Холодно. Очень холодно. Я никак не могу согреться. Мы уже несколько дней в госпитале, но все равно не могу согреться. И это в Крыму. Там, где люди купаются и загорают, жарятся на солнце. В том Крыму, что недавно стал Российским. Кто бы мне сказал ранее, что я буду в этой клятой раше, я бы плюнула ему в морду. Я и москали! Еще недавно это было не совместимо.
В первый день, когда я стала осознавать себя, и узнала где я, то все озиралась и искала вооруженную охрану. А ее не было. Искала подвоха и ненависти со стороны окружающих - ничего подобного. Меня это бесит. Я готова тут все взорвать. Уничтожить. Такого не бывает. Я понимаю, что пропаганда не дремлет, и нам много рассказывают сказок про Россию, но такого не может быть. Когда я смогу подняться, то все станет на свои места. К нам приставят охрану. Главное надо молчать. Ни слова о муже, об Украине. Я еще не знаю, что им в КГБ известно. Точнее в ФСБ, хотя как не назови, ничего не изменится.
Муж проснулся. Его дыхание изменилось. Мы давно вместе, и порой без слов понимаем друг друга. Но не до такой степени.
Игорь приподнялся и сел на кровать. Тяжелое зрелище. Я его видела за миг до взрыва. Теперь же мне на него жалко смотреть. Забинтованная голова, гипс на правой руке, сам в трусах, а на ногах четыре повязки. Грудь и горло тоже перевязаны бинтами. Лицо в мелкую царапинку, как детская тетрадь в косую линейку.
Он посмотрел в мою сторону, при этом я отметила, что ему тяжело поворачивать голову, увидел, что я не сплю. Встал и медленно пошел к выходу. Что он делает? Там наверняка охрана. Наверное, он не знает, что мы в России. Надо его предупредить. Попробовала позвать, но услышала только свой хрип. Он поднял руку. Я замолчала и стала наблюдать. Игорь открыл дверь и медленно вышел. Недоумевая, стала озираться. Обычная больничная палата, но большая. На шесть коек. Койки стоят по две. Но наши раздвинуты. Наверно, чтобы за нами легче было наблюдать в глазок или через дверь.
Услышала шаги. В палату заглянула миловидная медсестра, и сразу ушла. Через минуту зашел муж и почти сразу военврач. Молодой мужчина с пагонами под халатом. Я же говорила, что нас так не оставят. Вот она охрана. За нами следят, за каждым нашим шагом. Врач подошел, бесцеремонно посмотрел в зрачки, взял руку и пощупал пульс. Потом откинул одеяло и слал постепенно осматривать мое тело. Когда я осознала, что из одежды на мне только бинтовые повязки, то сразу попыталась взять простыню чтобы накрыться.
- Вот молодец. Теперь я вижу, что вы женщина, а не кукла, которую верти, как хочешь, а она просто лежит. Ваше желание от меня укрыться понятно, но я ещё не окончил осмотр. Вот сейчас посмотрим ваши прелестные ножки. Очень прекрасно. Отторжений нет. Ранки подживают. На ваших прелестных ножках даже рубцов не останется. А ну, пошевелите пальчиками.  Прекрасно. Ещё и педикюр себе сделаете. Вот Игоря Александровича попросите, он за вашими ножками поухаживает. Возьмёт красивый лак, и на приём ко мне вы придёте уже красавицей. Сестра! Кризис уже миновал, так что можете вернуть в палату семью Кульчитских и Шароновых. Мы, милочка, из-за вас людей выселяли в другие палаты. Но эти хоромы для вас слишком большие. Вас, беженцев, мы размещаем семьями. Чтоб за вами ещё и близкий человек ухаживал. Я считаю это лучше любой, заместительной терапии. Две кровати рядом, как дома. Когда что-то не так, всегда легче супруга толкнуть в бок, чем звать сестричку. А многие и спят, взявшись за руки. После пережитых обстрелов и ужасов войны, родной человек рядом, это хорошая терапия для нервов и всего остального. Ну, вроде всё. Выздоравливайте. Скоро перевязочка. Да. Сдвиньте их кровати и поставьте ширмы. Иванну Михайловну лучше не накрывать днём. Тело должно дышать. Через час перевязочка.
Болтун. Наговорил тут всего. Теперь надо всё вспомнить и разобраться. Хотя понятно. Я обязана тут голая валяться, чтобы за мной легче было следить. Чтобы в руках у меня ничего не было. В палате всегда будут шпионы, чтоб мы не сбежали. Кровати рядом, чтоб легче было наблюдать. Интересно, где здесь камеры. И чего Игорь сел на мою койку и улыбается? Идиот. Они уже знают его имя и отчество, да и мои тоже, значит в руках КГБ наши документы. Что же делать? Как сбежать? Ноги болят, тело ноет. Когда этот липовый доктор на меня пялился и просил пошевелить пальцами, мне было больно шевелиться, но приятно от оценивающего мужского взгляда, значит я ещё ничего, могу нравиться. И чего этот лопух всё меня по руке гладит и улыбается, я ему тут в мыслях почти изменила, а он лыбится. Игорёк, как иной раз ты меня бесишь – убила бы.
