Серебряный браслет

     Глава 1. Товар зарезервирован
     Перед командировкой отец подарил маме тонкий серебряный браслет, а Никите – купленную на Авито старую игровую приставку – Сегу. Точно такая же, по папиным словам, была и у него в юности. Отец любя трепал Никиткин чуб и смеялся, рассказывая, как бабушка с дедом ворчали, что он обязательно испортит зрение, или, что намного страшнее – посадит кинескоп их бесценного пузатого «Горизонта».
     С улицы просигналило такси. Папа вздохнул, удобнее пристроил на плече рюкзак и подмигнув, протянул Никите руку. Пацан нетерпеливо пожал грубую ладонь и радостный бросился в зал подключать заветный подарок. Отец рассмеялся, поцеловал маму на прощание, пообещал, что две недели пролетят незаметно и ушел…
     Дождливой майской ночью Сизовых разбудил телефонный звонок. Мама взяла трубку. Говорила недолго и тихо.  Потом резко отстранилась от телефона и суетливо забарабанила дрожащим пальцем по кнопке завершения вызова.
     Словно ошпарившись, она отбросила от себя трубку, вскочила с дивана и торопливо посеменила в ванную комнату. Заперлась и включила воду.
     Сквозь шум воды до Никиты донеслись мамины всхлипы. Мальчик разволновался. Тревожный ком застыл в горле. Никита откинул одеяло и чуть приподнялся на локте, прислушиваясь. Надо-бы ее утешить. Но какой-то странный груз внутри расплющил раздувшуюся было решимость. Этот груз не давал встать с кровати, удерживал. Тяжелым комом застрял где-то под ребрами, не желая проваливаться дальше, чтобы Никита смог его наконец переварить. Груз давил, сковывал, словно предупреждая: встанешь, подойдешь к маме - и причина ее слез тут же сцапает, увлечет за собой в пустую черную бездну. 
     С утра все завертелось в угрюмом водовороте. Мама без конца звонила кому-то, о чем-то договаривалась. Бросив пару сухих фраз, что в школу сегодня идти не нужно, она в спешке собрала Никиту и отправила его к тетке на дачу. Тетя Марина просюсюкалась с ним неделю, старательно уклоняясь от неудобных вопросов.
     А потом, когда Никита вернулся домой, мать усадила его рядом, обняла за плечи и всхлипывая рассказала то, до чего он уже итак додумался.
     В тот же день мальчуган достал увесистый семейный альбом и, усевшись на диван, принялся листать. Сосредоточенно сопя, сжав губы в тонкую полоску, он перебирал тяжелые картонные страницы в поисках подходящего папиного образа.
     Отчего-то любому сыну больше всего памятны именно отцовские уроки. Не совместные игры даже, или семейные посиделки. Нет. Те дни, когда батя чему-то научил - по-настоящему счастливые для сыновей.
     У Никитки таких было полно. Почти на каждой странице. Вот он радостный со сбитыми коленками под ободряющие папины возгласы нарезает круги по площадке на видавшем виды Альтаире; вот, отбросив сомнения гребет по собачьи к отцу, зовущему на глубину деревенской речки; или вот помогает ему перебирать коробку их старенькой семерки, уже безошибочно определяя, где в этой засолидолиной металлической каше вторичный вал, а где промежуточный.
     Просидев с альбомом до вечера, Никита нашел то, что нужно. Запоминающееся, по-хорошему назойливое фото влекло, будто липло к рукам, не позволяло отложить его в сторону. Яркое, светлое. Маме тоже понравилось. Она даже захотела взять фотку для памятника, но Никита не позволил. Категорически. На фотографии отец статный, по форме, в бравой, молодцеватой позе. Живой, веселый. Словно готовый на любое дело, на любую, необходимую Никите, помощь. Эта фотка не для слякотного весеннего кладбища, с угрюмым частоколом серых оград до самого горизонта.
     Вот с кем ей, живой среди мертвых, скажите на милость, там соседствовать?
     С тех пор мальчуган носил фотографию в своем школьном дневнике. Пусть смотрит, думал он, на мои пятерки. Пусть гордится сыном. Конечно не так, как сын им, но все же...
     Вечерами, после того, как домашняя работа таяла под Никиткиной ручкой, пацан вынимал фото из дневника и, захлебываясь подробностями, рассказывал отцу обо всем, что случилось за день. А молодой офицер весело улыбался в ответ, словно поощряя сыновьи победы. Светлолицый и жизнерадостный, с задорным молодцеватым прищуром и налетом бесшабашности в небрежно посаженной фуражке.
-
     Большая перемена была в самом разгаре. Никита бодро шагал к школе по залитой солнцем аллейке. Мысли о предстоящей алгебре, словно мешки с песком из воздушного шара, целенаправленно и беспощадно выбрасывались из головы. Настроение по кривой функции неумолимо ползло к своему максимальному экстремуму. Мальчуган весело сморщил нос, покрутил в мозгах этот неказистый термин "экстремум" и с легким сердцем пнул и его за борт воображаемого воздушного шара.
     Заветное, а главное, по-настоящему официальное приглашение на Сонин день рождения победоносным трофеем покоилось в кармане.
     - Приходи, будет весело, - протягивая открытку лепетала Соня и смущаясь, хлопала длиннющими ресницами.
     Никита молча взял приглашение и медленно кивнул, слабо веря в происходящее. Ужасно захотелось чмокнуть Соньку в нарумяненную щечку, но он вовремя взял себя в руки. Промычал невнятное согласие и спешно пошагал к школе.
