История эта давнишняя, случилась в славном городе Ярославле, аккурат на последней неделе октября, чем особо запутала умы Ильинского полицейского отделения, коему пришлось расплетать узел из выдумки и были.
Часть первая. Туман
"Начальнику отделения, Чернобородову Зиновию Игнатьевичу.
От полицейского надзирателя,
Наумова А.Д.
Ваше Благородие, задержал Фимку Косого у лотошных рядов за мелкое воровство, руки совал прямо в бочонок с яблоками, чем напугал да обозлил бабу Параскеву (ее свидетельства записал прямо на месте, бумага ниже). За попытку сбежать Фимка был остановлен, за попытку сопротивления - усмирен ударом в ухо. Бил в треть силы, арестант под стражей, в яму сажать не стали, поскольку и смыслу никакого: пересидит в отделении. Воет волком, грозится писать жалобу. Но, насколько мне известно, последним губернским указом полиции разрешены применения силы, коли разбойник, не страшась мундира, затевает драку. Да и еще: грамоте Фимка не обучен, посему и писать не сможет..."
Стук в дверь прервал размышления над бумагой надзирателя и он, вздохнув, дал дозволение войти.
- Андрей Давыдыч, тама такое... - стянув шапку, Кузьма кивнул и, поняв, что они одни в кабинете, залихватски шлепнулся на лавку. - Хмыстень этот вопит что есть мочи: уж городовые да вахмистур над ним токма что не потешаются! Ну есть мордофиля!..
Дернув черным усом, надзиратель покачал головой.
- В яму бы его, все же...
- Да пакостно там, - Кузьма перекрестился. - Не люблю я эти монастырские норы: хуже тюрм и не представишь!
- На ночь, а оттуда и на волю, - Наумов дописал разъяснительную и, сложив бумаги в конверт, аккуратно загнул боковушку. - Может, поумнеет.
- Эка небылица! Поумнеть тама не с чего, а вот криком давиться перестанет, да слова бранные распевать, - Кузьма, оттерев бороду, зыркнул на стол. - А вы чегой-то такие? За Фимку теперича отчет несете?
- Несу, Кузьма, - Наумов стал собираться, - Зиновий Игнатьевич страсть как не любит рукоприкладства, знаешь же. Теперь, чуть что - записку да разъяснения. По новой моде все.
- Суета-а... - почти пропел Кузьма, хрустнул плечами и стал подниматься следом за надзирателем.
Прихватив шапку из мерлушки, Наумов сбегал до кабинета начальника отделения, оставил конверт и, подтолкнув Кузьму на свежий октябрьский воздух, вышел следом из отделения полиции.
Вечер, темный да дюже туманный, проглотил остатки блеклой луны в небе, оставив лишь неясное свечение по кругу.
- Обход по площади, да городовых работу сверим, - Наумов приподнял воротник на шинели. - Рассказывай, что по приезжим.
- Все так же: новых тьма, да все одни купцы. Как мост перекинули, да поезд пустили - ну будто заграница!
Серые глаза Наумова потеплели, а на губах проявилась улыбка.
- Так жизнь течет, Кузьма. А по цирку что?
- Уж как день шестый трудятся, народ билеты скупает. Утрами бродят, то в лавке вижу кого, то у кабацкой. А с обеда все под колпаком снуют, готовятся, видать.
- Хозяин строг, видно. С нами расшаркивался, а работников держит в узде, - проходя мимо церковных стен, Наумов мельком оглядел тускло поблескивающий в туманной дымке колокол. - Что за хмара такая!..
- Стоит колом, а холодно, - широкой ладонью Кузьма "разгреб" бело-серую пелену. - Ни влаги, ни потепления. В народе шепчут, будто то день Велесов тянет. Вечерами стали раньше по домам разбегаться, в потьмах никого и нету. Тартыжники - и те с улиц прибираются, во хмелю, а трусят.
- Сказки все. Но и нам неплохо: меньше буянить стали, - пригладив пальцем тонкие усы, Наумов искоса поглядел на задумчивого помощника.
- Ну, Вашество помудрее будет, да в каждой сказке своя правда есть. Может, нечистые и бродют...
Последние слова Кузьма произнес почти шепотом, успев и ругнуться, и перекрестить рот.
Часть вторая. Птицы дивные
Поутру, не успели городовые разбежаться по местам, в отделение пожаловал дьякон Агафон.
Наумов слышал через стенку, как тот долго и настойчиво выписывал речи Якиму Векшину, чиновнику по особым поручениям. Белка, как его за глаза прозвал Кузьма, не стал брать груз на душу спозаранку, а попросту перенаправил раскрасневшегося Агафона прямиком к Наумову.
- По вашей части, Андрей Давыдович, запросец, - сверкнув маститой лысиной, Белка сузил и без того мелкие глазки и, задев дьякона начинающим расти животом, захлопнул за собой дверь.
Усадив явно опешившего Агафона на стул, Наумов, дабы не нависать над мелким, востробородым дьяконом своею высокой и поджарой фигурой, присел напротив и достал лист бумаги.
