Молодой человек - худощавый, угловатый, с взъерошенной шевелюрой цвета соломы, в очках с маленькими круглыми линзами - расхаживал по кабинету и курил быстрыми затяжками.
    - Это возмутительно! Нет, право - возмутительно! Герман Осипович, поймите: мы живём в век прогресса. Фейербах, Маркс, Дарвин и многие другие передовые умы окончательно развенчали все суеверия. Точные науки и первичность материи – вот мировоззрение современного человека! Мистика в прошлом. Вздору больше нет места в цивилизованном мире. Над этим осталось только посмеяться и забыть. Герман Осипович, скажу прямо: вам должно быть стыдно. Да, стыдно! В ваши-то годы, с вашей многолетней практикой медика, и заявлять о таких пошлых вещах, как телепатия…Нет, право…Возмутительно!
    Профессор Герман Осипович, сидел в кожаном кресле. Его седые волосы были аккуратно зачёсаны набок. На левой щеке две бородавки: они отнюдь не уродовали его, а придавали умудренности и солидности. Герман Осипович, в отличие от собеседника, курил неспешно, изящно, выпуская струю дыма к потолку и стряхивая пепел в специально для этого предназначенную вазу. У его ног дремала русская борзая по кличке Найда.
    - Чертопахин, мистика не близка мне так же, как и вам. Поймите, телепатия – это не что-то сверхъестественное. Телепатия такая же научная данность, как и то, что говорящий может извлекать звук ртом, а слушатель принимать звук ушами.
    От этого заявления молодой человек встал как вкопанный. Какое-то время было слышно только тиканье тяжёлых напольных часов.
    - Научная данность? Научная?! Телепатия у нас, что теперь - наука?!
    - Именно.
    - Возмутительно! Возмутительно! – И вновь, словно тигр в клетке, Чертопахин заметался по кабинету.
  Совладав с собой, он подошёл к профессору. Пальцем водрузил на место съехавшие с переносицы очки и нарочито-официальным тоном произнёс:
    - Герман Осипович, хочу напомнить вам, что научно только то, что прошло через строгую проверку. Ваше экстраординарное заявление вынуждает меня требовать эксперимента: говорите - о чём я думаю в данный момент?!
    Профессор тяжело вздохнул.
    - Вы меня совершенно не слушаете, Чертопахин. Я повторюсь: чтобы передать мысли на расстоянии, нужно соблюсти особые условия. А именно: жизни мыслипередающего должно что-то угрожать в момент самой передачи.
     - Отчего же такие условия?
     - Этого я, увы, не знаю. Данный вопрос сложно исследовать. Но практика показывает, что сильнейший стресс обязателен для телепатического сеанса. Вы можете не доверять моим словам, Чертопахин, но вы, наверняка, читали о подобном случае, описанном не кем-нибудь, а самим Михаилом Васильевичем Ломоносовым. В тот день, когда его отец утонул на промысле в Белом море, Ломоносов тотчас же узнал об этом - напомню, что будущий учёный пребывал в это время на учёбе в Германии.
    Чертопахин действительно читал об этом случае. Его передернуло от недовольства.
    - Хорошо. Раз такие условия, и речь зашла о кораблекрушении…Вы наверняка уже осведомлены о том, что через две недели я отплываю в Португалию. Я, конечно же, надеюсь на благоприятный исход моего путешествия, но путь по морю всегда связан с риском, так что не исключено, что я столкнусь с тем самым стрессом, о котором вы говорили. А он, как нельзя кстати, подойдёт для нашего эксперимента. В момент опасности я передам вам мысленный сигнал. Вы же, Герман Осипович, должны быть готовы принять его и записать послание. Запись послужит доказательством ваших…кхм…убеждений.
    -  Что ж, как вам будет угодно. Хотя, признаться, принимать в своей голове ваши мысли мне не доставит никакого удовольствия. Я бы сказал, даже, напротив.
    Чертопахин, поджав губы, потушил сигарету и выбросил окурок в вазу.
    - Жму вам руку, Герман Осипович, и откланиваюсь. - Молодой человек протянул ладонь. - Всего хорошего.
    "Всего хорошего" прозвучало, как "горите в аду".
    Мужчины обменялись рукопожатием, и Чертопахин покинул дом профессора.
    Герман Осипович почесал собаку за ухом. Та заискивающе смотрела на хозяина и била хвостом по полу.