А, вот дверь открылась, заходят люди в больничных халатах и с интересом нас рассматривают. А муженёк всё улыбается, да накрой же меня. Ну, ничего не понимает. Ну и пусть мужики пялятся на твою голую жену. О, вот и медсестра. Наконец-то, женщина меня поймёт. Сестра поставила ширму и, раскрыв ее, сразу прикрыла нас от посторонних взглядов. Потом поставила ещё две ширмы, и мы получились как в небольшой комнате. Странно. Надо поискать камеры наблюдений, они наверно на потолке. Не могут же они не следить за нами. Осмотрела всё, нигде и ничего не видно. Молодцы, хорошо спрятали. Пришла сестра и, дёрнув за рукав мужа, куда-то увела. Наверно на допрос. А этот идиот всё улыбается.
Пришли ещё две медсестры, делать мне перевязку. Не буду описывать подробности, скажу только, что было больно, иной раз думала, что теряю сознание, но нет, держалась. Когда они закончили, а на перевязку ушло не менее часа, я так устала, что глаза сами закрылись. Я уснула.
Проснулась от небольшой боли в руке. Мне кажется, что тело стало меньше ныть и болеть. А эту боль мне доставлял муж. Наши кровати сдвинуты, его рука лежала на моей кровати, а моя рука в его руке. Во сне он шевелил пальцами, и мне было немного больно. Вы знаете, эта боль меня немного даже обрадовала. Когда у тебя болит всё тело, когда всё ноет в общем, эта отдельная боль приходит как осознание того что ты жива. Значит не всё твоё тело рана. Значит, есть ещё места, где тебе можно что-то чувствовать. Это меня порадовало.
Красивый доктор сегодня приходил. И если его профессиональный взгляд немного пересмотреть, то мне было приятно, как он на меня смотрел, на моё тело, и хвалил его. Это тешит моё самолюбие. Зато муженёк мой придурок. Как я только проснусь, он смотрит на меня и улыбается. Что-то он совсем плохо выглядит. Может его бьют на допросах? Я как-то видела, как избивают пленных. Может и мой улыбается от того что спокойно сидит со мной, а я его, дура, идиотом обзываю. Его опять куда-то водили. Как он бодро, бедный держится. Что-то в голове мутиться. Жалко его. Лампочка меркнет.
Светло. Игорь сидит на моей кровати. Увидел, что я открыла глаза, заулыбался. Потянулся к тумбочке, взял карандаш и бумагу, написал и дал почитать.
- Мы в Крыму, в военном госпитале, ни слова о прошлом. Всё потом. Если есть силы и что-то надо – пробуй писать.
Молодец. Самое главное, ни слова о прошлом. Значит я права. Надо молчать и отрицать все обвинения. Медленно подняла руку. Он вложил карандаш в руку и подставил бумагу. Смогла написать три буквы
- Спа…
Рука без сил упала на кровать, карандаш вообще скатился на пол. Игорь глянул на него, наклонился. Стал на колени и стал доставать его из-под кровати. На это ушло много времени. Когда он вылез и стал писать, я уже дремала.
Проснулась опять от боли. Мне делали перевязку. Мужа не было. Наверное, меня пичкают наркотой, потому что я постоянно сплю. Перед глазами чередуется то лампочка, то свет из окна, то перевязывающие меня медсёстры, то улыбающийся муж. Так прошло несколько дней. Один раз, открыв глаза, увидела, что возле моей кровати, на стульях сидят, мужчина и женщина. Они о чём-то разговаривали с мужем. Я, наверно, дернулась, чтобы прикрыть свою наготу, но обнаружила, что накрыта и не просто простынею, а одеялом. Это прогресс. А то я лежала как кукла на витрине, под названием «Голый пупс». Женщина первой заметила, что я зашевелилась. Встала, взяла мужчину за руку, и они ушли. Игорь посмотрел на меня и, достав бумагу, показал мне
- Спи! Чем больше спишь, тем быстрее поправишься. И меньше боли будешь чувствовать. Потом поговорим. Если что надо пиши.
Он протянул мне карандаш. Я отвернула голову.
Нет! Вы понимаете? Я повернула голову и мне, не было больно. Я стала шевелить руками и ногами. Всё работает. Я жива и цела. Слёзы обжигают щёки. Да. Это слёзы, и я плачу. Ещё три дня прошли в полусне. После очередной перевязки, медсестры не уложили меня, а подложив две подушки дали возможность посидеть. Сказали, что сейчас будет осмотр.
Сидя мне видна была вся палата. Две койки были пусты и аккуратно были заправлены, а на двух других сидели мужчина и женщина в больничных халатах. Те люди, что я уже видела, когда они приходили к нам за ширму, в гости к мужу.
