Что ж, фокусы – ложь,
Взрослые знают умы.
Все же, для них
Тайны мои
Необъяснимы.
Просят они:
«Нас обмани!
Чудо хотим видеть мы!»
(гр. Король и Шут)

          – Они вернулись, Вилли! Довольные. Хохочут! – с таким донесением влетает в мой вагончик Ёся, или как он сам себя называет – великий волшебник ДеУрино.
          Я закрываю бухгалтерскую тетрадь и снимаю пенсне.
         – Вернулись, значит?
         – Да, – подтверждает Ёся. Вид у «великого волшебника» довольно жалкий, взвинченный. 
         Спрыгнув со стула, хватаю трость и нахлобучиваю на голову цилиндр.
         – Ну, что ж, пойдём побеседуем с нашими примами.
         Как только мы выходим из вагончика, сразу оказываюсь по щиколотку в воде. Зачерпнув с лихвой воды в ботинки, я проклинаю местных чинуш. Эти хапуги заломили мне такую цену за разрешение поставить шапито в центре города, что чуть в обморок не свалился! Пришлось откланяться и встать на отшибе в поле. А это место для цирка, когда дожди не переставая льют, как из ведра, самое скверное!
          Как будем выбираться из этого «болота» к концу недели, пока не знаю. В таких ситуациях обычно мы использовали циркового слона Бима: он, если требовалось, мог служить и повозкой, и толкачом, и краном. Только вот в августе Бим подох от колик... 
         Вода противно хлюпает под ногами, но мы продолжаем пробираться сквозь вагончики, рядом с которыми возвышается красно-белое шапито. Иду размашисто, опираясь на трость, но так, как я маленький человек, всё равно не поспеваю за Ёсей. Ему приходится возвращаться, чтобы поравняться со мной. Он мельтешит словно юркая собачонка.
         По пути встречаем бородатую Гертруду, развешивающую бельё на лонже; спящего в траве, пьяного клоуна в гриме и грязной майке; двугорбого верблюда, смотрящего печально куда-то в даль. И наконец приходим к вагончику, розовая краска на котором практически вся облупилась.
         Захожу первым. Без стука. И сразу ощущаю аромат духов и мыла. Это, наверное, единственное место в нашем цирке, где не воняет лошадями, хищниками и сырыми опилками. В дальнем конце вагончика за туалетным столиком сидят Майя и Рита – сросшиеся бёдрами, сиамские близняшки. Они в вечерних леопардовых платьях; короткие волнистые черные волосы уложены в одинаковые модные причёски; на симпатичных личиках макияж в тёмных тонах. Майя пьёт шампанское из бокала. Рита курит сигарету через мундштук.
          Вместо приветствия, кряхчу и постукиваю тростью по деревянным половицам. Сёстры Кутенко, не оборачиваясь, одаривают лучезарными улыбками моё отражение в зеркале.
          – Вилли, душечка!
          – Хелло, Вилли!
          Ёся готов взорваться от такой непринуждённости.
          – Нет, ну ты видел? Ишь, довольные какие!
          – Вы были в цирке Круцких? – интересуюсь у них.
          Сложив ладошки вместе, Майя наигранно кается:
          – Ох, Вилли, прости, родненький – не удержались!
          Я грожу им пальцем.
          – Вы знаете мои правила: никто из труппы не имеет право посещать другие цирки. Никто!
          – Ну, почему ты такой сердитый, Вилли. Мы мокнем здесь под дождём и умираем от скуки, почему же нельзя немного развлечься? – недоумевает Рита.
          Я принимаюсь объяснять этим дурёхам очевидные вещи: 
          – Круцкие – самые худшие, подлые, хитрые, наши конкуренты. Мы теряем из-за этого цирка кучу денег. А вы веселитесь на их представлении, как ни в чём небывало!  –  я презрительно разглядываю их.  – Что, может решили и в труппу к ним податься?
         Сёстры хотят возразить, но я резко прерываю их, громко стукнув тростью об пол.
          – Ничего у вас не выйдет. Может забыли, так напомню: по закону до своего двадцати одного года, вы – мои!  Так что даже не засматривайтесь на другие цирки. Вот отработаете оставшихся три года и проваливайте куда хотите! Только кому вы нужны такие! Когда будите побираться на улице, всегда вспоминайте, кто выкупил вас за гроши у матери-алкоголички; кто кормил и поил всё это время; кто набил бабьем тряпьём ваши шкафы; кто обучил цирковому искусству; дал путёвку в жизнь. Я – директор одного из лучших странствующих цирков, Вилли Барановский!
          Во врем этой эмоциональной тирады, я умалчиваю о том, что выступления сестричек Кутенко уже давно, с лихвой, окупили все мои потраченные на них денежные вложения; что Кутенко цирковые звёзды и самый востребованный аттракцион; что зритель приходит посмотреть именно на этих талантливых красоток, имеющих такую странную пикантную особенность, а не на вечно пьяных клоунов и квёлых хищников, с затравленным взглядом. По правде сказать, если бы не сестры Кутенко – цирк бы мой давно разорился.