     Радость нахлынула волной, и мальчуган еле удержался от того, чтобы как умалишённый кенгуру заскакать по аллее.
     И все же приятный туман в голове постепенно оседал, проявляя очертания ожидаемых проблем. Мысль о подарке выросла вдруг исполинским волнорезом в море радости. Что дарить? А главное, где на это дело достать денег?
     Перебирая из возможных вариантов, Никита то и дело возвращался к чему-то вроде маминого любимого серебряного браслета. Он все вспоминал отца, протягивающего подарок, благодарное и тоскующее в ожидании разлуки мамино лицо. Браслет сверкал скромно и в сущности представлял собою простецкую ювелирную безделушку, но мама с тех пор носила его на виду, стараясь не расставаться с подарком ни на мгновение.
     Решив наконец, что это идеальный вариант для девочки и Соне непременно понравится, он свернул с аллейки и направился к яркой вывеске ювелирного магазина.
     Внутри, на зеленом сукне витрин сверкали дорогие безупречные безделушки. Охранник откровенно скучал в углу у двери. Единственный посетитель - лысый румяный толстячок неопределенного возраста что-то внимательно рассматривал на стойке с серебром. Симпатичная продавец-консультант, склонившись к витрине, изо всех сил старалась угадать направление его взгляда.
     Никита встал рядом с толстяком, быстро отыскал в выкладке тот самый браслет и взглянув на цену тут же растерял оптимистичный настрой. Воздушный шар в голове нехотя откорректировал курс, заметно снизив высоту полета. Пацан с досадой вздохнул, озадаченно почесал затылок и, так и не замеченный сотрудниками салона, поплелся к выходу.
     - Мальчик, - оторвавшись наконец от нерешительного клиента Никиту окликнула продавщица, - ты что-то хотел?
     - Уже нет, - не оборачиваясь угрюмо буркнул он и схватился за ручку двери.
     Такую сумму из скудных карманных расходов он и за полгода не соберет. Их с мамой семейный карман слишком мелок для подобных безделушек.
     После гибели отца матери приходилось совсем туго. Все, что приносило ее домашнее шитье уходило на коммунальные платежи и самые необходимые потребности. Слава богу, хоть как-то выручали бабушки с дедушками. Но мама строго настрого запретила Никите рассчитывать на их помощь в финансовом плане.
     Глубоко погруженный в размышления о многообразии экономических стратегий, Никита уже собрался выйти из магазина, но настойчивая продавщица не отступала.
     - Мы за спрос денег не берем, - она добродушно улыбнулась, - может на будущее что-нибудь присмотришь.
     Никита задержался. Улыбка сотрудницы выбила из колеи. Почему-то захотелось полюбоваться ей еще раз. Он отцепился наконец от дверной ручки, пожал плечами и неуверенно вернулся к прилавку.
     - Себе? - деловито осведомилась продавщица, кивнув на витрину с мужскими украшениями. Она была светлолицая, с высокими изогнутыми бровями вразлет, большими смешливыми глазами и задорным распушённым к низу каштановым каре. Сказать, что она красивая язык все же не поворачивался. А вот, например, "клевая" или "прикольная" - в самый раз.
     Мальчуган замотал головой и указал пальцем на браслет. О Соне и ее дне рождения упоминать категорически не хотелось. Чувство странного стеснения перед улыбчивой девушкой у прилавка стремительно раздувалось изнутри, сковывало речь.
     Пересилив себя, Никита промямлил:
     - Маме.
     - В подарок?
     Он кивнул.
     Сотрудница улыбнулась снова, а мальчуган так и прилип взглядом к ее лицу. Заметив знак внимания, она кокетливо повернулась в пол-оборота, достала ключи и отомкнула витрину.
     Возле охранника что-то негромко запищало.
     - Даааш, - вздохнув недовольно затянул он, неуклюже развернулся к стене и нажал кнопку отключения сигнализации, - один хрен ничего же не купит. Знаю я эту босоту.
     Даша весело отмахнулась от охранника, мол, хорош ворчать, всех клиентов распугаешь. Она бережно взяла браслет и отработанным презентабельным движением уложив его на ладонь, представила Никите.
     - Тебя как зовут?
     - Никита.
     - Не обращай внимания, - девушка кивнула в сторону охранника и подмигнула мальчику, - постоянно вредничает.
     Никита промолчал. Он совсем не считал себя босотой. И если этот олух еще что-нибудь вякнет из своего угла, то непременно нарвется на какую-нибудь обидную ответку. Что-нибудь о просиживании штанов и кризисе среднего возраста. Уж его то такое обязательно заденет.
     - Хороший выбор, - продолжила Даша, - изящный и доступный, - она хмыкнула, быстро взглянула на мальчика и негромко закончила, - относительно.
     Никита деловито кивнул.
     Сбоку вдруг оживился толстый мужичок. Он перестал елозить блуждающим взглядом по витринам и заинтересованно уставился на браслет.
     - Разрешите взглянуть, - смешно причмокивая губами сказал он.
     Даша кивнула. Передала браслет клиенту и принялась пояснять:
     - Здесь есть одна интересная особенность. Секретик в застежке. Вот посмотрите, - она ткнула пальцем на аккуратный замочек, соединяющий концы браслета. - Смысл в том, что сам он не расстегнется. Нужны определенные манипуляции. То есть тот, кто будет носить, никогда его не потеряет. Только если сам перед этим не разомкнет секретик.