В палату зашли врач и медсестра. Установили ширму, отгораживающую нас. Медсестра помогла снять с меня халат. Опять я осталась, в чём мать родила. Но в этот раз мне самой было интересно осмотреть своё тело.
- Ну что, дорогуша, приступим к осмотру? Вот ваши, два огнестрельных ранения руки. Это самое лёгкое, что у вас было. Быстро заживает, и почти не оставит следа. Вот осколочное ранение под правую грудь. Что, больно…? Щекотно. Мы очень переживали за это ранение. Ну, я вам скажу, вы родились в рубашке, и эту рубашку мы вам подлатали. Поднимите ножку, не бойтесь. Вот это ранение в бедро, могло, закончится для вас большой кровопотерей, но, ни каких больших сосудов чудом не задето. Эти ожоги и очаги обморожений хорошо зарастают. Мы взяли лоскутки вашей кожи с мягких тканей. Кожа прижилась, и вы скоро не заметите ни каких следов. Очень тяжелы были обморожения. Мы удалили повреждённые ткани и ещё через недельку вы начнёте пробовать ходить. Поздравляю вас. Благодарите Бога, мужа и тех ребят, что вас сюда вовремя доставили. Теперь мы будем часто видеться. Мы меняем метод лечения на восстановительную терапию. Теперь всё будет зависеть только от вас и вашего желания быстрее от нас уйти. Как не жалко терять такую красивую пациентку, но ваше выздоровление — это наша награда. И получить её мы хотим скорее.
Доктор ушёл. Медсестра помогла одеть мне халат и отодвинула ширму в сторону. Игорь сидел на стуле, рядом с теми людьми, что были в палате, и которые приходили к нам за ширму. Муж, видя, что осмотр окончился, поднялся и пришёл ко мне. Как я по нему соскучилась. Надо разузнать, сколько времени я спала? Часто ли его водили на допросы? Как проходил допрос? Мысли переполняют голову. Эти двое, что сидят на соседних кроватях, подозрительные люди. Непонятно что Игорь им постоянно пишет?
Сынок
Не могу смотреть телевизор. Новости убивают. Что делать? Как помочь людям? Зачем они постоянно обстреливают Донецк. Задолбали эти рашисты. Зачем убивают мирных людей? Неужели эти люди, которых мы ещё недавно считали нашими братьями, теперь пытаются захватить богатые углём земли и уничтожить всё население, что там проживает? Этого нельзя допустить. Все газеты, по всем каналам телевидения рассказывают о беженцах, которые заполонили Киев и окрестности. Правда, они тоже наглые. Требуют, раз мы не смогли их защитить, чтоб содержали и не хотят работать. Вот это наглость. Если не будут работать, отправить их восстанавливать разрушенные Россией города, в которые уже вошли наши части нацгвардии. Поговаривают о новом этапе мобилизации мужчин. Если моего мужа призовут, то я или с ним поеду или подпишусь на контракт. Невозможно на это смотреть. Я бы этих ватников на вилы и в Днепр.
На днях ездили в город, проведать внуков. Так замотались, то купили, и то надо, за тем в очереди постояли, а когда стемнело, было уже поздно ехать домой. Остались ночевать у детей. Весь вечер занимались с внуками. Строили из кубиков дома и ломали их руками и ногами. Как на войне в Донецке. Тьфу ты, и сюда войну приписала. Когда внучат уложили, сели пить чай. Включили телевизор. По новостям выступал премьер Яценюк. Рассказывал о наших потерях. Пятерых убитых и восьми раненых, а также семидесяти убитых сепаратистах.
Сын сделал телевизор тише и сказал:
- Придурок. Свинья брехливая.
- Зачем ты сынок так? Он правильно говорит. Наша армия лучшая. Перебьёт русских и бандитов и будет у нас мир.
- Не всё так просто, мама. Это война.
- И я говорю война, но мы на своей земле. Прогоним врага и заживём спокойно.
- Нет, мама, я не о том. Это война информационная. Ты не слышишь, как он врёт? Не понятно, почему и зачем, но врёт
- Как врёт, сынок. Что ты такое говоришь?
- Мам, смотри. Показывают, что бандиты подбили пять танков и две машины БМП. Это боевая машина пехоты. Танки показаны в поле, то есть, разбиты в бою. Но в танке, же не один солдат воюет? Как минимум трое. Раз у танка сорвало от взрыва башню, значит трое погибших. И если в пяти танках по три человека, то это уже пятнадцать. А ещё БМП. Если с пехотой, то по десять человек в машине, это двадцать два. Итого погибших тридцать семь. А Яценюк сказал, что только пятеро погибших. Зачем соврал?
- Ну, для поднятия духа. Чтоб наши ребята не боялись идти в бой. Это как пропаганда.