          Майя подмигивает сестре.
          –  Опять он за свою старую песню.
          Рита морщит носик.
          – Фу, как грубо, – отворачивается к зеркалу и принимается снимать макияж.
          Ёся, стоящий всё это время у меня за спиной, мнётся. Его интересует только один вопрос. Но не знает, как бы его так задать, чтобы при этом не выдать профессиональной ревности. Наконец, приняв скучающую позу и накручивая длинный ус на палец, как бы невзначай, между делом, интересуется:
          – Ну и как там этот иллюзионист Зигмунд? Фокусничал?
          Это он про Зигмунда Мойзиша: иллюзиониста цирка Круцких. Ещё год назад о нём никто не знал. Он появился внезапно и словно из ниоткуда. И сразу стал звездой. Я ни разу не видел его выступлений. Но по слухам, этот стервец творит на манеже такое, что зал неистовствует и по окончании представления, бежит в кассу за очередным билетиком. При упоминании его имени, Ёся то свирепеет, то трясётся от страха.
          – Ах, Зигмунд! – Рита прикладывает тыльной стороной ладошку ко лбу, будто сейчас упадёт в обморок.
          Майя воодушевлённо подхватывает:
          –  Красавчик, как из кинематографа!
          – На манеже он словно дьявол. Мы с Майюшей сидели как мышки, боялись пискнуть: такая там энергетика!
          – Он левитировал к самому куполу цирка!
          – А потом, горел как факел!
          – И задержав дыхание, пробыл десять минут в ледяной воде. Представляете!
          – А какие же у него храбрые ассистентки! Помнишь, Риточка, как в одну из них он метал острые кинжалы?
          –  Мне, Майюша, больше понравилось, когда он распилил ту, рыжеволосую, в ящике!
          Ёся небрежно фыркает.
          – Распиливание женщины на две половины, что может быть примитивней! Этой иллюзии сотни лет.
          Рита уточняет:
          – Не на две, Ёся. На четыре. На четыре части!
          – Мне даже сделалось дурно. Голова закружилась, – добавляет Майя. – Было пугающе, но, в то же время, так восхитительно!
          – Невозможно. Вздор! – Великий волшебник ДеУрино в одночастье бледнеет.
          Рита спешит его приободрить:
          – Ёсенка, но то, как ты находишь червовый туз в колоде карт, тоже ведь неплохо.
          А Майя утешить:
          – А помнишь, как ты виртуозно вытянул за уши кролика из шляпы… пускай и дохлого.
          Неожиданно дверь в вагончик распахивается, да с такой силой, что чудом не слетает с петель. И заходит…нет, «втискивается» в вагончик, невероятный верзила Бачи Лом. Ёся ему ниже подмышки, а я чуть выше колена.
          Бачи пригибается, чтобы головой не стукнуться об потолок и рычит:
          – Где ты была, Рита?
          – Не твоего ума дело, – отвечает за неё Майя.
          Бачи переводит взгляд на Майю.
          – И ты тоже здесь?
          Майя обречённо вздыхает, глядя на этого тупицу:
          – Да, Бачи, я тоже здесь.
          Как видите, Бачи Лом хоть и верзила, и силён, как медведь, ума у него не шибко много. Тому причина – железный лом.
         Бачи раньше был взрывником на прокладке железной дороги; лом, которым он уплотнял пороховую пробку, высек искру и случился взрыв. Металлический прут пробил череп Бачи под левой глазницей и вышел через верх, словно у того рог вырос; глаз, в этот момент, вылетел, как пробка из-под шампанского. 
          Любой после такого отдал бы богу душу. Но только не Бачи. Провалявшись два месяца в больнице, он вернулся на железную дорогу.
          Но продержали его там не долго. Потому что, хоть Бачи и здоров физически, с мозгами его сделалось что-то не ладное. Он стал туго соображать и не мог обуздать свои постоянные вспышки ярости, от которых не было спасу тамошнему бригадиру. 
          Оставшись без работы, Бачи за выпивку боролся на руках с пьянчугами в захолустном баре, где я его и встретил. Теперь вы можете знать его, как циркового силача Бачи Лома. На манеже он гнёт подковы, рвёт на себе цепи и поднимает на руки быка.
Бачи собачиться с сестричками какое-то время, потом замечает меня и принимается оправдываться:
          –  Босс, прости. Ты просил присмотреть за ними, но я заснул. А эти, вишь какие – сразу дёру дали.
          – Тупая горилла! Никакой от тебя пользы, – плюю ему под ноги.
          Сестрички хихикают, явно довольные тем, как ловко всех обвели вокруг пальца. Но, когда грожу им стальным набалдашником трости – смолкают. 
           – А вы смотрите у меня, подобных выходок больше не потерплю.
Иду к выходу. Понурые, Ёся и Бачи семенят следом. Рита посылает нашим отражениям в зеркале воздушный поцелуй.
          – До свидания, мальчики.
          Майя делает ручкой.
         – Чао!