Спустя четверть часа Наумов узнал, что "дело колпачье" - от лукавого, артисты да скоморохи - сплошь блудяшки, да показывают фонтан волшебный, явно бесовский; что-де город погряз в омуте чванства, припомнив телеграф да табачную фабрику, и туман густой еже с ними, вроде как от раскуривания "яда".
Потерев орлиную переносицу, Наумов, наконец, узнал, в чем беда: цирковой шатер, разбитый за рынком, дабы не перекрывать вида Ильинскую площадь, растянул свои клети и загоны недалеко от монастырских стен. А келия дьякона Агафона окошками выходит прямиком к спуску, за которым "орут дурниной" некие диковинные птицы.
- ...Да разберитесь со зверьем, ведь сон, и так короткий, мукой стал мне! - Агафон постучал костяшками пальцев по столу надзирателя. - Так скоро пения церковного не будет слышно, покуда птицы бесовские горло дерут!..
* * *
У разноцветных вывесок Наумова повстречал здоровенный детина, тягающий матрацы и тележки с сеном. Прознав, что перед ним полицейский надзиратель, он тут же скрылся, а потом привел с собою коренастого мужичка в пиджаке надетом прямиком на полосатый исподник.
- Прощенья просим, утро раннее, - мужичок оказался управленцем и, быстро сообразив, чего от него хотят, тут же заискивающе заулыбался. - Все понимаю, передам владельцу. А клети сдвинем, подальше в поле.
- Мне надо посмотреть, для отчетности и порядка, - Наумов сделал строгий вид. - Разрешение письменное...
- Нет-нет, не нужно, - замахав руками, мужичок отскочил в сторону, приглашая надзирателя войти. - Взгляните, все как есть. Могу и сцену показать, и живность... Артисты, правда, отсыпаются...
- Мне только содержание животных. Пока что.
Всю прошлую неделю Наумов противился уговорам Кузьмы и в цирк не шел, хотя бы и для контроля.
- Вот поглядеть бы, сщуренным глазком, - не унимался Кузьма, сминая в руках шапку. - Чего же там за фокусы такие, да сальты на лошадках, да этот...олифант, индикский. Уж больно хотца...
- Сходил бы, - улыбался Наумов, глядя на лицо помощника, на коем боролись чувство стеснения и голодный интерес ребенка, который поспешил вырасти до тридцати трех годков. - Жалование позволяет.
- Смущаюсь. Вот с вами бы сходил, под видом действия какого, аль проверочки...
Стоя у клетей, Наумов вспомнил чаяния Кузьмы.
- И слон у вас имеется?
- Как без него! Звезда спектакля, - мужичок растянул губы в широкой улыбке. - Астра, любимица всего цирка.
Перед загоном с "дивными птицами", которые оказались сине-зелеными павлинами, стояла тележка, забитая мешками с навозом да лопатами разных мастей.
- Не на продажу ли? - Наумов, усмехнувшись, махнул рукой на гору инвентаря.
Икнув, мужичок оскалился и затряс головой.
- Животинки полно, а убирать за ней непросто. Вот взять одну Астру - так там...тележка точно выйдет. Ну не руками же!.. Вот и гребем все.
У выхода из навеса Наумов еще немного пораспрашивал управленца на тему содержания и корма животных, а так же получил два сине-лиловых билета, даром, для "досмотра изнутри, оценке безопасности выступающих и зрителей, и просто приятного времяпровождения".
Часть третья. Следы
Прознав про билеты, Кузьма, подобно дитю, радостно улыбался и чуть ли не хлопал в ладоши.
- Чудно, что вы, Андрей Давыдыч, все же согласились на представление взглянуть! От не ждал, не чаял! Неужто передумали?
Пригладив черные, слегка вьющиеся волосы, Наумов хмыкнул и взглянул на стучащие стрелками часы. До представления оставалось около трех часов.
- Развеяться надо, да тебе слона показать, - проговорил надзиратель, задумчиво постукивая мыском сапога по ножке стула. - Но прежде разберемся с жалобами: за два дня от четверых горожан прошения поступили, что по ночам в тумане нечисть бродит, да мелочь какую или утварь скрадывает.
Кузьма округлил глаза.
- Так то... дьякона просить надо, чтоб молитвы читал, а то и самого игумена Филарета! Пущай вон, выходят на улицы, да водой святой орошают, да...
- Игумен - человек светлый, добрый, куда его в ночь пускать? А дьякон наш, хоть и склада лихого, но при виде нечисти сам замертво свалится. Понимаешь, к чему я? - еле сдерживая улыбку, Наумов смотрел на помощника. - Сначала нам надо. Где непорядок, так там мы первее всех.
- Шутите вы все, Андрей Давыдыч. А дело-то неприятное...
Взгляд Наумова посуровел.
- Никак не шучу, Кузьма. Что за нечисть такая? Глупости это. А вот на воровство под прикрытием очень даже похоже. Странное погодное явление им только в помощь: слух пустили про Велесов день, да и пользуются.
Кузьма затеребил бороду.
- В ночь выйдем?