     - Интересно, - не отрывая от украшения любопытного взгляда толстячок снова заплямкал губами.
     Никита почувствовал, что Дашино внимание вместе с браслетом медленно, но верно уплывает из-под носа. Он вцепился в прилавок, весь подобрался и на выдохе выпалил:
     - А можно я его куплю? Только не сейчас. По позже, - мальчуган осекся и затравлено огляделся.
     Охранник коротко хохотнул в углу, а толстяк медленно перевел взгляд на пацана. Вялое насмешливое пренебрежение придавило Никиту с обеих сторон. Пацан напрягся. Он терпеть не мог такого отношения к себе. Мама всегда общалась с ним на равных, как со взрослым. А эти вот-вот поднимут на смех.
     Конечно же он не купит браслет ни сейчас, ни потом. Даже если попросит денег у бабушки, такую сумму ему никто не даст.
     Но все же...
     Никита выпятил подбородок и продолжил громче:
     - Я деньги дома оставил. Завтра обязательно зайду.
     Даша чуть склонила голову набок, продолжая улыбаться. Но веселость и беззаботность вдруг куда-то испарились из ее улыбки.
     - Хорошо, - не спеша и по-учительски серьезно произнесла она, - я отложу браслет до твоего прихода.
     - Не нужно ничего откладывать, девушка, - толстяк суетливо вытянул из кармана бумажник и достал карточку, - я думаю, моей супруге эта вещица придется по вкусу.
     Словно игнорируя готового заплатить клиента, продавщица уложила браслет обратно на витрину, распрямилась и махнула рукой вглубь магазина:
     - Хотите, я покажу такую вещь, от которой ваша супруга придёт в восторг?
     - Девушка, - в голосе толстяка зазвенели металлические нотки, - я уже выбрал.
     Он кивнул на браслет и угрюмо застыл, постепенно настраиваясь на конфликт.
     Но Даша не сдавалась:
     - Давайте все же я покажу, а потом, если вы решите...
     - Давайте без "потом", - нервно заплямкал губами мужчина. Толстяк затряс картой перед лицом сотрудницы магазина, - я хочу этот.
     Никита замер у прилавка, стараясь ни на кого не смотреть. Чего этот жирдяй прицепился к его браслету?
     - Товар зарезервирован, - не поднимая взгляда, пробормотала Даша, - я не могу его вам продать.
     - Да вы издеваетесь! - толстяк огляделся в поисках поддержки и пересекся взглядом с Никитой. Пацан стушевался и испуганно отступил на шаг, опустив голову.
     - Беспредел какой-то, - наконец выдавил из себя мужчина. Он развернулся, фыркнул и брезгливо передернув плечами направился к выходу.
     Как только дверь салона захлопнулась за толстяком, Даша чуть склонилась к Никите и серьезно, глядя прямо ему в глаза, произнесла:
     - Я буду ждать.
     -
     По дороге к школе Никита уныло размышлял о том, что теперь придется обходить этот магазин стороной, а если вдруг на пути встретится Даша, то делать вид, что они незнакомы, чтоб не провалиться от стыда сквозь землю. А она ведь отстаивала его интересы, конфликтовала с покупателем из-за простой мальчишеской блажи. Сочла, что Никиткино желание важнее. Эх. Он оглянулся на яркую вывеску и обреченно вздохнул...
     В угрюмой задумчивости Никита поднялся на второй этаж, вяло протелепался по коридору и отворил дверь классного кабинета. Почти все парты пустовали. Большая часть учеников еще не вернулась со школьной площадки. Только вот за вторым в среднем ряду столом, где вообще-то было его, Никиткино место, почему-то восседал Димка. Он увлеченно что-то раскрашивал черным фломастером, задевая рукавом раскрытый Никиткин дневник. Димкины глаза горели, едкая ухмылка словно приклеилась к круглому нагловатому лицу. Увидев вошедшего, он испуганно отпрянул от своего дела и вскочил со стула.
     Никита напрягся, вмиг принял серьезное выражение и молча обошел парту. Неприятное предвкушение какой-то гадости гирей потянуло вниз. И по мере приближения к столу гиря эта становилась все тяжелее. Никита уже видел, что натворил одноклассник. Но несмотря на перехватившее от гнева дыхание, он все еще не в состоянии был осознать глубину этой пакости.
     Пока не взял любимую вещь в руки.
     Из горла вырвался рев. Из глаз брызнули слезы. Пацан сжал кулаки и бросился на обидчика.

    Глава 2. Ради ребенка
     Кабинет директора принял Ипатовых холодным люминесцентным светом. Федор - рыхлый гигант с толстой шеей и широким щекастым лицом кивнул Геннадию Дмитриевичу и растянул пухлые губы в виноватой улыбке:
     - Надеюсь, мы вовремя?
     Его супруга Оля - миниатюрная короткостриженая брюнетка тоже поспешила состроить приветливую гримасу.
     Господин директор - Геннадий Дмитриевич Суров - пожилой лысый мужчина с морщинистым бульдожьим лицом и в громоздких очках, неподвижно восседал за массивным столом у стены. Вид его странно гармонировал с изображением сурового Льва Николаевича на портрете над головой. Такой же угрюмый и поучительный. Сулящий небесную кару за любой невинный проступок.
     Он исподлобья взглянул на вошедших.
     - Присаживайтесь, - коротко буркнул Геннадий Дмитриевич, указав рукой на кожаный диванчик в углу. Затем снова углубился в изучение заполонивших стол бумаг.