- Вот и я говорю, информационная война, только воюют и с русскими, и с нами. Нам врут, и врут на каждом шагу. Проходит передача пленных. Мы им возвращаем бандитов и все они с украинскими фамилиями и паспортами. А что, русские в плен не сдаются? Так выходит, что мы пленных набираем своих, по сёлам. И меняем на наших, настоящих военных. Чушь какая-то.
- Ты что, в москали записался? Да как ты можешь жить с такими мыслями? Я тебя родила не для того чтобы ты нас предал. Мы вот с отцом старые, и то думаем поехать воевать, хоть чем-то помочь Украине. А ты, молодой, здоровый, почему ты не в армии. Почему не защищаешь Родину от рашистов?
- Мама, я работаю в банке. Я на хорошем счету. У меня карьера. Мой начальник очень ценит то, чем я занимаюсь. Поэтому он договорился с военкоматом и меня в армию не возьмут.
- Отец. Поднимайся. Нечего нам делать в доме труса и предателя. Мы уезжаем. И чтобы не случилось, чтоб ноги твоей в нашем доме не было.
Так, поссорившись с сыном и невесткой, мы среди ночи вернулись домой. Через пару дней, мы с мужем отправились в районный военкомат с просьбой призвать нас в армию или принять на службу по контракту. На что военком сказал:
- Вы геройские люди. Мы гордимся вами, но дело в том, что людей вашего возраста пока не мобилизуют. Ведите среди молодёжи, пропагандистскую работу. Знаете, сколько молодых парней, уклоняются от службы в армии. Можете так же помочь армии тёплыми вещами, продуктами или финансово. А как только объявят дополнительную мобилизацию людей вашего возраста, тут-то мы вам повесточку и принесём. Слава Украине.
- Героям слава. Спасибо пан полковник. А вот вещи, тёплые к вам нести или надо в саму армию отправлять?
- Можете и сюда нести, у нас тут тоже плохо топят.
Мы с мужем ушли домой. Вечером стали собирать тёплые вещи. Набралось не много. Так мы решили пройтись по всему селу. У многих уже призвали детей или мужей, и когда мы объяснили, что это для армии, то люди отдавали по много вещей, носков, рукавиц, обуви. В итоге мы набрали несколько мешков различных вещей.
Стали думать, как быть. Если отнести в военкомат, то могут растащить и до армии ничего не дойдёт, а если ещё денег передадим, то вообще не с кого будет спросить, куда что делось. И мы решились. На те деньги, что мы решили передать для армии, мы заправим машину и сами, лично отвезём солдатам все собранные нами тёплые вещи. Как решили, так и сделали. Единственное, что мы просили, присмотреть соседей за котом, собакой, и за домом. Дня за три – четыре, мы думаем вернёмся. Сели и поехали.
Армия
Вот она, наша армия. Бедные ребята. Ни каких условий. Грязные, холодные и голодные. Мы, когда собирались, я напекла пирожков с картошкой, луком и яйцом, с повидлом. Соседи нанесли кто сало, кто окорок, печенья и варенья. То, что мы привезли, расхватали за миг. Банки с огурцами и помидорами открывались сразу же и уже через пару минут, нам отдавали пустую тару. Бедные. Солёные огурцы и пирожки с повидлом. А пирожки с картошкой заедали вареньем. Мужики соскучились по домашней еде. Давно мы не видели таких людей. Куда же смотрит начальство? Когда ребята понаедались, то стали делить носки, шарфы, одежду. Парню, лет двадцати с сороковым размером обуви, достались сапоги сорок пятого размера, так он взял трое носков. Все одел и был такой счастливый, что теперь сапоги не болтаются на ноге, а самим ногам тепло и вольготно.
Начальству, правда, почти ничего не досталось. Супруг отдал блок сигарет, три литра отменного самогона и большой кусок копчёного сала. Самогон достался и солдатам, только отдали мы его тихонько, втайне от командиров.
Солдатики, хватив по стакану огненной воды, предложили нам пострелять. Муж отказался, а я не умею. Но ребята подвели нас к небольшой пушечке, зарядили пять снарядов и выстрелили. Очень громко. Откуда-то спереди, раздались взрывы.
- Старики! Это салют в вашу честь. Может там ещё и пару сепаров положили.
Нам выделили комнату, но нормально выспаться не получилось. Всю ночь стреляли. А на утро к нам подошёл командир и предложил ещё помочь армии.
- Понимаете! Нам очень мешает один блок пост. Мы вот собрали им посылочку. Немного тряпья и банку самогона. Вы им к вечеру всё это отвезёте, как вроде от мирных граждан. Они напьются, а мы ночью, без выстрелов, чтоб никто не пострадал, их возьмём в плен. А вы через два дня вернётесь. Мы вашу машину знаем, на подъезде вы нам ещё флажком помашите, и мы вас встретим как героев.