******************************

          Опираюсь на трость двумя руками и дышу свежим воздухом – успокаиваюсь. На улице уже начало смеркаться.
          Ёся подкрадывается со спины и заговорчески шепчет в ухо:
          – Вилли, этот Зигмунд нам всё портит. Нужно что-то делать. 
          Бачи оживляется.
          – Босс, если этого Зигмунда нужно отделать хорошенько или отправить червей кормить – только скажи.
          – Нет, пока не нужно, – усмиряю его пыл. – Поступим по-другому. Ёся подай машину, мы едем в цирк Крутцких. Пора взглянуть на этого Зигмунда.
          Ёся корчит брезгливую рожу.
          – Мне про него слышать противно, не то, что смотреть!
          – А будешь смотреть! И очень внимательно. Каждую деталь подмечать. Его иллюзии надо разгадать и повторить. Если к концу недели левитировать к куполу цирка и пилить женщин на четыре части не научишься – взашей вышвырну.

******************************

          И вот мы колесим на «Жестяной Лиззи», по ухабистой размытой дождём дороге, в соседний город Камен. Машина подпрыгивает на каждой кочке, двигатель «кашляет», выхлопная труба периодически «стреляет», и салон наполняется прогорклым газом.
          Бачи, заняв практически всё пространство на заднем сиденье, чувствует себя стеснённо и каждые пять минут интересуется скоро ли приедем, тем самым бесит Ёсю, вцепившегося в руль мёртвой хваткой.
          Спустя час мучений, наконец въезжаем в Камен. Цирк Крутских расположился на главной площади, что не может меня не злить.
          Уже совсем стемнело, и на площади зажгли фонари с гирляндами, прожекторами подсветили шапито – их лучи «гуляют» из стороны в сторону и скрещиваются. В небе шумно рвутся фейерверки.     
          Толпы людей, привлечённые этой вакханалией из шума и света, стекаются на площадь. Всюду галдёж и смех. Дети с весёлыми криками шмыгают под ногами у взрослых. Всех переполняет чувство праздника.
          Бросив «Жестяную Лиззи» поперёк площади, так как сквозь толпу уже не проехать, мы идёт к кассам. Тут километровые очереди, каких давно не видывал в своём цирке. Левое веко начинает нервно подёргиваться.
          Чтобы люди в очередях не заскучали, их развлекает рыжий клоун с гармошкой и жонглёр на ходулях. Рядом из менажерии доносятся звуки львиного рёва и беснующихся обезьян.
          Купив билеты, через раздвинутую портьеру входим в шапито, где нас встречает старик контролёр в форме гусара: – «Добрый вечер, господа. Пожалуйста билетики. Проходите-с». После чего проходим по длинному коридору, увешанному цирковыми афишами, и попадаем в ярко освещённый зал.  Тут скамьи покрыты бархатными красными дорожками, а земляной пол – песком.
          Пока зрители рассаживаются по местам, духовой оркестр исполняет «Выход гладиаторов». Бачи и Ёся от здешнего простора и великолепия, распахивают рты. Я же – скрежещу зубами.
          Когда свободных мест больше не остаётся, основное освещение затухает, а софиты над ареной напротив – ярко вспыхивают. Зрительский гомон начинает быстро смолкать. Кто-то напоследок пару раз кашляет, но на него шикают, и наступает полная тишина. Представление начинается.

******************************

          Следующие два часа на арене выступают: азиатские гимнастки, пластичности которых позавидовали бы сами змеи; гротеск-наездницы, верхом на выхоленных лошадях; «украшенные» все возможными шрамами дрессировщики с дикими кошками; гримированные клоуны в нелепых нарядах, дурачащиеся между собой и со зрителями; и другие цирковые.
          Но ни до кого из них мне дела нет – я жду Зигмунда.