- И в ночь, и в день. Есть у меня мысль одна... Собираемся!
Надев на темно-зеленую форму теплую шинель и захватив палетку, Наумов выпустил из кабинета Кузьму и, с щелчком прихлопнул дверь.
Последние деньки октября пахли подкрадывающимся морозцем: листва, долго висевшая на деревьях, облетела почти за ночь. Дворники бегали с тележками и метлами, собирая опавшие огненно-красные, желтые и бурые листья.
- Эк их натаскали! - довольный Кузьма вышагивал рядом с Наумовым, не забывая посматривать по сторонам.
- Так если что не так - мигом в "Губернских ведомостях" напечатают, - надзиратель достал из палетки маленькую книжку. - До низины пройдемся, в сады Демидовы. Как говорят, оттуда туман начинается, от реки подтапливает. А после по проспекту и улицам пробежимся, прямиком до моста через Которосль: там тоже пеленой белой от воды тянет.
- Так уж и побежим? - сдвинув шапку со лба, Кузьма вздохнул.
- А как же! Не то "олифанта" твоего покажут, а ты и не при делах останешься.
Минуя Ильинскую церковь, Наумов с Кузьмой обогнули правительственные дома и, спустившись с холма, побрели в низину.
Хлюпая по грязи, Кузьма высматривал что-то на вязкой земле, изредка окидывая взглядом деревья.
- Не пойму никак. Вродь и не натоптано, да дождь ночью моросил. А вродь как следы имеются...как от саней, - потыкав пальцем в длинные, едва заметные полосы, примявшие гнилые листья, Кузьма распрямился и посмотрел на Наумова. - Это чего ж тут возют, в садах-то?..
Надзиратель ничего не ответил, но стал спускаться ниже, прямиком к Волге. Побродив по набережной, он перелез через ограждение и застучал сапогами по каменному уступку.
- Андрей Давыдыч, вы тама чего? Не уплыли часом? - Кузьма просунул голову между перил и заглянул вниз.
Наумов крутил в руке небольшой пустой ящик. На его стенках и дне прилипли какие-то бело-серые крупинки.
- Видишь, у столбов мостовых осадок прибило? - Наумов указал рукой Кузьме на плохо растворившуюся грязно-серую пену.
Она была почти повсюду, от свай и до самого берега, а еще на пожелтевшей осоке и ивовых кустах.
- Тут и по земле стелется что-то. Будто порошок какой, - надзиратель собрал несколько листьев, испачканных "пудрой", прихватил ящик и, наконец, вылез наверх. - Сдается мне, мы и у Которосли подобное увидим. Надо бы в отделение все это, да проверить путем опытным...
Чуть поодаль, скрываясь за кустами, за Наумовым и Кузьмой внимательно следили два черных, как ночь, глаза.
* * *
У "американского" моста Кузьма первый обнаружил белесые следы и ноздреватую пену, прибившуюся к высохшим зарослям камыша. Слова Наумова подтвердились.
* * *
К цирковому выступлению надзиратель с помощником успели, но садиться не стали, а расположились около разноцветных занавесей у выхода.
Кузьма, аки младенец, позабыл о всех делах и радовался каждому выходу артиста или какой-нибудь диковиной животинки. Были гимнасты, жонглеры и даже силач, сумевший на руках продержать трех крупных молодцов в блестящих костюмах. С выходом Астры Кузьма, кажется, прослезился: так уж ему в душу запал этот мирный, медлительный, но такой красивый слон...
А Наумова поразил номер с двуликим Янусом: подобного он никогда не видел. Фокусник так и не открыл лица, но воистину умело показывал свое мастерство, приковывая все внимание к невероятно гибким рукам. Павлины распускали хвосты, под куполом искрились чудные подвески, а после, вызвав крики ужаса и восторга, по сцене провели настоящего леопарда.
- От это я понима-аю!.. - раскрасневшийся Кузьма медленно шел за Наумовым, вспоминая все самые яркие моменты циркового представления и шумно вдыхая вечерний холодный воздух.
* * *
Ночное дежурство быстро вернуло Кузьму к привычной жизни: изрядно набегавшись, ему и паре городовых таки удалось поймать одного из "нечистых", коим оказался печально известный своею дуростью Фимка Косой, а Наумову случилось встретить человека, которого он ожидал увидеть меньше всего. Но по порядку…
Отбеседовав с Белкой-Векшиным, Наумов все же выпросил себе в помощь несколько служивых. Яким Савельевич долго и нудно думал, но, наконец, дал разрешение на проверку.
- Экий...колупай, - одними губами произнес Наумов, выходя из кабинета Векшина.
Хмыкнув, Кузьма заторопился за надзирателем, зная, как тот не любит промедления. Впрочем, на быструю расправу он был так же скор, отчего и постоянно писал разъяснительные.
Туман густым молоком стал разливаться по городу раньше обычного, чем растревожил Наумова.
- Вот дела! Неужто мы с тобой где оплошали?
Ничего не поняв, Кузьма не стал переспрашивать: надзиратель покусывал ус и играл желваками.