В общем, обсудили детали, показали по какой дороге ехать, чтоб ничего не заподозрили боевики. И мы поехали. На блок посту нас встретили радушно, машину сразу проводили в укромное место, где не видно с дороги. Подаркам обрадовались. Благодарили. Спросили куда держим путь. Я сказала, что к родне в город. Их командир попросил отвезти носки, те, что мы привезли им в подарок, в детский дом. Там дети мёрзнуть. Мы согласились, а куда деваться? Когда командир ушёл, то мы одному боевику, явно русскому, говорил он с окающим акцентом, отдали банку с самогоном. Сказали, чтоб выпили, пока командир не видит.  Он так обрадовался, даже меня в щёку поцеловал.
- Спасибо родные, у нас так плохо с этим делом. Срочно несу в медчасть, а то там инструменты уже нечем стерилизовать. Огромное вам спасибо.
Мы опешили. Что делать? Они же не напьются и наши, ночью нарвутся на трезвый блок пост. Тут я вспомнила, что взяла номер телефона у нашего сержанта. Когда мы отъехали в сторону города, я ему позвонила. Когда сказала, что они не стали пить, он очень долго матерился и не став дальше слушать, отключил телефон.
Вот и город. На самом деле ехать и останавливаться, нам было негде. Мы решили, что заберемся, в какую-нибудь брошенную квартиру. Проезжая по окраинам, видели много разбитых и сгоревших домов. Даже если попадались пятиэтажки, то в них было много выгоревших квартир. Хоть было и холодно, мы решили остановиться в такой квартире. Но когда зашли в подъезд, то увидели, что все двери открыты. Мы выбрали квартиру с целыми окнами и стали готовиться лечь спать. Но тут началось такое!!!
Кругом грохот, взрывы, огонь. Дом качается, стёкла звенят, осколки летят и свистят. Это свето представление какое-то. Мы бегом на улицу, тут ещё страшней. Муж меня схватил за руку, тянет. Сразу не поняла, а потом дошло, в подвал. Спустились, открыли дверь и аж отступили назад. Спёртый, тяжёлый воздух дохнул на нас. В разных местах горели свечи. В подвале сидели десятки людей. В основном женщины и дети. Были ещё и старики.
- Заходите скорей, дверь прикройте, а то они на свет стрелять начинают.
Мы прошли и сели в уголок, куда нам указали. Дети не плакали, но и не спали. Удивительно, в такое позднее время. Мы спросили почему.
- Да потому что привыкли. Тут каждую ночь так Украине спать не дают. Уже к утру, дети на пару часов засыпают и всё. Привыкли. Вот ихние мамки совсем не спят, только так, в полудрёме, от взрыва до взрыва всю ночь. Вдруг нас в этом подвале засыплет. Хотя наши командиры знают, что этот подвал жилой и каждое утро приносят флягу воды и проверяют, все ли живы?
- А откуда вы знаете, что бомбят украинцы, а не русские, вы же здесь в подвале ничего не видите.
- Вы наверно приезжие, вам простительно. Во-первых, русских здесь нет, и они никого не обстреливают. А, во-вторых. Наш дом так стоит, что одна сторона его смотрит на центр города, где наши ополченцы, а вторая сторона смотрит за город, где находится национальная гвардия. Так утром, когда стрелять перестанут, выйдите и посмотрите, с какой стороны целые стены, а с какой всё разбито. А вы, кстати, куда и к кому.
- Да мы тут не далеко. У нас тут родственники, Соколовские. Так вот мы к ним. Да ещё десятка два пар носков везём в детский дом от нашего села.
- О. За носки спасибо огромное.  Детки мёрзнут. Их котельную разбили, и теперь они мёрзнут, там холодно. А Соколовские? Я их знаю, это те, что в шестнадцатом доме жили, так они в Россию переехали. Они молодцы, успели, а мы тут как котята в ведре, ждем, когда воды нальют и потопят.
Рано утром, когда взрывы переместились куда-то в сторону, но ещё не рассвело, мы вылезли из подвала. Я посмотрела на дом, он и правда стоял лицевой, разбитой стороной к лесу, из-за которого, в сторону города, летели огненные полосы. Но это ведь, ничего не значит. Бандиты тоже могли стрелять из леса. Чтоб запугать здесь весь народ, и чтоб все отвернулись от украинской армии.
Мы два дня ездили по городу, останавливались в разных подвалах. В одном попали на детский сад. Там и оставили носки. Детей, хоть и бандитских, все-таки жалко. В навигаторе отметили, где находятся госпиталя. Где находятся бандитские части. Где стоят машины с ракетами и пушки.
На третий день, как и договаривались, мы должны были вернуться на наш блок пост. Выехали после обеда, чтоб нас быстрее пропустили, но нас и так никто не досматривал. Один солдатик, видно узнал нас или нашу машину, помахал рукой, и мы поехали. Когда отъехали на приличное расстояние, я достала флажок и прикрепила к лобовому стеклу. Мы ехали, не быстро, чтоб сзади не заподозрили, а спереди рассмотрели флажок и поняли, что мы свои.