          И вот шпрехшталмейстер с острой бородкой, промокнув потный лоб платочком, объявляет:
          – Дамы и господа, и в заключительной части нашего шоу, имею честь представить того, кто осмелился заглянуть за черту мирозданья; того, кто постиг знания древних и опроверг догматы науки. Встречайте – непревзойдённый Зигмунд!
          Под барабанную дробь выходит звезда вечера.
          На вид Зигмунду чуть меньше тридцати; он еврей с римским носом, печальными глазами и чёрными волосами, которые давно бы следовало подстричь.
          За ним вышагивают две длинноногие ассистентки в коротких платьицах: рыжеволосая и блондинка. Рыжеволосая катит столик с реквизитом. 
          Достигнув центра арены, Зигмунд вскидывают руку, требуя тишины; сбрасывает с себя сюртук и закатывает до локтей рукава сорочки, обнажая жилистые руки, татуированные загадочными письменами на иврите.
          Начинается первая иллюзия. Рыжеволосая ассистентка берёт со столика смирительную рубашку из грубой мешковины и помогает надеть Зигмунду, а блондинка туго стягивает длинные рукава и кожаные ремни у него за спиной.
          Убедившись, что руки иллюзиониста надёжно связаны, Рыжая берёт жестяную канистру, откручивает крышку и окатывает огнеопасной жидкостью с ног до головы, опустившегося на колени иллюзиониста. Удушливые пары бензина молниеносно обволакивают первые ряды. Блондинка кладёт в рот Зигмунду сигарету и чиркнув спичкой, даёт прикурить. После чего ассистентки спешно расходятся в разные стороны и замирают в грациозных позах.
          Удерживая сигарету в зубах, Зигмунд делает пару затяжек и выплёвывает окурок под ноги, где уже натекла лужица бензина.
          Огонь вспыхивает, мгновенно превращая иллюзиониста в живой факел.
          Другой на месте Зигмунда начал бы кричать, бегать и кататься по манежу, но Зигмунд стоит, где стоял и активно работая корпусом, высвобождается из пут.
          Пятнадцать секунд – и его руки снова свободны.
          Стянув смирительную рубашку, точнее то, что от неё осталось, Зигмунд неспешными поглаживающими движениями, так, как если бы вы стряхивали пылинки со своего пиджака, гасит на себе пламя.   
          На коже иллюзиониста не вижу ожогов. Его одежда в полном порядке: не сгоревшая и сухая. 
          Номер завершён. В зале гробовая тишина, зрители прибывают в полном недоумении...
          Зигмунду дать бы им время прийти в себя, но нет – он безжалостен: и в течение последующего получаса обрушивает на нас всё новые и новые свои невероятные фокусы.
          Среди них и те о которых рассказывали Мая с Ритой: левитация, задержка дыхания в ледяной воде, метание острых кинжалов в ассистенток. И всё это без каких-либо ширм, без выключения света и зеркал. В цирке я тридцать лет, но не видел ничего подобного!
          В финале Зигмунд распиливает блондинку на четыре части. Зрелище это настолько правдоподобное, что старуха в шляпке из партера валится без сознания в проход.
          – Как?! Как он это делает? –  тычу локтем в рядом сидящего Ёсю.
          – Я…я…не знаю, – заикаясь, лепечет он в ответ.
          Когда тело красотки снова собрано воедино, иллюзионист откланивается и, под уже бурные аплодисменты, направляется в кулисы.
          – Кричите «бис», посмотрим на распиливание ещё раз, – приказываю своим цирковым, в надежде всё же разгадать секрет.
          – «Бис! Бис!» – орут Ёся и Бачи. Многие зрители, присоединяются к ним.
          Но Зигмунд и не думает возвращается.
          Сдавшись, ничего не остаётся, как плестись со всеми остальными в сторону выхода.   