     Ипатовы сбивчивым хором отблагодарили хозяина за предложение и тихонько уселись на диван.
     Под тяжелым взглядом бородатого графа потянулись молчаливые минуты.
     Оля наконец отважилась выглянуть из-за супружнего плеча:
     - А Сизова…
     - Ее еще нет, - не отрываясь от бумаг пробормотал Геннадий Дмитриевич, затем медленно поднял взгляд на посетителей и едко усмехнулся, - как видите.
     Оля прочистила горло и неуверенно посмотрела на мужа, словно ожидая от того одобрения на предстоящий монолог. Федор все понял, сжал ее руку, благословляя, и супруга пошла в наступление:
     - Просто, понимаете Геннадий Дмитриевич, мы стараемся ценить ваше время. Пунктуальность. Это ведь важно. Мы вот приходим, когда назначено, а некоторые…
     Господин директор снова нехотя отвлекся от бумаг и приспустив очки, посмотрел на Ипатовых:
     - А некоторые мешают мне сосредоточиться на работе. Я ведь ясно дал понять: дождемся Сизову и начнем, - недовольно пробурчал Геннадий Дмитриевич и снова вернулся к делам.
     - Вы уж нас извините пожалуйста, - включился Федор, - мы просто переживаем, понимаете?
     - Понимаю.
     В дверь постучали.
     - Разрешите, - грудной бархатный голос уверенной волной хлынул в пространство кабинета. На пороге остановилась изящная черноволосая женщина. Она была высокая с прямой осанкой. Каблуки, узкие джинсы и черная водолазка подчеркивали женственные изгибы фигуры.
     Мужчины невольно задержали взоры на эффектной брюнетке. Оля торопливо протиснула ладошку в кулак Федора, обозначив для окружающих границы своей собственности. Мало ли что на уме у рыщущих в окрестностях самок.
     А вот Геннадий Дмитриевич не спешил отводить взгляд.
     Большие черные глаза Аллы Андреевны Сизовой, высокие густые брови, ярко красные, аккуратно очерченные губы, словно умоляющие как можно быстрее и вероломнее нарушить их границы острым лезвием сбрили с директорского облика щетину морали, пробившуюся за годы работы с детьми. Спустя почти тридцать лет на свет снова явился пронырливый студент из девяностых, готовый расстаться с последним козырем, чтобы достичь похотливой цели. А козырей сегодня у директора имелось более чем достаточно.
     По коридору пронесся звон. Ураган перемены захлопал дверьми кабинетов, раздул по школе топот и многоголосье.
     Директор вздохнул, отложил ручку и отодвинул от себя важные до сего момента бумаги. Он вяло повел запястьем и с налетом усталости и хозяйского пренебрежения произнес:
     - Будьте добры, Алла Андреевна, захлопните дверь. Нам предстоит обстоятельный и вдумчивый разговор. Негоже, чтобы мешали.
     Сизова кивнула, закрыла дверь. Прошла на середину кабинета, полностью проигнорировав занявшую диван, семейную пару. Осмотрелась.
     Оля нетерпеливо заерзала на диванчике. Федор раздраженно задрал рукав пиджака и взглянул на часы.
     - Раз все в сборе, - директор поправил очки и строго кивнул Сизовой на кресло, - перейдем к нашей проблеме.
     Не говоря ни слова Алла скромно присела на краешек. А Геннадий Дмитриевич деловито прокашлялся и начал:
     - Я хотел бы сразу довести до вас о недопустимости подобного поведения в стенах нашей школы, – директор уперся в Сизову осуждающим взглядом, - Алла Андреевна, вы можете назвать причину конфликта?
     Она поежилась и неуверенно улыбнулась в ответ:
     - Не знаю. Никита не считает нужным. Говорит, за дело.
     - Нет, вы ее послушайте только, - Ипатова привстала с дивана и свирепая, с раскрасневшимися вмиг щеками заверещала, - вы издеваетесь, женщина?! За какое такое дело? У Димочки все лицо в синяках, на голове гематома с кулак. А если б этот ваш в висок ему попал... За дело... Скажите на милость.
     - Цивилизованнее, дамы! - гаркнул директор. Он спустил очки на нос, уставился на Ипатову и повторил спокойнее:
     - Цивилизованнее.
     Кипящая и раздосадованная, Оля плюхнулась обратно на место. Федор попытался ее приобнять, бормоча что-то умиротворяющее, но та фыркнула и обиженно отстранилась.
     Решив до поры не тревожить импульсивную даму, Геннадий Дмитриевич кивнул ее супругу:
     - Ну а что Дима то говорит?
     Федор собрался было открыть рот, но тут снова ожила Ольга:
     - Он молчит. Но мне кажется, - словно ребенок в песочнице, она вонзила указательный палец в воздух в направлении Аллы, - Сизов вымогал у него деньги. Я Диме перед школой деньги на карманные расходы дала. Вот они и пропали. Пропали, представляете?
     - Это ложь, - Алла Андреевна повысила голос, затем сделала паузу и закончила с дрожащим спокойствием в голосе, - мой сын не нуждается в деньгах.
     - Зато в воспитании нуждается!
     - У него прекрасное воспитание.
     - Да вы издеваетесь! - Взвизгнула Ипатова в ответ и перевела требующий справедливости взгляд на директора, - да она издевается!
     Геннадий Дмитриевич устало вздохнул.