Однако, спустя время, на пустынной улочке уловилось движение: кто-то брел в тумане, покачиваясь и что-то бормоча.
- Эй, ты! - зычный голос Кузьмы разорвал пелену, а человек, будто очнувшись после выпитого, зайцем припустился бежать. Изловили его у задворок, тут же признав в убегавшем Фимку.
Заметив городовых, Кузьму и хмурого Наумова, Косой решил не вертехаться и кулаками почем зря не размахивать. При нем обнаружили скраденную с бельевой веревки одежду с прицепившимся защипом, деньги, да здоровенный мешок, вымазанный в белом порошке.
После долгой возни в отделении, Фимка покаялся, что пил в кабаке с щедрыми артистами, а после, выйдя наружу, решил побродить по дворам да присмотреть что плохо лежащее. Спьяну нашел только одежду и прямо так и стянул ее с веревки. А после он был будто сам не свой и помнит лишь, что ему понадобилось мешок в реку вытряхнуть. Откуда он взялся — Фимка сказать не мог. Кое-как дотащив тяжеленую ношу до реки, Фимка высыпал порошок в воду и сам ошалел от увиденного: вода забурлила, завоняла чем-то пакостным, а от реки вверх потянулись клубы тумана…
Очнулся Фимка уже на улие, от зычного голоса Кузьмы.
- И что же, не помнишь ничего? Откуда мешок взял? - Наумов потер глаза и уставился на потерянного и грязного Фимку.
Тот замотал головой и стыдливо закрыл лицо грязными ручищами.
Фимку посадили под стражу до дальнейших разъяснений, а Наумов, вытащив собранные листья и коробочку с остатками порошка, налил из графина воды в стакан и потряс над ним коробкой. Крупинки, коснувшись воды, дали невообразимый эффект: пар повалил из стакана водопадом, покрывая стол тем самым уличным туманом.
* * *
После первого часа ночи Наумов уже спешил в сторону дома, как из ниоткуда, щупая стену рукой, вышел человек в длинном одеянии и колпаке. Заметив надзирателя, тот резко развернулся, но потерял равновесие и упал прямиком в осеннюю подзамерзшую грязь.
Подняв за ворот неумелого беглеца, Наумов взглянул ему в лицо и ошалело одернул руку: перед ним стоял дьякон Агафон.
- Андрейка-а, не губи. Молчи, дурак. Тссс!.. Каюсь, как могу!..
От Агафона несло чесноком и брагой.
Часть четвертая. Княжна
Поутру, дергая усом и исподлобья следя за бледным дьяконом, Наумов чуял, что все запутывается куда сильнее...
Про страсть Агафона к выпивке никто никогда не говорил, впрочем, сам он тоже нигде не появлялся в непотребном виде. Все же, церковнослужитель, дьякон - человек не последний при монастыре. Наумову, все же, казалось, что Агафон, да с его характером, может в чем-то себе попустительствовать, но чтобы вот так...
- Околдовали меня, - стукнув тощим кулаком по столу, заявил дьякон. - Память как отшибло! Очнулся - в луже сижу, да ты рядом стоишь. А что до этого было - пелена одна.
Кое-как записав все слова Агафона, Наумов пообещал тому его не позорить, особливо перед игуменом, до конца следствия. А там уж - по обстоятельствам.
Тяжко дыша перегаром, дьякон болезненно поплелся к выходу и почти столкнулся с невысоким коренастым человеком в пушистой шапке. У него были раскосые глаза и куцая бороденка аж до самого пупа, сплетённая в косицу. За ним, пряча ладони в теплой муфте, зашла барышня, одетая в длинное пальто из дорогого темно-красного сукна и замысловатую шляпку, отороченную мехом и жемчужными каплями.
Наумов резко встал, задел рукой палетку и та шлепнулась на пол, выдав блокнот с записями.
Едва улыбнувшись, барышня опустила глаза. Было в ней что-то непривычно далекое, то ли в миндалевидных глазах, то ли в высоких скулах, то ли еще в чем - Наумов не мог понять. Черные блестящие волосы были уложены по последней моде - в локоны и хитросплетенный узел, украшенный заколкой в виде цветка астры.
Поклонившись, Наумов открыл было рот, но барышня его опередила.
- Вы ли тот самый Андрей Давыдович Наумов, на весь город знаменитый умением распутать любое дело?
- А...так я...
- Мне вас рекомендовали, - поправив шляпку, барышня взглянула на своего спутника, будто ища поддержки. Тот почтительно кивнул, и она продолжила. - Я в городе проездом, приехала навестить родственников, семейство Еникеевых...
Эту фамилию Наумов определенно слышал. Еникеевы, те самые, что сохранили титул, хоть были и князья татарские.
- А что случилось у вас, э...
- Эльза Атаевна, - глаза девушки сверкнули ярче жемчугов на ее шляпке. - Еникеева.
Оказалось, что молодая княжна остановилась в гостинице, не пожелав тревожить семейство дяди. "Уж скоро путешествовать начнут поодиночке. Двадцатый век не за горами..." - подумалось Наумову, который записывал слова княжны Еникеевой, изредка поглядывая на ее холеные, длинные пальцы рук. Смога, камердинер ее, молчал и только зыркал по сторонам, оставляя впечатление человека замкнутого и верного лишь своей хозяйке.