******************************

          Уже на площади, которая к этому времени опустела, бью Ёсю тростью под колено. Он падает.
          – Дегенерат! Тупица! – приговариваю я, опуская на него стальной набалдашник. – Не знаешь, как он это делает? Не знаешь? На кой, ты мне сдался тогда? Трутень никчёмный! 
          Выпустив пар, останавливаюсь. Как собака взмок. С трудом пытаюсь отдышаться.
          Пока Ёся стонет на пыльной мостовой в позе эмбриона, Бачи ковыряется пальцем в ухе. 
          – Ладно, чёрт с тобой, – плюю в сторону Ёси. – Раз секреты Зигмунда не разгадали, придётся их из него вытрясти силой.
          – Вот это я понимаю. Вот так бы сразу, – Бачи расплывается в ухмылке и потирает огромные кулаки, его единственный глаз при этом сверкает, как у ребёнка в канун рождества. 

******************************

          После представления Зигмунд прошмыгнул в вагончик азиатских гимнасток.  И только глубокой ночью гимнастки отпускают его. Явно не охотно: щебечут что-то на своём «птичьем» языке, шлют воздушные поцелуйчики.
          Иллюзионист откланивается, перекидывает сюртук через плечо и бредёт по тропинке. Гордый, беспечный. Он не замечает, как огромная фигура за его спиной бесшумно выныривает из тени…
          Бачи всё делает быстро. Сгребает Зигмунда в охапку и душит сгибом локтя. Зигмунд брыкается пару секунд и отключается.
          Закатав иллюзиониста в старую парусину, словно мумию, заталкиваем его в салон «Жестяной Лиззи», забираемся следом и спешно покидаем город…