     - Алла Андреевна, в ваших интересах сгладить ситуацию, найти какой-нибудь компромисс. Вы должны понимать, Никита повел себя.., - он осекся, откинулся на спинку стула и чуть погодя вяло, будто нехотя, закончил:       
     - Надо бы, чтобы ваш сын извинился за свой поступок.
     - Я понимаю, - не отводя взгляда, ледяным тоном произнесла Алла, - если хотите, извинюсь за него.
     - Нет, ну вы поглядите, - в углу снова заохала раздосадованная Ипатова, - не хотим. Сам натворил и за мамкину юбку, да?
     - Ладно, - Геннадий Дмитриевич вяло отмахнулся, словно от назойливой мухи, покачал головой и вытащил из верхнего ящика стола папку. Открыв ее, зачитал громко и отчетливо:
     - Педсовет постановил: Организовать отчисление Никиты Сизова, учащегося седьмого класса из муниципальной общеобразовательной школы номер шестнадцать с последующей постановкой на учет у участкового инспектора по делам несовершеннолетних, - он отложил документ и продолжил, - причем, Никита должен лично извиниться перед Димой Ипатовым и его родителями. Это желание пострадавшей стороны. Я считаю, вполне справедливое и цивилизованное.
     Сизова покачнулась, поднялась с кресла и торопливо поправилась:
     - Это все?
     Директор отодвинул папку в сторону и тоже приподнялся со стула:
     - Нет, нет. Вы останьтесь, Алла Андреевна, - он повернулся к Ипатовым, старательно растянув губы в фальшивой улыбке, - а вы можете идти.
     - Но господин директор, - не унималась Ольга, - а как же извинения?
     - Будут вам извинения, - рявкнул в ответ Геннадий Дмитриевич. Школьный коридор задребезжал зовущим на уроки звоном. Директор поморщился и добавил, наблюдая за парой, молча покидающей кабинет:
     - Дверь захлопните за собой, будьте добры.
     Ипатовы ушли. Сизова вернулась в кресло и сейчас сидела молча, стараясь не смотреть на Геннадия Дмитриевича. Ее влажные, готовые вот-вот разлиться слезами глаза словно не находили себе места. Взгляд то и дело перескакивал с одного предмета на другой. Уязвленная, пораженная приговором, зачитанным этой очкастой рептилией, Алла сдерживалась из последних сил. Дыхание ее участилось, щеки предательски раскраснелись.
     Директор встал, обошел стол и остановился напротив гостьи. Он по-деловому сложил на груди руки и умиротворяюще улыбнулся:
     - Ну не стоит так переживать. Всегда есть выход.
     - Шутите? - она подняла взгляд на хозяина кабинета, пышущего уверенностью и самодовольством.
     - Вовсе нет. Можно постараться сделать так, чтобы не ставить вашего Никиту на учет. И даже если повезет, оставить его в нашей школе.
     Алла Андреевна отвернулась и процедила сквозь зубы:
     - Сколько?
     Директор тихонько рассмеялся в ответ:
     - Я знаю о ваших финансовых возможностях, - он поправил очки и смягчив голос до мерзкого мурлыканья, продолжил, - что же я, зверь какой, деньги с вас требовать?
     - Тогда чего вы хотите?
     - Чего хочет одинокий мужчина? Внимания, конечно. Заботы, - он замялся, но спустя мгновение все же закончил, - ласки.
     - Я не понимаю, - Алла брезгливо передернула плечами. Она все очень хорошо понимала. Тошнотворный озноб пронзил тело насквозь. Мурашки рассыпались по спине, пальцы задрожали. Сизова сжала кулаки, из последних сил надеясь, что интуиция ее обманывает. - Не понимаю, какое внимание такому как вы, - ни в голосе, ни в выражении своего лица она не скрывала сейчас отвращения, желая спугнуть самоуверенный настрой хозяина кабинета, - нужно от такой как я?
     Но директор не собирался отступать. Физиономия Сурова огрубела, озлобилась. Он наклонился к Сизовой и чуть размахнувшись шлепнул ладошкой по спинке ее стула. Алла вздрогнула.
     - Не понятно, значит? - в угрожающем рыке директора отчетливо проявилась уверенная интонация хищника, загнавшего добычу в угол. Он непременно возьмет свое. Сломает хребет увязшей в болоте газели. А пока можно вдоволь поизголяться, нагнать страху, разжечь аппетит. - Так я объясню. Муниципальная школа в округе одна. Моя. Частную ты не потянешь. Это, во-первых. Ну а во-вторых: запишем твоего щенка полоумного в детскую комнату милиции, да и дело с концом, - он уложил грубую ладонь на ее плечо и излишне надавливая, поволок вниз по ткани водолазки. - Хочется тебе такой судьбы для ребёнка, овца? Теперь все понятно?
     Стиснув зубы, Алла испуганно закивала. Она собрала оставшуюся волю в кулак и не стала отстраняться. Из глаз наконец потекли слезы.

     Глава 3. Пойдешь!
     Вот уже третий час Никита не находил себе места. Зуд тревожного ожидания не способны были унять ни игровая приставка, ни очередное приключение Стальной Крысы. Тридцати двух битному Саб-Зиро, который из последних сил отбрыкивался от такого же Скорпиона на адском уровне сложности удалось захватить Никиткино внимание на какие-то жалкие десять минут. У Гаррисона вышло чуть дольше, но в итоге и он был вяло отброшен в сторону. Никита улегся на диван, заткнул подмышку подушку и принялся моделировать варианты ближайшего развития событий.