Взрыв раздался слева, я почувствовала, что стёклами меня посекло, глянула на мужа. Он дёрнулся и уткнулся головой в руль. Машина врезалась в сугроб на обочине. Всё это в какие-то доли секунды. Из леса, из нашего леса, к машине потянулись яркие нити от пуль. В машину несколько раз попали. Лопнуло лобовое и заднее стекло. Нас с кем-то перепутали. Я схватила флажок и стала махать, открыла дверцу, но тут взрыв, огонь, удар. И тишина.
Темно. Всё болит. В голове стоит гул. Во рту кровь. Тихие голоса на улице. Кто-то тихо шуршит. Нашу машину куда-то тянут. Сава Богу. Это помощь. Врач. Запах самогона. Мне протирают лицо, а оно болит. Говорят, везти. Что и куда? Тишина.
Госпиталь
Муж подошёл ко мне, достал из кармана карандаш
- Да что ты всё пишешь? Мне пишешь, им пишешь, сказать не можешь?
- Горло болит. Говорить не могу.
Прохрипел и стал писать записку.
- Меня не допрашивают. Документы проверили и вернули. Когда нашу машину подорвали, мне горло сильно повредили. Хорошо, что не задели артерии. А так, доктор сказал, через неделю выпишут. Дома буду долечиваться.
- А на чём мы в село поедем, если машину разбило? Пешком от Киева не дойдём.
- Ты значит, ничего не помнишь? Ночью, после того как нас из леса расстреляли, к нам подползли двое ребят с русского блок поста. Зацепили машину тросом, и потом лебёдкой и БТРом оттащили к себе. Под прикрытие своего поста. Достали из машины и отправили в госпиталь. Врач осмотрел, оказал первую помощь и сказал, что надо везти на большую землю. Утром нас отправили в Крым. Сейчас мы в военном госпитале в Симферополе.
Он писал. А я через руку читала. Так это что? Мы у москалей? В плену? Аж вскрикнула. Соседи обернулись на меня, а потом опять занялись своими делами.
- Всё, я устала. Убери из-под меня подушки. Я буду спать.
Легла. Отвернулась от мужа в другую сторону. Мысли толпами бегали по голове. Что делать? Потом в памяти стали всплывать разные моменты. Я уже думала над этим. В минуты просветления, между сном и явью, мне муж уже говорил об этом. Надо всё вспомнить. Я и правда устала.
Утро. Нет, наверно ещё ночь, все спят. Горит лампочка. Попыталась встать. Опустила ноги на пол.  Сижу. Кровь сильно пульсирует в пальцах ног. Неприятно, но не больно. Попыталась встать. Держась за спинку кровати и стойку для капельниц, поднялась, постояла и села.
Нет, пока я не готова бежать. Ноги не держат. Подождём, посмотрим, что будет дальше. Почти всё вспомнила, из того что было в полусне.
Вспомнила, что, когда сидела в разбитой машине, сильно мёрзли ноги. До умопомрачения хотелось в туалет, а когда всё же не удержалась, своя собственная моча обожгла обмерзающее тело так, что я стонала от ожогов. Вспомнила как моё лицо, трогал русский солдат, смотрел, жива ли я. А когда я открыла глаза, он улыбнулся. Вспомнила, как нашу машину тащили со страшным скрежетом в тишине и как дикой болью во всём теле отдавались все ямки и бугорки на дороге. Вспомнила толстого мужика, в маске и белом халате, как он меня обтирал тем самым самогоном, что мы привезли и как всё пекло. Вспомнила те разговоры с другим врачом, уже здесь. И как я голая лежала в окружении ширм, медсестёр и мужа. Вроде всё. Но как мы сюда попали, никак не вспомню. Наверняка нас накачали наркотиками и везли с какой-то целью. Посмотрим. Пока надо делать растирания и пробовать ходить, но так чтоб, никто не догадался. Камер я здесь не видела. Наверняка, за нами наблюдают эти двое, что в нашей палате.
Устала. Вообще-то не плохо на первый раз. Я сама села и даже встала. Значит, дело идёт на поправку. Правду мне сказал врач- болтун, скоро меня приведут в его кабинет. Немного поспать. Легла. Рядом заворочался и захрипел супруг. Это он так храпит, наверное. Бедный, я со своими болячками совсем за него забыла. А ведь я помню, что он раньше меня пострадал.  Ещё когда раздался первый взрыв, слева от машины, ранило его, а меня уже ранило после того, как машина врезалась в сугроб на обочине и по ней стали стрелять. Почему наши, по нам стреляли? У нас же была договорённость. Может, перепутали, или не рассмотрели флажок в машине. Но когда я стала махать в окно этим флажком, по мне уже стреляли пулями, а потом ещё и взрыв. Наверно, наш блок пост захватили ватники? Это наверняка, так и было. Пока мы три дня добывали разные сведения, на наших напали. Захватили блок пост и потом стреляли по нам и по городу и по-своему блок посту. Ну, точно. Аж легче стало. Это они и по нам, и по своим стреляли, чтоб все боялись.