Накануне вечером, из гостиничного номера, у княжны пропала шкатулка черного дерева, резная, с василисками и виноградной лозой. Именная, от батюшки. В ней содержались бусы да пара сережек, но княжна грустно махнула рукой.
- Шкатулка мне дороже всего. Уж взяли бы украшения, а ее оставили... В окно влезли. Я отлучилась на минуту, ответить хозяйке, буду ли ужинать. Вошла обратно и...
Она развела руками, едва сдерживая слезы.
- Сделаю все возможное, Эльза Атаевна, - Наумов сложил свои записи и поднялся, провожая княжну.
Свернув все возможные дела и расписав отчеты для начальства, Наумов, прихватив Кузьму, провел весь вечер в гостинице. На благо хозяйке, многие постояльцы ушли в ресторанное крыло ужинать и не были обеспокоены приходом дотошного надзирателя.
- Случий вопиющий... Все гости - люди приличные, а служащие проверены годами... - нервничая и почти всхлипывая, хозяйка теребила платок и то и дело махала им перед своим лицом. - Такое происшествие, да с княжной, да в моей гостинице!..
- Разберемся, не стоит волноваться, - Наумов стянул с головы шапку и скользнул взглядом по полке с ключами от номеров. - До конца следствия постараемся сохранить доброе имя и репутацию вашего заведения.
Хозяйка, промокнув глаза, наконец-то выдохнула с неким облегчением.
Княжна Еникеева была у себя. Когда Наумов с Кузьмой осматривали номер, пожалуй, один лишь Смога оставался внешне безучастным.
"Народ восточный, непонятный" - подумал надзиратель, высовываясь из окна.
Под ним, на земле да на стене и подоконнике виднелись грязные следы.
- Запечатлеть бы, - Наумов кивнул Кузьме.
- Дак тута все понятно: сапоги это, мужицкие. В эдаких половина города бродит. Вон и каблучок, и гвоздики и полоска посредине, - помощник надзирателя развел руками. - Колоброды лешачат, туманом прикрытые. Совсем страх растеряли!
Княжна, шелестя платьем густо-зеленого цвета, подошла к краешку окна и посмотрела вниз.
- Неужто такие ловкие, что за мгновение успели совершить кражу? - ее внимательные карие глаза вопрошающе взглянули на надзирателя.
- Да там такое мастерство, с годами наработанное, - Наумов прикрыл створки. - Надели бы поверх что-нибудь, Эльза Атаевна, а то мы вам тут холода нагнали…
Все последующее утро, вплоть до обеда, Наумов опрашивал менял на рынке на предмет поступления шкатулки из черного дерева. Нашлась куча Бог весть чего, да только про шкатулку никто слыхать не слыхивал. Кузьма, чинно прохаживающийся по торговым рядам, умело слушал разговоры и посматривал на покупающих да продающих.
- Сдается мне, что вор покамест глубоко засел, таится, - проговорил Кузьма, когда они с Наумовым отошли в сторону, якобы интересуясь порядком на площади. - Может, бусики где проявятся? А там и шкатулка. А за ней и хвост видавших нашего татьку...
На Ильинке послышался переливчатый звон колоколов. Наумов, хлопнув себя по сумке, посмотрел на помощника.
- А я ведь, с этой шкатулкой второй день бегаю, а дело дьякона так и не решил! Что за наваждение! Да и начальство в отъезде, вопросец с шутками туманными не решен…
- В трактир бы надо, Андрей Давыдыч... Пока светло, да посетителей крохи, а то и вовсе нет никого. Уж вы с княжной этой пряма...как с яйцом.
Наумов зыркнул на прячущего усмешку Кузьму и, подумав, кивнул.
- И то дело.
- Только чарочник вам ничего не скажет. Посему прошу у вас дозволения, если уж чего, по-свойски с ним поговорить. Вы уж не марайтесь, а то в опале будете...
Улыбнувшись, Наумов махнул рукой, дав добро.
Часть пятая. Путаница
В трактире сидел один посетитель - оно и понятно, день еще не близился к вечеру. Пройдя между рядами лавок и столов, Наумов, подобно волку, не сводил взгляда с притихшего работника, спешно натирающего потемневший от времени да пролитого прилавок.
- Чем обязаны, Андрей Давыдович?
Трактирщика звали Фомой. Он был толст, рыжеват, носил волосы на пробор и не жаловал всех, кто носил форму, поскольку заведение его было проходимым, оттого и частенько гудело как улей от разного рода выпивох, вызывая на себя внимание полиции.
- Я, Фома, по делу, - отодвинув чарки, Наумов хотел было облокотиться на протертый стол, да передумал. - Хочу узнать про случай с дьяконом.
Фома, моргнув, растянул рот в улыбке.
- Так разве ж ходют попы по питейным? На выдумку вы горазды, Анд...оай!..
Кузьма резко дернул трактирщика за ухо, как следует приложив того щекой о прилавок.