    - Ну и как тебе, Найда, этот дерзкий юнец? Хамство, дерзость, остолопство. Яркий представитель современной молодёжи. До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что это мой будущий зять.

    Чертопахин был в гневе. Он шёл по Петербургу размашистой походкой, стуча тростью по брусчатке. Телепатия! Ну и вздор! Старик выжил из ума. И как у его невесты: умной, утончённой и светской Анастасии Германовны, может быть такой невежественный отец? Что ж, придётся немного потерпеть. Уже в этом месяце он будет в Португалии: его ждёт должность в филиале российской морской торговой компании «Ватрухин и сыновья». А когда он вновь возвратится на время в Петербург, тотчас же женится на Анастасии Германовне и увезёт её с собой. И уже никогда – никогда - не возвратится в эту дремучую Россию.
    Через две недели колёсный пароход «Лобань» вышел из Кронштадта в Финский залив. Путешествие Чертопахина началось. И был он им так воодушевлён и увлечён, что уже и думать перестал о прошедшем разговоре с Германом Осиповичем.
    Когда "Лобань" проходила пролив Эресунн, омывающий берега Дании, на воду опустился густой туман. Пароход пробирался сквозь него на ощупь, сбавив ход, и вымученно скрипел, словно это действие давалось ему с невероятным трудом.
    Каждый раз, когда пароход сокрушал тишину протяжным гудком, предупреждая встречные суда о своём присутствии, Чертопахин вздрагивал. Сердце бешено колотилось. На душе было неспокойно. Буйная фантазия молодого человека рисовала в его голове жуткие картины возможного исхода от пребывания парохода в тумане. Вот «Лобань» встретилась бортом с другим кораблём, и словно игрушечный макет, разлетелась в щепки. Или «Лобань» села на мель: днище пробито, холодная вода хлещет в трюм и затягивает судно на дно...
    И тут, вдруг, в предчувствии опасности, Чертопахин вспомнил о запланированном эксперименте!
    Момент был явно подходящим. Только вот, Чертопахин никак не мог приступить к задуманному. «Ну вздор же! – думал он. - Я, образованный человек, не могу позволить себе выглядеть глупо в своих глазах. Передавать мысли на расстоянии, ха! Зачем это делать, если и так понятно, что это полнейшая ерунда. Да я и сосредоточиться сейчас не смогу, вон как руки дрожат - будь проклят этот чёртов туман».
    Но преодолев гордыню, Чертопахин решил попробовать, объяснив себе это следующим образом: он сделает это для защиты здравомыслия и науки. И к тому же будет очень интересно посмотреть на Германа Осиповича, который, разумеется, ничего не запишет и будет нелепо оправдываться. Та ещё будет потеха!
    Стоящий на палубе Чертопахин ухватился за холодную металлическую перекладину борта. Глубоко вздохнул и выдохнул. Унял дрожь.
    «Герман Осипович, примите сигнал. С вами говорит Евлампий Алексеевич Чертопахин. Пролив Эресунн. Дания. Июнь 24-го. Время 21:40. Повторяю: пролив Эресунн. Дания. Идём сквозь туман. Есть опасность столкновения…И пользуясь случаем, добавлю: телепатия – это вздор! Я женюсь на вашей дочери и увезу её подальше от вас – выжившего из ума старика. Вы её никогда больше не увидите. Я не позволю ей встречаться с вами!»
    Закончив «телепатический сеанс», Чертопахин повеселел. Давно ему не приходилось участвовать в таком ребячестве. К тому же, туман рассеялся. Пароход устремился к Северному морю. Чёрный дым из трубы коптил небо.
    Оставшийся путь по морю прошёл без происшествий и закончился в порту португальского городка Виана-ду-Каштелу. Чертопахин, прибывший в город, въехал в снятую для него квартиру и уже на следующий день принялся за работу в кампании «Ватрухин и сыновья».
    По вечерам, после работы, Чертопахин взял за правило прогуливаться по городу. Он не уставал восхищаться архитектурой, мягким климатом и буйно цветущей растительностью. Не город, а сказка! Всё так разительно здесь отличалось от серого промозглого Петербурга. Чертопахин не мог дождаться, когда он перевезёт сюда свою Анастасию Германовну, и они заживут счастливой семейной жизнью в этом раю.
