Холод, сумерки и бескрайнее море снега. Каждый год заносит дорогу вровень с полем - ехай где хочешь. Вернее, где сможешь. Лошади проваливаются в ямы, дровни подскакивают на кочках и так и норовят развалиться. Хорошо, товар распродан, едешь на легке...
Пожилой возница, управляя парой лошадей, пересекал поле. До деревни оставалось совсем недалеко, еще один перелесок. Вдруг лошади захрипели и стали на дыбы. Возчик еле удержался в дровнях, натягивая повод.
- Тпру-у-у! - истошно закричал он. Еще бы! Если бы кони понесли, не собрать ему ни повозки, ни себя.
Но обошлось, лошади остановились, а из снега выбрался неказистый мужичок, в лохмотьях и босой.
- Слава Богу, слава Богу, - бормотал он, на карачках ползя к дровням, - хоть один живой человек! Какое счастье!
- Эй, стой! - крикнул ему возница. - Ты кто такой?
- А, не местный я, не местный, - бормотал мужик, приближаясь с какой-то нечеловеческой торопливостью.
- Стой, говорю! - заорал возница и, перепугавшись, стеганул лошадей.
- Сто-о-ой! - заверещал мужик, пытаясь ухватиться за край дровней. Но лошади рывком тронулись вперед,  пальцы соскользнули по обледенелой деревяшке.
- Сто-о-о-о-ой! - полный отчаяния вопль разнесся по полю, но возчик даже не обернулся, во всю стегая лошадиные бока кнутом.
Убедившись, что повозку ему не догнать, босой мужик остановился и сел в снег и засмеялся. Заливаясь смехом, он наотмашь врезал себе ладонью по лицу. Потом еще и еще... Потом повалился в снег и затих.

***

В комнате работал телевизор, вещая очередную серию мексиканской мыльной оперы про любовь, жизнь, смерть и всё, всё, всё. Перед экраном, скрестив ноги по-турецки, прямо на полу сидела гроза прерий Черная Фурия и внимала действию телеспектакля. Гога составить ей компанию отказался, он сидел на кухне и смотрел внутрь черной коробки, в глубине которой рыдал и истязал себя сидящий в снегу странный босой человечек. Может и не человечек, конечно, особенно если учесть его размеры. Но оно было живое, и оно явно страдало. Наконец, человечек избил себя до изнеможения и затих. Гога осторожно прикрыл шкатулку крышкой и прислушался. За стеной диктор читал финальные титры, серия закончилась. Мальчик соскочил с табуретки и прошел в комнату:
- Там это... ой! Ты плачешь?!
Эль шмыгала носом и вертела в пальцах подозрительно мокрую бумажную салфетку. Сердито сверкнув глазами на приятеля, она шумно высморкалась и рывком поднялась на ноги:
- Но! Еще не хватать - рыдать из-за какой-то... - она обвела руками вокруг экрана телевизора, - непойми что!
- Точно, плачешь! - заулыбался Гога.
- Я покупать твой-ю память, - тут же предложила Эль, - сколько стоит, чтобы ты забыть об этом?
- Да ладно, я никому не скажу, - махнул рукой мальчишка, - мы ж друзья. А! А можно того дядьку из коробки отпустить? Он себя избил... Его жалко.
- Хм... Эта мелочь есть не кто иной, как Мастер Жестокости, - пояснила Дьяболика, - он живет ею. Если есть вокруг добрен-ные лью-уди, то он бьет их. Когда нет, себь-я. Хочешь отпустьи-ить его?
Гога нахмурился, потом медленно помотал головой:
- Я тоже немного Мастер Жестокости, - задумчиво произнес он, - пусть он бьет себя, чем меня.

Подпись автора

Удобная штука - фальшивая репутация:
всегда с собой и не оттягивает карман при ходьбе.