- Ты не зуди, а все по делу толкуй. Как, когда и отчего. Ясно тебе?
- Да ты ж...а-ай!
- Да не туесся ты, шаврик. И жалобами не спугнешь: я человек вольный, по своему желанию тружусь, мне бамажки незачем писать. А тебе я ухо оторву, да скажу, что так и было. А Андрей Давыдыч и подтвердит. Говори, чего тут этот святой бобыня позабыл?
- Отпусти, - Наумов махнул рукой.
Кузьма пожал плечами, ослабил хватку, и Фома наконец отлепил лицо от воняющего кислым квасом прилавка.
Отдышавшись, он потрогал распухшее ухо, стыдливо зыркнул на Кузьму и полушепотом стал рассказывать.
- Первый раз пришел он в начале недели...
- Первый?! - в голос переспросили Кузьма и Наумов, вытаращив глаза.
- Ну...дьякон, может, и фигура значимая да светлая, а вот Агафон наш - человек мирского складу. Он и раньше захаживал, да тайно и тихо, капюшон нацепивши. Я его узнавал, конечно, но то мне надо - об постояльцах трындеть? А в тот раз подприсел к нему какой-то ерохвост, да и заспорили они, захвастались. Ну и брага подсобила. Стали небылицы рассказывать, одна другой краше. А Агафон возьми да и соври про сокровища неведомые, и будто бы он один знает, где те хранятся. А другой ему баял про реку да сома серебряного, что воду в Волге мутит да выплевывает драгоценные кусочки. Что и говорить, облаились да разошлись.
Наумов с Кузьмой молча переглянулись.
- А на днях смотрю - снова пришел, весь спрятанный - не признать, чарку взял да и в дальний угол сел. Народу было много, цирковые успех отмывали, торгаши пришли, да несколько заводских. А потом - глядь, а у Агафона рядом девица сидит. Уж не знаю, о чем разговаривали, далеко сидели, да и гомон стоял, но только дьякон потом вышел ни жив, ни мертв, будто бочку выдул. А ведь выпил одну кружечку только. Ну и все на этом.
- Девицу описать сможешь? - Наумов достал книжку для записей.
- Ну, такая...напудрена, да разукрашена. Волосья белые, сама - ну будто гульня.
- С цирковыми пришла?
- Не помню уж. Да вроде сама. Как появилась - не заметил, каюсь. Мышью пролезла откуда-то, да и пропала так же.
Выйдя на воздух, Наумов вдохнул ледяной ветер полной грудью. Кузьма молчал, явно перекручивая в голове все произошедшее.
- Картина дурная вырисовывается, - надзиратель поправил и без того отлаженную сумку.
- С Агафоном-то? Ну, человек-беда он. Эвона какой шальной оказался...
Чувствуя, что разговора с дьяконом не избежать, Наумов отпустил Кузьму на обед, а сам поспешил к монастырскому крылу.
Беседа с дьяконом шла неровно: Агафон, отошедши от позора, снова стал выверчиваться ужом и тянуть жилы Наумову. Только после того, как надзиратель пригрозил Агафону немедленно переговорить с самим игуменом, тот перестал хорохориться и рассказал, что знал.
В целом, слова дьякона и Фомы сходились, с одной только разницей, что Агафон совсем не помнил никакую девицу, да и более того, перепугался до колик от мысли, что жизнь его окончится позором.
- Врет чарочник! Как пить дать - врет! - Агафон, раздувая щеки, задрал руку и потряс пальцем около носа Наумова. - Если уж с кружкой-другой и был замечен, грех мой, то уж по волочайкам не таскаюсь! Провалиться мне на месте!
- Не помнишь же ничего...
- А и не важно! Душой чую, что срамных дел не совершал!..
Вздохнув, Наумов отошел к стене монастыря и посмотрел сквозь бойницу: недалеко у рва паслись лошади, поедая последнюю траву в этом году.
- А что за тайна такая, про которую ты хвастал перед знакомцем своим?
Агафон, будто подавившись, закашлялся и, схватившись за сердце, присел на одинокую лавку.
- Постой, Андрюша...ох... Плохо мне.
- Да что такое? - Наумов придержал дьякона, готового грохнуться навзничь.
- Все. Не выйду из этих стен. И пить не буду. Никогда боле...
Агафон, подобно киселю, как-то обмяк и потерял сознание, уткнувшись макушкой в руку Наумову.
Часть шестая. Неидеальная правда
За закрытой дверью кабинета начальника отдела полиции Чернобородова было тихо, несмотря на количество собравшихся. Подперев голову рукой, он долго изучал карту города, иногда поглядывая то на Наумова, то на смиренно стоявшего в углу Кузьму. Векшин, несколько городовых, вахтмистр да ключник - окружили стол полукругом, готовясь слушать.
- Стало быть, затевается неладное, - Векшин пригладил задравшийся край бумаги с изображением спуска к Волге. - С туманом мне все понятно, для отвода глаз он, да для распугивания людей с улиц. Как выяснилось, то смешение шипучей соли с определенными реагентами - рецепт почти лабораторный позаимствовали. Истории про нечисть - тоже, но тут и народ постарался: чуть что - на выдумки наши горазды...