Утро. Мужа нет. Огляделась. И второго мужика нет. Женщина сидит на кровати, красится. Ширмы отделяют две, ранее пустовавшие кровати. Оттуда раздаются шорохи, тихий говор и громкие стоны. Женщина, видимо заметив, куда я смотрю, сказала, что вечером привезли ещё двоих, а сейчас там перевязка. Они тяжёлые, как и мы были. Поэтому перевязывают прямо здесь. Мужики, чтоб не слышать, ушли курить. Когда медсёстры ушли, мужчины вернулись. Весь день в больнице по распорядку, завтрак, обед, ужин. Я не удержалась и всё же поднялась на ноги. И даже сделала несколько шагов вдоль кровати. Соседи тихонько аплодировали.
По вечерам здесь в холле все смотрят телевизор, но я пока не дойду. Хотя там наверно интересно, громко что-то обсуждают, даже медсёстры успокаивают. Муж и соседи тоже там, а за ширмой тихие стоны. Сначала раздражали, а потом дошло, что сама такая была неделю назад, и просто перестала обращать внимание.
Растирания, гимнастика, специальная зарядка и вот уже нормально передвигаюсь по палате. Познакомилась с соседями, милые люди. Говорят, что тоже с Украины, но о нэньке не говорим. Только общие фразы. Сегодня, впервые с мужем ходили в перевязочную, а вечером пойдём смотреть телевизор.
- Дура! Чему радовалась? Как бы я не скучала по телевизору, но от такого просмотра я бы отказалась сразу. Муж меня ещё удерживал. Да что там смотреть? Рашистские бредни. Они же ни слова правды не говорят.  Я, конечно, понимаю, что нахожусь в стане врагов, но ведь мой муж, соседи, да и как я узнала, несколько солдат – мы, же Украинцы. Как можно смотреть, когда на твоего президента наводят поклёп. Он якобы не хочет мирных переговоров. А кто объявил о дополнительной мобилизации для защиты наших новых границ. Русские захватили всю Луганскую и больше половины Донецкой областей. Теперь надо устанавливать новые границы и охранять их. А если получится, то вернуть в Украину захваченное москалями. Отбросить их за старые границы. Слышала споры о том, отдадут ли Львовскую и другие западные области Польше. Что за маразм? Причём здесь Польша? У нас война с русскими, а не с Польшей. Сейчас главное здесь навести порядок. Потом вернём Крым в Украину и засунем поляков глубоко в ж….. Там одни жиды и трусы живут. Да и Евросоюз не даст Польше отхапать от Украины кусок.
В общем, не досмотрела новости до конца. Сказала, что устала и вернулась в кровать. А на следующий день вообще не пошла, смотреть этот маразм. Только через день не выдержала. Скучно. Через силу, порой закрывая уши, досмотрела новости. Зато потом показали шикарный фильм: “В бой идут одни старики”. Какой здесь Быков молодец. Вот кто прославляет Украину. Рассказывает о своей любви к Родине. Настоящий украинец. Приходится скрывать от всех свои взгляды. Даже от мужа. Что-то я последнее время его стала ненавидеть и сторонница. Слишком русские стали у него мысли.
Хожу очень расстроенная. Беда пришла в наш дом. Здесь, в госпитале есть вай фай. Ну, такой интернет без проводов. Я случайно узнала, что в соседней палате у ребят – солдатиков, есть ноутбук. Несколько раз я просила, и они показывали новости айситиви, а вечером я их сравнивала с русскими новостями. Полное не соответствие, но это не главное. Я додумалась и в одноклассниках нашла своего сына, и мы с ним пообщались. Точнее я писала, а он голосом отвечал.
- Мама! Вы живы! Какое счастье! Вы в Крыму? Как я вам завидую. Мы тоже собираемся ехать в Россию. Меня пытаются призвать в армию, но я прячусь. Не хочу убивать своих и становиться пушечным мясом. Воевать за деньги для олигархов. Нам из военкомата звонили за вас. Мы уже всей семьёй плакали и хотели вас хоронить. Военком сказал, что вас захватили в плен. Пытали. Ваши тела разорвали на куски и разбросали на ничейной территории и выставили надпись, что так будет с каждым украинцем. А мне сказал, что я должен идти и отомстить за вас. Мама! А дом ваш в селе сгорел. Соседи смотрели за ним, но потом в нём поселились человек десять мужиков из леса, которые скрывались от армии. И как-то ночью всё село поднялось, пылала ваша хата. В ней потом нашли троих сгоревших. Экспертиза показала, что эти убитые – двое военных и милиционер. Они пришли мужиков в армию забрать, а те их прибили, хату подожгли и сбежали опять в лес. Так что где вам теперь жить, не знаю. У нас сильно подняли цены на квартплату, на свет и на газ. Зарплаты не платят. От того что я в банке работал, так успел все деньги снять с карточки. Теперь есть за что жить. А банк уже людям деньги не отдаёт. Доллар сильно вырос. У нас ужас! Как жить? Что делать? Если сможете до нас ещё раз дозвониться, узнайте, как у вас там? Мы просто не знаем, куда податься, в Крым, или в Ростов или в Белгород. Мы бы хотели в Крым, но у нас говорят, что беженцев из Крыма высылают на север. Попробуйте узнать, что там да как? Выздоравливайте.