     Чего она так долго?
     Этот вопрос переваливался в голове неотёсанный каменной глыбой, заставлял уши гореть стыдливым огнем.
     Видимо, там, в кабинете Сурова сейчас решается его судьба. Отчисление, перевод, или что-то в этом духе.
     Никита посмотрел на часы.
     Черт. Когда же она вернется?
     Наверное, директор вместе с родителями этого придурка сейчас наперебой доказывают ей, какой Никита отмороженный хулиган.
     Мальчуган угрюмо хмыкнул, вспомнив испорченную отцовскую фотографию и перевернулся на другой бок.
     Да. И всё-таки отделал он Димку будь здоров. Может не стоило так жестко?
     Эх. Может и не стоило.
     А как тогда надо было поступить? Пальчиком погрозить?
     Повинуясь внезапному порыву, Никита вскочил с дивана, притянул из коридора портфель и вытащил дневник. Он расчистил на письменном столе свободное место, достал из дневника фотографию и стал прикидывать, что можно сделать. Отцовский лоб был закрашен отвратительной фюрерской челкой, под его носом чернел гадкий прямоугольник усов.
     Не в силах придумать ничего подходящего, Никита сидел, глупо пялясь на испорченный образ. Желание все рассказать папе, поделиться как раньше своими проблемами теперь и не думало появляться. Еще бы...
     Он укрыл фотографию ладонью и с тяжелым сердцем отодвинул ее от себя.
     От нахлынувшей вдруг ярости свело скулы. Захотелось зарычать. Пацан со всей силы вмазал кулаком по столешнице, вскочил со стула и подошел к окну, чтоб успокоиться.
     Тень тополей надежно скрывала от майского солнца аккуратный квадрат детской площадки. Мальчуган лет семи словно заведенный без устали носился вдоль бордюров, разбивая пуховые подушки и поднимая невесомые тополиные семена в воздух. Его отец в центре площадки весело крутился вокруг своей оси, целясь в пацана сложенными пистолетом пальцами. Потом рванулся вперед, схватил малого подмышки и лихо закинул к себе на плечи. Мальчуган, заливаясь радостным хохотом поднял лицо к небу.
     Никита отвернулся.
     Нет. Все он правильно сделал. Так и надо этому уроду.
     Щелкнул замок. Входная дверь открылась, на мгновение впустив в квартиру подъездное эхо маминых каблуков.
     Никита замер. Сейчас она войдет в комнату, посмотрит на него, как на ничтожество и молча уйдет к себе. Дня через два, может, ее попустит, и все более или менее вернется на круги своя.
     Мама уже спрашивала, за что он избил Димку Ипатова. Никита молчал. Зная упрямый характер сына, она тогда не стала настаивать. Хотя, наверное, подозревала, что причина должна быть веской.
     Никита внутренне сжался, опасаясь, что она сейчас снова пристанет с этим вопросом.
     Но мама, не говоря ни слова скинула туфли и почти бегом посеменила в ванную. Включилась газовая колонка, шум воды заполнил коридор.
     Никита прислушался, пытаясь сквозь шум распознать мамины всхлипы. Тревога кипятком разлилась в груди. Он вспомнил ту страшную ночь и насильно вытолкнув все сомнения и страхи из головы, подошел к двери ванной.
     - Мам, - настороженно протянул он и застыл прислушиваясь, - мам, все нормально?
     Спустя полминуты из-за двери послышался негромкий сдавленный голос:
     - Завтра с утра зайдешь к директору. Извинишься перед Ипатовыми.
     Никита замер. Искренние переживания о мамином состоянии нехотя трансформировались в чувство негодования и справедливого протеста.
     - Извиняться не пойду, - буркнул он.
     - Пойдешь.
     Никита передернул плечами и машинально отступил от двери на шаг. Это мамино слово прозвучало так хлестко. "Пой - дешь"! Словно тяжелый кнут дрессировщика в полуметре от строптивого тигра. Жестко и без компромиссов.

     Глава 4. Правильное воспитание
     Стараясь соблюдать правила приличия, Никита постучал в дверь и терпеливо дождался приглашения. Он принял серьезный вид, по-быстрому отрепетировал хмурый задумчивый взгляд исподлобья и решительно вступил в кабинет Геннадия Дмитриевича Сурова.
     - Разрешите?
     - Заходи, - опираясь пятой точкой о подоконник, директор увлеченно возил большим пальцем по экрану смартфона.
     - Я хотел бы поговорить, - встав посреди кабинета твердо заявил Никита.
     Директор отложил телефон, прищурился и чуть склонил голову на бок, оценивая вошедшего.
     - Ну милости прошу. О чем будет разговор?
     - О справедливости, Геннадий Дмитриевич, - сурово и по-взрослому отчеканил Никита.
     - Я внимательно слушаю, - ухмыльнулся хозяин кабинета.
     - Я не буду извиняться.
     Директор вздохнул, не спеша подошел к столу и уселся в кресло. Он поерзал, принимая удобное положение. По всем прогнозам, разговор обещал затянуться.
     - Это почему же? Забыл, как избивал одноклассника?
     - Я его за дело.
     - За какое такое дело?
     - За личное, - торопливо пробормотал пацан и затих, уставившись под ноги.
     - Э, нет, братец, - затянул Суров, - Так не пойдет. Помимо Ипатова пострадали его родители, учителя. Я, в конце концов. Значит нас тоже твое личное дело зацепило?