- Все ловко придумано, - Чернобородов скрипнул стулом, придвинувшись ближе. - Да вот только сдается мне, что наши залетные гости повторились: недалече, как в прошлом месяце, в подмосковной губернии народ тоже на туман жаловался, да на пропажу вещей ценных. Об этом я узнал на днях, когда ездил смотреть разработки аппарата нового, по распознанию отпечатков преступников. Но об этом позже. Так вот, никто значения не предал, как обычно. Отделались испугом да потерей имущества.
Видимо, хорошо поживившись, воры решили и у нас подобное повторить, да похоже, что наткнулись на нечто поинтереснее обычных мелких краж, но на том и прогорели - благодарить здесь нужно случай, Наумова нашего, да самого игумена - помог разъяcнить детали.
Благодаря тому, что надзиратель, Андрей Давыдович, человек дотошный больно, под мостами лазать гораздый, мы имеем достаточно поводов провести поимку преступников сегодня же...
- Зиновий Игнатьевич, так что, цирковых все же арестовываем? - Векшин вопросительно посмотрел на начальника.
- Нет, поглядим спектакль напоследочек, - Чернобородов усмехнулся в пышные седые усы. - Естественно! Артисты они хорошие, кражи совершают умело. Да еще и с заковыками, зрелищно. Тумана напустили, народ пугнули, да еще под удар подставили местных выпивох, вроде Фимки. Директор их, кстати, вовсе не тот человек, который при въезде в город перед нами распинался, а персона покрупнее. Да только лишний раз он на публику не играет, чтобы была возможность оставаться неизвестным.
- А что же с провалами в памяти потерпевших? - Наумов нахмурился. - Гипноз?
Чернобородов кивнул.
- Хороший контакт зрительный нужен. Кто-то из цирковых этим штукам обучен, вот и пробовал на дурашливом Фимке, да на Агафоне.
«Тоже дурашливом. Может, и поболее...» — Наумов опустил глаза, в душе отчего-то жалея беспутного дьякона.
- Отмоется, вот увидишь. Если от удара отойдет, - Чернобородов встал со стула. - Но для понимания мне пришлось лично с игуменом беседу вести, чтобы понять, какой такой тайной хвалился Агафон, что ею так преступники заинтересовались. Оказалось, что под монастырские стены привезли на сохранение реликвии церковные, да всяческие книги, чаши для причастия, оплеты старинные и даже оклады с камнями. Драгоценными. Об этом знать никто не знал, кроме нескольких служителей монастыря, покуда Агафон сам разговор этот не затеял в питейной. А после уж и преступники на него насели.
- Вовремя приболел, - невесело улыбнулся Векшин, погладив свою лысину. - Так и бы вынести помог реликвии, да сам бы и погрузил на тележку… Чего под гипнозом не сделаешь!
- Как знать, как бы мы себя повели бы... Впрочем, любое промедление нам не на руку, так что собираться надо, - Чернобородов кивнул, распуская собрание. — А ты, Андрей Давыдович, задержись на минутку.
Наумов, подождав, пока все выйдут, вопрошающе посмотрел на начальника полиции.
- Читал я твои отчеты, да вот что подумал: все гладко, да только одно не вяжется. Среди потерпевших видел я некую Еникееву, княжну Эльзу...эээ...Атаевну, да, - Чернобородов поджал губы и постучал костяшками пальцев по столу. - Знаю я Еникеевых, что в поместье живут, недалеко от Которосли. Хорошие люди, из знатных, да не зазнавшиеся. Две дочери у них, а у самого князя Еникеева и брат имеется, только он в Петербурге проживает. И у того тоже дочь...была. Да вот беда — померла как года два-три.
Наумов чувствовал, как легкие его предательски сжимаются, что и выдоха не сделать.
- Понимаю, тут дело такое… И документы, небось, в порядке, и платья дорогие, и все вокруг также, как и ты поверили, - Чернобородов вздохнул. — Я и сам бы не подумал, если бы лично не знавал Еникеевых, а не просто на слуху фамилия их. Обвели тебя, Андрей Давыдович, чтобы ты не за преступниками гонялся, а пропажу вещицы личной искал. И хорошо, что все узналось, а то не приведи Господь что случиться могло: ты человек молодой, шустрый, полез бы куда, да и попал в беду.
- Так что же...думаете, она - из цирковых? - Наумов комкал в руках шапку, ощущая себя круглым дураком.
- Скорее всего. А возможно такое, будто всем этим цирком не мужчина заправляет, а женщина? А? Как думаешь?..
В голове Наумова была неразбериха, а на душе страшно саднило.
В гостинице княжны Еникеевой не оказалось: хозяйка сообщила, что Эльза Атаевна поспешно собрала вещи и покинула свой номер, щедро расплатившись и оставив благодарность сверх положенного. Сплюнув, Наумов поспешил на подмогу полицейским, благо, бежать было недалеко.
