– Ты обещал, – канючила Марья. – Погода сыра, ветер стылый... Всё! Надоело! Бери с собой!
У-у-у, в-ведьма. Уже третий десяток ей неймётся. Одни хлопоты. Отого-то и начали огнём их жечь на кострах.
– Не помню такого.
Грум грузно бродил по сараю, выискивая для своего нелёгкого труда орудие получше.
– Говорил «в следующий раз точно». Говорил? Говори-ил. Отец твой – святая душа! – как дал слово, расшибётся в лепёшку, а сдержит.
– Дык, на другом конце города же, – протестовал Грум. – Далеко ташить.
– Ничего. Ты парень вон какой большой. Сильный. Управишься.
Он молча раскидывал инструмент – уже не от старания, а от злости.
Давно бы кинуть её в реку, и Грум два разы ходил до мосту, а что толку? Она понимала, зачем. Молчала всю дорогу, не жаловалась. Как над водой уже, говорила, мол, спасибо за всё, Грум, прощай. И сердце сжимало пальцы – не отпустишь.
– Так как? – с вызовом спросила Марья. – Сдержишь слово?
– Раз давал, не забирать же?
– И я так думаю.
Грум взял её на руки, отнёс в дом и поставил в корзину рядом с зонтиком и тростью.
– Когда выходим?
– К полудню уже там быть должны, – ответил он.
– Значит, успею тебя нарядить толком.
Ну, началось.
Все брюки перемерял.
– Штанина длинновата, – вкрадчивым голосом говорила Марья. – Давай укорочу.
– Гы-гы. Ну, и шуточки у тебя.
Все рубахи.
– Рубахи-то зачем? – Грум уныло смотрел на все наряды, которые его заставила вытащить из сундука Марья. – Всё одно же закрою накидкою.
– А по улицам пугалом идти, да?
С горем пополам он собрался. Чай украсил ожидание. Ну, вот и пора. Марью на плечо, и в путь.
Груму уступали дорогу. Из уважения, из суеверия, а больше потому, что боялись, затопчет, не заметит.
– Надеюсь, в этот раз кто познатней, – мечтательно шептала Марья. – Здоровье и в бедняках есть, но баронетам хребет имя держит. С ними дольше.
– Злая ты, Марья.
– Тю. Им-то какая разница?
Грум пожал плечами, и Марья качнулась как поплавок на волне.
– Буде тибе знатный. На королевский двор идём.
– О! Так и знала. Не любят они далеко ездить, к себе всё тащат. Скажи, леньки ему, что ли, на положенное место карету снарядить? А? Я всё удивляюсь, как им море не выкопали с порогу. Да чтоб зимой и летом ноги грело.
– Вот за то и поплатилась.
– Чего?
– Язык, грю, у тебя длинный.
– Это да, это да.
На место прибыли с запасом по времени.
Вон голова с короной в окошке скучает, вон чёрная ряса с важной бумагой, вон народ толпится. И Грум на своём месте подобаюче собран.
Везут. Мужчина.
Высадили с почестями, согласно традиции.
Горожане тоже согласно традиции кричали, смеялись, махали руками. Он их веселье как не замечал. Шёл гордо, смело, с вызовом. Грум в своём доме так не ходит, а чтоб во дворе у короля – и подумать жутко.
– А как мне толпа радовалась, – мурчала Марья над ухом. – Ты б видел, Грум. С окрестных деревень ехали меня посмотреть.
– Папаня рассказывал. Да и ты тож.
– Эх, были времена.
– Угу.
Мужчина поднялся к чёрной рясе на помосте, Грум следом.
Королю с бумаги доложили, мол, так и так, а мужичок весь расцвёл будто хвалят его.
Потом склонился к колоде.
Тут уж Грума черёд. Он ритуально примерился, а Марья, меж тем, успела чегой-то шепнуть на ухо мужчине. Он повернул голову, аки сова, и глянул таким страшным глазом, что аж под рубахой намокло.
– Ты чо иму вякнула? Он же посерел увесь.
– Ой, да всё порядком. Не отвлекайся – тебя народ ждут.
Вот почему не хотел брать с собой Марью – работу портит.
Грум занёс её повыше и со всей мощи опустил на шею мужичка. Да так, что Марью аж в плаху вогнал. Голова скатилась и упала.
А толпа радуется ещё громче. Всегда так.
Туловище подёргалось, да и затихло.
– Ну всё, – сказала Марья с печалью. – Вымай меня – уже померло.
Грум, исполнив свою роль, сошёл вниз и, отёрши лезвие секиры, снял колпак и скинул накидку.
– Неужто, нравится вся эта кровь? – спросил он Марью осуждающе.
– Нет, не нравится. Но знаешь, так хочется порою, хоть бочком, хоть краешком побывать в ещё живом теле, а не в этой железяке.
– Железяка? Прочнейшая сталь, между прочим, – бормотал Грум для оскорблённого вида, а сам жалел древнюю ведьму. – Всё, домой пора.
– Угу.
Он собрался уходить.
– Грум.
– Ну, чего тебе?
– У камина поставишь на ночь?
Палач вздохнул обречённо.
– Ладно.
Грум закинул Марью обратно на плечо и зашагал в другой конец города. Секира кокетливо подмигивала на солнце: и королю, и судье, и народу.
Отредактировано Олег (2018-03-20 14:18:22)