     - Я готов понести наказание, - тут же скороговоркой выпалил мальчуган.
     - Молодец, - усмехнулся директор, - а мать твоя готова? Ты ее спрашивал?
     Не найдясь, что ответить, Никита потупил взгляд и упрямо буркнул:
     - Извиниться - значит признать вину. Пусть он сначала передо мной извинится.
     - Это вряд ли, братец, - директор весело пожал плечами, - он жертва. И его родители тоже.
     - Его родители сами виноваты.
     - О как! И чем же?
     - Так воспитали.
     - Ишь как загнул. А тебя хорошо воспитали?
     - Меня - хорошо.
     Суров хмыкнул, припоминая вчерашние слова Аллы о воспитании сына. Сидела, выеживалась, гнула запястья, строила из себя недотрогу. Ту же ведь песню пела, стерва, что и этот щенок. Пока он ее не заткнул. Директор вспомнил встречу с Сизовой и расплылся в самодовольной ухмылке. Не удержавшись, память плеснула через край яркими вчерашними образами. Приятное томление разлилось теплой ртутью внизу живота. Суров подобрался, взял себя в руки и вернулся к принципиальному мальчугану.
     Надо как-нибудь сбить с него спесь. Сломать этот никому не нужный и пока еще хрупкий стержень. Сугубо в воспитательных целях. Ради его же блага. Тяжело пацану с таким ослиным упрямством в будущем придется.
     Геннадий Дмитриевич стал прикидывать варианты в уме. Идея пришла быстро, развеселив своей простотой и эффективностью.
     Директор хитро сощурился на угрюмого пацана, оценивая его аккуратно выглаженный, но слишком застиранный старый пиджак. В голове тут же нарисовался вечно веселый Буйнов со своим фирменным баритоном и незатейливой песенкой про финансовые романсы.
     - Давай так, - Геннадий Дмитриевич вздохнул, сунул руку в карман, достал пару мятых купюр и протянул пацану, - теперь извинишься?
     Поначалу Никита не понял, что он имеет ввиду, но, когда мельком, почти не глядя оценил достоинства предлагаемых бумажек, ком стал в горле.
     Это все ему? Никите? За извинения?
     Щурясь на мальчика, Геннадий Дмитриевич доверительно протягивал купюры.
     Никита затаил дыхание, боясь спугнуть магию момента.
     Денег, которые предлагал Геннадий Дмитриевич как раз достаточно. Эти особенные бумажки, стоит их только взять, тут же решат все его проблемы. Никита заявится к Соне с настоящим, самым лучшим в мире подарком. С таким же, какой получила когда-то от отца мама.
     Пацан кивнул и протянул за деньгами руку. Директор мерзко ухмыльнулся.
     Никита схватил бумажки и сунул их в карман. Лицо и уши залила горячая краска. От чего-то стало вдруг неуютно. Все его твердые намерения спутались, сбились с пути. Он вспомнил веселое Дашино лицо, представил, как обрадуется Соня и словно сорняк, выдрал откуда-то изнутри свою детскую, надуманную принципиальность.
     Действительно, кому станет легче от его ослиного упрямства? Он виноват! Виноват же? Нечего было кулаками махать.
     Конечно, он извинится. Почему бы не извиниться, если виноват?
     Геннадий Дмитриевич с плохо скрываемым удовольствием наблюдал за Никиткиными метаморфозами.
     - Нравитесь вы мне, Сизовы. А такие недотроги с виду. Какого хрена тогда брыкаетесь? - Директор хохотнул, откинулся на спинку кресла, и мечтательно вполголоса пробурчал себе под нос, - жениться на вас, что ли?
     Предвкушая скорый поход в ювелирный магазин, Никита пропустил мимо ушей бормотания директора. До сих пор не веря в происходящее, пацан держал в кармане заветные купюры. Боялся разжимать кулак. А вдруг испарятся? Протекут сквозь пальцы? Вдруг Суров скажет, что пошутил и потребует их обратно?
     Но все шло как надо.
     Геннадий Дмитриевич взглянул на часы.
     - Сейчас подойдут родители Димы Ипатова, - он кивнул на дверь, затем повернулся к Никите и погрозил пальцем, - ты уж смотри. Постарайся как можно искреннее.
     Пацан с готовностью кивнул.
     - Меня со школы не выгонят?
     - Это смотря как извиняться будешь.
     Мальчик недоверчиво повел бровями:
     - Все зависит от моих извинений?
     Директор медленно, будто нехотя покачал головой:
     - Не только. Матери своей спасибо скажи, - Геннадий Дмитриевич странно повел плечами и отвел взгляд, - У нее способность, - Суров взял паузу, затем ухмыльнулся и закончил, - к дипломатии.
     Никита нахмурился. Что-то его покоробило в словах директора. Мальчик припомнил вчерашнее возвращение мамы, шум воды, закрытую дверь ванной.
     Он отогнал от себя неприятные мысли. Это все скоро закончится. Нужно всего лишь извиниться.
     Пацан кивнул и не спеша оглядел окружающую обстановку. Интерьер радовал глаз аккуратностью и аскезой. Из общего впечатления строгости выпадал лишь чуть помятый и истертый кожаный диванчик в углу. Мальчик задержал на нем взгляд.
     Порыв ветра сквозь открытую форточку всколыхнул одну из ламелей оконных жалюзи. Свет солнца ворвался в кабинет, полыхнув по очкам директора, пронесся по настенным рамкам бесчисленных сертификатов и грамот и поставил точку в совершенно неожиданном месте.