Бедные мои дети! А внуки? Как там эти крохи? Если нет денег и работы, то, что они будут есть? Как быть? Не поняла только, почему нас разорвали на куски русские, если стреляли в нас наши же, а лечат именно русские. Долго обдумывала.
Соскучилась по родной речи. Пока наши солдатики пошли на перекур, попросила их включить новости на СТБ. Показали такое, что в голове не укладывается. Может это уже москали в интернете новости подменяют.
В общем, рассказ шёл о наших войсках, показали наш блок пост, а потом показали поле. Всё поле в снегу, только воронки от взрывов чёрные. В стороне у леса стояла машина. Диктор говорит, вот машина с беженцами, люди пытались выехать из ДНР. Но с блок поста русских – расстреляли машину. Все люди погибли. В это время камера приближает вид машины, и я её узнаю. Это же наша машина. Наши номера. Вся машина в дырках. Стёкол нет. Капот обгоревший. Оказывается, что мы ещё и горели. Вот откуда у меня ожоги. Почему же они говорят, что нас расстреляли русские, когда в нас стреляли именно с того места, где стоит ваша камера. Какая наглая ложь.
Я даже не заметила, что с перекура вернулись солдатики. Они стояли и смотрели, а я, как оказалось, вслух всё комментировала. Они стали материться и ругаться, на украинскую власть. Рассказали, как их бросили погибать в окружении, раненых. Я попросила, чтобы включили сначала и позвали моего мужа. Когда Игорь пришёл и пересмотрел новости, то тоже стал материться. В этот день у ребят было паломничество. Все приходили посмотреть новости. А потом все шли в нашу палату и жалели нас и сочувствовали. Я даже прослезилась. А потом двое раненых солдат украинской армии пришли в себя. Кризис миновал. В нашей палате ещё и праздник сегодня. Я опять прослезилась. Здесь с пленными обращаются, так же как и со своими. Чужие люди, почти враги, и как они нам сопереживают.
Наутро спросила Игоря за деньги. Много ли он заплатил за больницу и сколько у нас осталось. В свете последних событий, у меня уже нет определённости, куда ехать и что делать? Как-то в наших новостях промелькнуло, что солдаты, выходя из окружения, перешли границу с Россией, а потом обратно вернулись на Родину. А их объявили дезертирами и сказали, что будут судить и дадут лет по пять. Так-то солдаты, а что будет с нами? Как быть с сыном? Не хочется отправлять его на верную смерть. Надо будет сказать, чтоб ехал сюда. Когда будем все вместе, что ни будь, придумаем. Игорь сказал, а он теперь нормально говорит, только голос немного грубый, что за госпиталь платить не надо. Здесь лечат бесплатно. Деньги все на карточке в банке. Целы, но банк не хочет их выдавать, так что получить их большая проблема. Украинские банки не хотят отдавать то, что принадлежит людям.
Вечером я уже под другим углом смотрела новости по телевизору. Не совсем была согласна, кое, что вообще пропустила мимо ушей, но некоторые новости заставили меня надолго задуматься. Ночь я почти не спала. Всё мысли. То вспоминала. То сопоставляла. Много на ум пришла моментов, где нас явно обманывали. Весь майдан, на который я ездила два раза, мне теперь представляется в другом свете. Мы же хотели добра для всех. Власть заворовалась. Людей унижали и убивали, а до этого никому не было дела.
Да как бы мы не ругались, на вас, на Крым, на Донбасс. У вас здесь промышленность, а мы чисто сельские жители. Вы оказались умнее нас. А вот нас просто обманули. Но зачем? Кому это было надо? Зачем нас стравили между собой? Я была там, за линией фронта. Я видела горе простых людей, но только сейчас, когда горе коснулось меня, стала понимать весь ужас войны. Убитые люди. Убитые дети. Я тоже была почти убитой. Случай или русский мужичёк с ружьём. Вот кто нас спас и выручил. А наши власти нас уже похоронили. Мы туда уже не вернёмся. И, выздоровев, я приложу все силы, чтобы вырвать оттуда детей и внуков. А дальше хоть Сибирь. Подальше от войны. От власти, обрекающей тебя на смерть, голодную и лютую. Власть, ограбившую нашу родную Украину. Я очень люблю свою страну. Степи и поля. Луга и леса. Но то, что там делают с живыми, да и мёртвыми людьми, это ужас. Прости меня, Украина. Теперь любить тебя мне придётся издалека. Я всем сердцем буду болеть, за твоё выздоровление и буду молиться за то, чтобы мои внуки вернулись в обновлённую и добрую нэньку.