. Подпрыгнул высоко и схватил серую тучу за хвост. Да давай бока её пухлые мять, выкручивать.
- Признавайся, кубышка, кто тебя послал безобразничать? Вот возьму и разорву на мелкие кусочки твою душонку. Закину в небо к солнышку поближе, и останется от тебя пшик!
Тучка и так выкручивалась, и так старалась выскользнуть, но ничего у неё не вышло.

Вдруг за спиной Деда послышалось какое-то шуршание. Оглянулся он, а там сама Осень во всей красе стоит и говорит:
- Отпусти бедолагу! Не виновата она. Это моя прихоть, мои приказы.

Дед Мороз прямо отшатнулся:
- Ты? Не ожидал от тебя такой пакости. Что это за подстава такая?
- Ха! Пакости? Это шалости! Скучно мне. Хочу забав да веселья. Хочешь, чтобы всё это прекратилось? Исполни моё желание. Хочу вместо твоей Снегурочки везде в новогодние праздники с тобой ходить. Буду хороводы водить, песни петь, шампанское пить, мандарины есть, подарки получать.
Дед Мороз аж присел.

- Ты? Вместо Снегурки, внучки моей? Ишь чего удумала. Как же я тебя буду представлять честному народу. Ты же моя ровесница – бабулька Осень.
Все вокруг рассмеялись, а Осень насупилась:
- Не хочешь. Не надо. Будем и дальше соперничать. Кто кого! У тебя, как я вижу, уже и весь снег на исходе. Быть этой зиме тёплой. Сопливой и дождливой.
- Э, нет! Давай поспорим. Что я землю еще всю снежком укрою, подморожу, приукрашу. Если так будет, то ты уйдешь восвояси, и мне мешать не будешь.
Усмехнулась Осень. Она-то знала, что средства и возможности Морозыча на исходе. Вымотали его эти грязевые ночи, обесснежили.

Ударили по рукам. Осень села в свою карету-тыкву и, устилая свой путь пожухлыми листами цвета червлёного золота, удалилась в свои чертоги.

А Дед Мороз, помахав ей ручкой, закрутился на месте, завертелся и помчался к себе в ледяной домишко. С виду домик был небольшой, но под ним скрывалась ледяная пещера. Там и хранил дедок свои запасы.

Найдя сундук с надписью на крышке 2022 год, открыл его и от радости захлопал в ладоши…

Всю ночь падал, на хорошо промороженную землю, прошлогодний снег…