     На полу под одной из ножек кожаного дивана что-то отчаянно засверкало. Никита пригляделся и застыл.
     Он пялился на предмет, надеясь, что зрение его обманывает. Пытался убедить себя, что ошибается, но сомнения стремительно таяли, как пятна грязного снега под весенним солнцем.
     Что под директорским диваном может делать расстегнутый мамин браслет?
     Стиснув зубы и вонзив пальцы в сиденье стула, он вспоминал в каком состоянии мать вчера вернулась домой. Был ли у нее на руке браслет? Может она обронила, пока сидела у директора? Не заметила, как он сполз с запястья? Вспомнилась вдруг Дашина лекция про секрет в застежке. Может все-таки соскользнул? Вряд ли. Никогда ведь не соскальзывал. Неужели мама сама его зачем-то сняла?
     Сняла, сидя на этом отвратительном потасканном диване.
     Зачем-то...
     Никита разволновался. Щеки заполыхали огнем. Какая-то не до конца оформленная мерзкая догадка, сколько он ни гнал ее прочь, то и дело липла, словно жвачка к подошве.
     Зачем она уселась на диван в дальнем углу кабинета?
     Для чего ей понадобилось снять браслет?
     Наконец в голове с оглушительным лязгом сомкнулись шестеренки, запустив огромный шипастый маховик. Он стал раскручиваться, стремительно наматывая на себя, перемалывая все Никиткины страхи и самоконтроль. Точь-в-точь как тогда, перед дракой с Ипатовым.
     Диван, браслет, запертая дверь ванной, мамин голос… Все закрутилось в огромном яростном колесе.
     Каким образом она договаривалась? Какая, к черту, способность к дипломатии?
     Пацан резко наклонился вперед. Глаза его заблестели, сузились. Брови угрожающе сошлись к переносице, нос сморщился, чуть потянув за собой верхнюю губу. Никитка сейчас напоминал оскалившегося загнанного волчонка. Он шумно втянул в себя воздух и задвигал челюстью, накапливая слюну. В тот момент, когда директор, удивленный неожиданным поведением мальчика, открыл рот, намереваясь что-то сказать, Никита плюнул. Слюна хлестким шлепком впечаталась в очки Геннадия Дмитриевича. Директор машинально отпрянул назад, да так и застыл, опершись вытянутыми руками о край стола.
     Не отводя гневного взгляда от хозяина кабинета, пацан спокойно встал со стула и под наэлектризованное, грозящее вот-вот обернуться грозой молчание направился к выходу. В дверях он столкнулся с грузным пузатым мужиком и миниатюрной дерганой дамочкой. Никита сунул руку в карман, проверяя на месте ли его вознаграждение. Когда купюры захрустели в кулаке, он злобно ухмыльнулся прямо в лица Ипатовым:
     - Ах да, чуть не забыл, - он остановился, весело склонил голову набок и выставил вперед кулак с оттопыренным средним пальцем, - это вместо извинений.
     Пока семейная пара удивленно переглядывалась, решая, как реагировать на происходящее, Никита скользнул в дверь и что есть мочи понесся к выходу из школы. Мимоходом, он взглянул на большие настенные часы в вестибюле.
     Обеденный перерыв уже закончился.
     Это значит, что магазин снова открыт, браслет сияет на подставке в витрине, симпатичная продавщица Даша, опершись о прилавок скучает в пустом торговом зале в ожидании покупателей. А тупой охранник, не в силах справиться сам, достает ее вопросами из очередного сканворда.
     Ну ничего. Сейчас Никита их удивит.
     
     Глава 5. Все можно исправить
     Он расположился на скамейке в соседнем дворе, в полусотне метрах от своего дома. Обшарпанная подъездная дверь, разрисованная причудливыми символами из Наруто была отсюда как на ладони. Долго ждать не пришлось. Не прошло и пятнадцати минут, как дверь подъезда отворилась и мама, сбежав со ступенек, энергичной походкой направилась в сторону продуктового магазина. Никита встал со скамейки и когда мама скрылась за углом, направился домой.
     Он зашел в квартиру, разулся. Аппетитный запах жареной картошки запустил настойчивое урчание в животе. Мальчик заглянул на кухню. Сковородка полная любимого деликатеса остывала на плите. Чистые пустые тарелки ждали на обеденном столе, чашка с овощным салатом благоухала сочной свежестью. Никита достал из холодильника сок, отпил прямо из пачки и поставил обратно. Приоткрыл хлебницу. Так и есть. Пустая. Мама постоянно про хлеб забывает перед самым обедом.
     Мальчик взглянул на часы. Пора провернуть намеченное, пока она не вернулась.
     Никита зашел в ванную, вытащил из кармана только что купленный браслет и отлепив этикетку положил его на полку рядом с зубными щетками. Теперь все так, как и должно быть. Не было никакого похода к директору, не было этого мерзкого дивана. Она просто забыла браслет в ванной.
     Мальчик прошел в комнату, достал отцовское фото из дневника и вытянул из-под стола урну для бумаг.
     Он последний раз взглянул на испорченную фотографию. Решительно выдохнул и принялся рвать ее, раздирать на мелкие кусочки. Ошметки сыпались в урну, словно горсти земли на гробовую крышку. Никита прощался с отцом, бормоча тихим, срывающимся на всхлипы, голосом:
     - Прости ее, пап...

Отредактировано Александер (2021-06-27 00:49:26)