Цирк, обыкновенно весело сияющий под темным осенним небом, уже не казался столь притягательным: вывески не освещались фонарем, а вход был перекрыт широкой доской. Рядом стояла толпа недовольных людей, которые купили билеты, но так и не попали на очередное представление. Учтиво, но настойчиво разогнав негодующих, Векшин достал револьвер и, прихватив с собой нескольких городовых и Кузьму, двинулся вокруг, дабы перерезать путь поспешно собирающимся преступникам и встретиться с Чернобородовым и остальными. Наумов, припозднившийся на полминуты, по наитию побежал следом.
Циркачи будто ожидали полицию. Пока одни запрягали лошадей и повозку с награбленным и прочими пожитками, другие выскочили наперерез Векшину. Наумов подбежал, когда раздался выстрел. Один из городовых, засипев и скукожившись, схватился за бок.
- Вот черти веревочные, ничего не боятся! - голос Кузьмы раздался совсем близко. - Насмерть надрессированы!..
Сцепившись со здоровым атлетом, Кузьме удалось выбить у того из рук громадную дубину, правда сам он тоже отлетел в сторону от мощного удара кулаком.
- Брать живьем! - Чернобородов подоспел с остальной частью полицейских.
Повязали атлета, нескольких жонглеров и мелкого мужичка, который выполнял роль конферансье. Стрелявшего в городового пришлось усмирить дубиной, которую запустил Кузьма.
- Живой, точно говорю, - отдышавшись, Кузьма развел руками. — Но на голову болезным останется.
- Повозка, повозка!..
Наумов, выскочил наперерез, напугав лошадей. Те вздыбились, сорвав одно из креплений. Из темноты показалась до боли знакомая фигура «княжны», одетая в костюм того самого Януса, коим когда-то восхитился надзиратель. Эльза, мастерски подпрыгнув, оседлала одну из кобыл. Следом выскочил коренастый Смога с ружьем наперевес. Выстрелить в Наумова тот не успел - надзиратель оказался быстрее. Меховая шапка слетела с бритой головы Смоги прежде, чем тот рухнул с повозки вниз.
- Эх, Андрей Давыдович... - голос Эльзы, совсем другой, низкий и жесткий, разрезал воздух. А следом послышался выстрел.
Грудь Наумова обожгла сильнейшая боль: он упал на колено, почти теряя из вида Эльзу, освободившую от груза лошадь. Попытался прицелиться - да куда там, сознание утекало слишком быстро. Последнее, что он расслышал - была ругань и плач подбежавшего Кузьмы.
Часть седьмая. После
Спустя пару дней, в больницу к раненому Наумову пришел Чернобородов, с приветом от Кузьмы и разговором про повышение.
- Векшин наш в Москву собрался, по протекции одного многоуважаемого человека. Сменит свой небольшой полицмейстерский кабинет на условия поспокойнее. А тебе, Андрей Давыдович, я бы рекомендовал в его «хоромы» перебраться, - начальник полицейского участка заулыбался, отчего его пушистые усы стали в два раза длиннее. - Выслуга лет у тебя приличная, а на последней должности ты уж как четвертый год сидишь. Подумай, а уж я сделаю все возможное со своей стороны.
- Благодарствую, Зиновий Игнатьевич, - Наумов хотел было приподняться, но правая сторона тела отдала резкой болью.
- Да ты не вертись уж. А, забыл совсем: письмецо тебе, - Чернобородов вытащил конверт из кармана. - Адреса обратного нет, принесли прямо в участок. Помочь вскрыть или потом, в одиночестве прочтешь?
- Нет-нет, давайте сейчас, - Наумов подождал, пока начальник полиции справится с плотным конвертом.
- Я вот все думаю: и ведь лаз прорыли под стены монастырские, еще бы ночь да и все! Правда, бесстрашная эта Эльза. Жадная до наживы. Объявится еще где циркачка эта? В розыск ее пустили, всем участкам дали наводки, но пока тишь да гладь. Затаилась или дело новое крутит? Может, конец всему?
Наумов сглотнул и нахмурился.
- По-моему, так все только начинается…
На его ладони лежала знакомая заколка в виде астры. Больше ничего в конверте не было.
* * *
После ареста преступников в городе Ярославле остались клети с павлинами, один ягуар, пара африканских мартышек да слониха Астра. Ягуаром и мартышками заинтересовался один из владельцев мануфактурных предприятий, пожелав взять их под свою опеку с подобающим содержанием. Павлинов, на удивление, приютил сам игумен, сказав, что негоже бросать божьих тварей перед зимой и поместил птиц в теплое крыло, подальше от келий и поближе к тюремным ямам. Слониху же так полюбил Кузьма, что был готов привести ее к себе на село, благо, нашелся купец, предложивший один из своих амбаров, пока не найдется место более подходящее. Кузьма же часто наведывался к своей любимице и подкармливал ее всякой всячиной, что покупал на жалование на базаре.
* * *
Дьякон Агафон так и не поправился. Зато перестал пить, ругаться, возлюбил новоприобретенных павлинов да и вовсе превратился в человека смиренного, пусть и чуть болезненного.