    В одну из таких вечерних прогулок, Чертопахин забрёл в глухой переулок. Ему навстречу вышли четыре парня и одна хохочущая девица с раскрасневшимися щеками. Подвыпившие гуляки обступили его и горлопаня, принялись насмешливо тыкать в него пальцами. Чертопахин не понимал о чём они говорят (португальский знал он скудно). Но и без знания языка догадывался, что шумная кампания хочет поглумиться над чудаковатым иностранцем.
    В руке у одного из парней блеснуло остриё ножа. Он ухмылялся. Повисшая у него на шее девица хихикала, и в ожидании грядущего представления разглядывала побледневшего Чертопахина.
    Душа Чертопахина ушла в пятки. Он понял, что сейчас лишится кошелька, а возможно и жизни. Бежать было бессмысленно. Драться Чертопахин не умел. В этой безвыходной ситуации мысли сами собой сложились в послание: «Герман Осипович, я в опасности. Город Виана-ду-Каштелу, улица Санта-Катарина. Повторяю: Санта-Катарина. Молю, помогите!»
    В этот момент Чертопахин напрочь забыл о своём критичном отношении к телепатии, да и чем бы мог сейчас помочь профессор, находящийся в Петербурге, Чертопахин не думал.
    К счастью для Чертопахина, совсем рядом зазвучал полицейский свисток. Хулиганы ринулись наутёк. Растрёпанная девица спотыкалась и падала. Двум парням пришлось схватить её под руки и тащить. Она потеряла туфлю. Кампания скрылась в лабиринтах узких улочек. Преследуя их, мимо Чертопахина пробежали два полицейских с дубинками в руках.
    Чертопахин выдохнул с облегчением и поспешно возвратился к себе на квартиру. Переведя дух и вспоминая пережитое, он позволил себе улыбнуться и подумал: «Теперь стребую с Германа Осиповича предъявить мне не одно, а целых два доказательства».
    Проработав три месяца, Чертопахин взял отпуск. Он должен был возвратиться в Петербург. Плыть планировалось всё на той же «Лобани».
    Чертопахин загодя отправил письмо невесте, где просил подготовить всё для переезда и определиться с местом венчания. Письмо содержало в себе немало любовной лирики и описания здешних португальских красот, которые молодой человек так мечтал показать своей будущей жене. О своих злоключениях Чертопахин умолчал. Их он решил сохранить в тайне до личной встречи с профессором, дабы не нарушить чистоту эксперимента.
    И вот - дорога домой. Пароход «Лобань» отчалил от пристани и вышел в Атлантический океан. Миновал Ла-Манш, Северное море, проливы Скагеррак и Каттегат и ненавистный Чертопахину туманный Эресунн. К концу недели он вышел в Балтийское море.
    Встретила Балтика неприветливо.
    Волны настойчиво и сильно били в борта судна. Шёл ливень. Рвал и метал ветер. Капитан приказал всем пассажирам разойтись по каютам.
    Пароход шёл прямиком в шторм.
    По каюте Чертопахина катались в беспорядке вещи, а вскоре и его самого стало кидать из стороны в сторону. Метал и дерево, из которого был сконструирован пароход, стонали подобно больному, пребывающему в бреду. Вдруг судно сильно накренилось на левый борт. В соседней каюте завизжала женщина. Кто-то застучал Чертопахину в дверь и закричал: «Всем на палубу! Двигайтесь на палубу. Женщины и дети вперёд!».
    Надрывно забил судовой колокол.
    Выйдя в коридор, Чертопахин сразу угодил в поток людей, гонимых паникой наверх. На палубе ему стало очевидно то бедственное положение, в котором они оказались. Море превратилось в чудовище, жаждущее пожрать судно. «Лобань» спешно опрокидывалась на левый борт, приближая свой конец. И никто, и ничто не могло остановить это.
    Матросы спустили на воду шлюпки. Но те - перевернулись и зачерпнув с лихвой воды, пошли ко дну. От носа и до кормы «Лобани» люди, словно с ледяной горки, катились по мокрому настилу палубы и срывались за борт. Под неиствующим напором ветра, одна из мачт преломилась. Кто-то крикнул: «Полундра!». Щепки разлетелись во все стороны. Рухнув, мачта смела всё на своём пути, словно бита, угодившая в городки. Под неё попал и Чертопахин. Бревно ударило ему в грудь, выбив весь воздух из лёгких, и вышибло молодого человека с парохода прочь. Вскоре морская пучина поглотила его.