******************************

          … и приезжаем на заброшенную ферму.
          Поля её заросли дикой полбой, хлев сгорел, амбар сгнил. Уцелел только дощатый дом, серого цвета. Отличное местечко чтобы потолковать с Зигмундом Непревзойдённым с глазу на глаз.
          Вылезаем из машины и идём к дому. Лица спрятаны, чтобы Зигмунд не опознал. Я на нос натянул белый шёлковый платок; Ёся надел карнавальную маску-коломбину; Бачи Лом натянул на голову мешок, ножом проделав в нём отверстие для единственного глаза. На его плече покачивается тело иллюзиониста. В свете не погашенных автомобильных фар, выглядим зловеще, как банда отпетых жуликов. 
          – Тук-тук-тук, дорогая я дома! – кричит бессмыслицу Бачи и пинком вышибает дверь.
          Заходим. Темно. Пахнет затхлостью.
          Ёся нащупывает выключатель. Загорается лампочка на длинном проводе, и два больших мотылька, тут же, набрасываются на неё.
          Бросив ношу в угол, как если бы та была охапкой поленьев, Бачи идёт обследовать комнаты. Я осматриваюсь в гостиной. Ничего примечательного. Мебели здесь нет, кроме, стоящего в центре, плетеного кресла-качалки, слегка покачивающегося от сквозняка.
          – Никого, – вернувшись, объявляет Бачи.
          Захлопываю входную дверь и запираю её на засов.
          – Отлично. Приведи его в чувства, настало время для серьёзного разговора. 
          Бачи идёт в угол и, ухватившись за край парусины, начинает тянуть. Ткань быстро разматывается, но в ней оказывается не иллюзионист Зигмунд...
          В парусине – крысы. Огромные жирные крысы. Около пятнадцати грызунов. Потревоженные, они пищат, и разбегаются кто куда. Ёся визжит, когда они, пробегая мимо, трутся о его ноги.
          – Где он? Где? Он же был тут! – Бачи трясёт парусину, будто надеясь, что иллюзионист закатился в складки и сейчас выпадет на пол.
Эту суматоху, неожиданно, прерывает, раздавшийся за нашими спинами, голос:   
          – Добрый ночи, господа.
  Синхронно оборачиваемся. В кресле-качалке, закинув ногу на ногу, сидит Зигмунд Мойзиш. В его руке – револьвер.
  – Руки вверх!
  Застигнутые врасплох, мы подчиняемся.
          – Стреляй, а не то голыми руками порву, – рычит Бачи.
          Зигмунд, как хозяин положения, на эту угрозу, только небрежно отмахивается.
          – Сначала объясните, что здесь происходит? Зачем похитили? Ограбление? Выкуп? – он прищуривается. –  Постойте-ка, да, ведь, вас знаю! Ты, тот цирковой борец по кличке Лом: огромный, как библейский исполин. Ты – Иосиф «Великий ДеУрино». Таких длинных подкрученных усов ни у кого в округе больше нет!
          Зигмунд говорит это, направляя на каждого дуло револьвера. Очередь доходит и до меня.
          – Ну а ты, стало быть, хозяин цирка – карлик Вилли Барановский.
          Проклятье! Вся наша конспирация курам на смех!
          –  Тогда всё ясно, – ухмыляется Зигмунд – Что, Вилли, не очень-то идут дела в цирке, раз решил убить конкурента?
          – Никто никого не собирался убивать. Мне нужны только секреты твоих иллюзий, – откровенно и нагло вру я. Если бы Зигмунд не раскололся, приказал бы Бачи придушить его и закопать в компосте на заднем дворе. 
          – Иллюзии… – Зигмунд произносит это слово так, будто пробует на вкус.  – Какие такие иллюзии, Вилли? Ты же был на моём преставлении и всё видел сам. Ни ширм, ни зеркал, всё честно, без мошенничества. Вилли, я потомственный маг. Моя бабка – демоница Лилит, а отец – колдун Валаам.  А в этих ваших иллюзиях я вообще ни черта не смыслю..
          Ёся, будто, пропустив речь Зигмунда мимо ушей, интересуется: 
          – Как ты распилили ту девицу на четыре части? Ступни бутафорские или аномалия костей? 
          Зигмунд закатывает глаза и тяжело вздыхает.
      – Ваше общество мне конечно приятно, так бы всю ночь с вами и проболтал, но я пожалуй пойду.
          Не прекращая держать нас на мушке, он бочком идёт к двери. Открывает засов, распахивает дверь и, было уже собравшись выйти – останавливается.
   – Ах, да! Рад, что вам понравилось моё сегодняшнее представление. Особенно «распиливание женщины». Так воодушевленно кричали «Бис!». Простите только, что так и не вышел: магия отнимает слишком много сил, знаете ли. Мне нужен был отдых. Но сейчас я снова в форме. И вот он ваш долгожданный номер на бис. – На миг мне кажется, что татуировки Зигмунды под белой сорочкой вспыхивают голубоватым свечением и тут же гаснут.   – Увидите результат, когда вернётесь домой. На этом откланиваюсь.
          Но вместо поклона Зигмунд жмёт на спусковой крючок…
          Я ни то, чтобы отпрыгнуть – отпустить руки, зажмурится не успеваю. И был бы наверняка убит, если бы в пистолете оказалась пуля…
          Но из дула под оглушительный «бах» вылетают только разноцветные конфетти. Проклятая цирковая бутафория!
          Осознав, что жив, из всех сил кричу:
      – Бачи, держи его!
  Бачи выскакивает за нырнувшим в дверной проём Зигмундом. Мы с Ёсей следом.
          Но в полях, освещённых полным диском Луны, стрекочут только кузнечики, а Зигмунда и след простыл.
          Бачи топчет колосья полбы, в надежде на то, что иллюзионист затаился в них, но тщетно. Тогда он принимается вымещать злобу на старушке «Лиззи»: пинает машину ногами до тех пор, пока не отваливается крыло, а и из-под капота не начинает дымится.