    Чертопахина окутала чернота. Холод пронизывал и сковывал тело. Он бы ушёл на дно, но бездна отвергла его, вытолкнув обратно на поверхность. Молодой человек вновь задышал. Воздух обжигал лёгкие. Солёная вода проникала в рот и ноздри. Чертопахин боролся с волнами, а они над ним только смеялись. Играли им как тряпичной куклой.
    - Сюда! Греби, сюда! - крикнул ему кто-то.
  Чертопахин увидел среди волн матроса на сбитых между собой досках, служащих тому плотом. Он одной рукой цепко держался за край плота, другой прижимал живот, из которого сочилась кровь. Матрос был повязан канатом, на конце которого - спасательный круг.
    - Держи! - крикнул он и кинул круг Чертопахину.
    Чертопахин ухватился. Матрос начал тянуть канат, словно рыбак – невод, при этом корчась от боли. Его рана закровоточила обильней.
    Чертопахин с трудом взобрался на плот. Вцепился руками в его края, боясь соскользнуть. Его трясло от холода и пережитого. Он прижался щекой к доске, переводя дух.
    Шторм бушевал ещё шесть часов, после чего стих.
    «Лобани» больше не было - морской дьявол забрал её.
    Взору матроса и Чертопахина, открылась долина смерти: утопленники, подобно поплавкам, покачивались на лёгких волнах среди обломков.
    Кроме них двоих, спасшихся на плоту, не выжил никто…
    Чертопахин перекатился на спину. Он попытался приподняться на локтях, но в груди защемило и стало больно дышать.
  Рядом стонал раненый матрос.
    - Где мы сейчас? – поинтересовался у него Чертопахин.
    - В открытом море, где же ещё, - прохрипел тот.
    - Нет, скажите точные координаты.
  Матрос глухо рассмеялся:
    - Сбрендил, да?
    - Говорите!
    - Дай-ка соображу… 58 градусов северной широты, 20 - восточной долготы. Где-то здесь.
  Получив ответ, Чертопахин принялся нашёптывать:
    - Герман Осипович, примите сигнал. 58 градусов северной широты, 20 градусов восточной долготы. Повторяю: 58 - северной широты, 20 - восточной долготы. Судно затонуло. Все погибли. Мне требуется помощь. 58 градусов северной широты, 20… -  Вскоре обессиленный Чертопахин уснул.
    Когда он проснулся – матроса уже не было. Только кровь, размазанная по солёным скользким доскам...
    Чертопахин перестал чувствовать левую половину своего тела. В груди свистело, было трудно дышать. Молодому человеку ничего не оставалась делать, как вернуться к своим баранам:
    «58 градусов северной широты, 20 градусов восточной долготы» ...
    Если Герман Осипович его и вправду слышит, то должен успеть оповестить береговую охрану, и его спасут - Петербург не так уж и далеко.
    «Ах, Петербург! Не такой уж ты серый и прозябший, - думалось Чертопахину -  Где-то сейчас, по твоим улицам, прогуливается моя ненаглядная Анастасия Германовна. Как хочу я быть рядом с нею. Взять её под руку, тихо с ней беседовать…Неужто не суждено этому более случиться?
    Спустя пару дней, рассудок Чертопахина затуманился. Дрейфующий на волнах, он бормотал себе под нос бессвязный бред. Он угасал. Последней осознанной мыслью его стало: «Вздор – эта ваша телепатия, Герман Осипович» …
********************
    - Нет, не вздор, - не согласился профессор, сидевший в своём кабинете за письменным столом.
    Рядом, виляя хвостом, расхаживала Найда. На столешнице лежала раскрытая амбарная тетрадь. На одной из её страниц аккуратным твёрдым почерком были записаны, слово в слово, те самые сообщения, поступавшие от Чертопахина посредством телепатии.
    Когда Герман Осипович вносил последнюю запись в тетрадь с географическими координатами, указывающими место катастрофы, он колебался, не зная как поступить. Но вспомнив хамство Чертопахина, дерзость и остолопство - принял решение…
    Герман Осипович аккуратно вырвал из тетради лист с текстом. Скомкал. И спичкой поджёг край бумаги.
    Свыкнуться с тем, что Чертопахин станет его зятем, он не готов. И он не позволит этому негодяю лишить себя дочери!
    Горящая бумага отправилась в вазу с пеплом.

Конец
(лето 2019)

Отредактировано Бех (2019-08-20 22:55:33)

Подпись автора

из последнего: Фокусы иллюзиониста Зигмунда
Другие рассказы и всякое