******************************

          Униженные, оскорблённые, в траурном молчании, возвращаемся домой, в цирк. 
          Недооценил я этого Зигмунда…Хитрый чёрт. Ещё и спектакль какой разыграл! Фокус с крысами, исчезновение в ночи… Видимо, я не первый кто к нему сунулся.
          Да и чёрт с ним – с этим треклятым евреем!  Фокусничество вообще никогда не было сильной стороной моего цирка: Ёся полный бездарь. Но, как никак, у меня всё ещё есть Майя и Рита. Мои звёздочки, мой лучший аттракцион!
   Когда подъезжаем к шапито, замечаю какую-то суету. Все мои цирковые бегают туда-сюда, орут, ругаются. Звери в вольерах им вторят.
   Выскакиваю из машины. И на меня тут же налетает бегущая со всех ног Гертруда.
  – Что случилось?!
  – Беда, Вилли. Беда! Бесовщина! – причитает она, вытирая слёзы кончиком своей бороды, как платочком.
          – Что такое? Объясни, ты, толком, – трясу я её.
          – Ох, не могу. Глаза не верят, язык не поворачивается сказать. Сам сходи погляди.
          – Куда сходить-то?
    – Туда Вилли, туда, – машет она в сторону вагончиков. – Майя и Риточка…Ох, Дева Мария – мать Господа нашего, как такое возможно-то!
    Больше ничего из этой дуры вытряхнуть не получается, и я бегу к вагончику сестёр Кутенко.
    Когда переступаю порог, мне словно обухом по голове прилетает. Увиденному отказываюсь верить. Ноги подкашиваются, и я падаю на колени. Цилиндр слетает с головы.
        – Чёртов демон! – я рву на голове остатки седых волос. – Колдун проклятый!
          Майя дрожит и курит нервными затяжками. Заплаканная Рита хлещет жадными глотками вино из горла бутылки.
          Вот он фокус на бис! Хотел посмотреть на распиливание женщины ещё раз, так смотри же старый дурак!
          Сестрички Кутенко сидят в противоположных друг от друга концах комнаты…

Отредактировано Бех (2021-12-19 19:26:36)

Подпись автора

из последнего: Фокусы иллюзиониста Зигмунда
Другие рассказы и всякое