Солнце пекло немилосердно. Узкая улочка, застроенная с двух сторон домами,  превратилась в тоннель,  наполненный удушливым зноем. Борис с ненавистью смотрел на спину идущей впереди жены. Большой и грузный   он ужасно потел.  Нести огромный живот было тяжело, колени и поясница ныли, новые шорты немилосердно жали талию ремнем и  натирали между ляжек.
Его жена Тоня, едва заметно прихрамывая, звонко цокала каблучками босоножек. Хрупкая, тонкая, она в отличие от мужа сохранила красоту молодости в свои неполные пятьдесят лет. Даже лицо осталось гладким. Лишь между бровями пробежала вертикальная морщинка. 
Тоня остановилась у витрины маленького магазина перед поворотом к отелю.
За долгие годы совместной жизни она выучила Бориса наизусть, его повадки, принципы. Угадывала желания, знала, когда  он расстроен, что ел на завтрак и когда у него был секс. Научилась скрывать свои и мысли, и чувства, избегать наказания. Выдрессировала как большого хищного зверя, вела на поводке и никогда не забывала, что, если что-то пойдёт не так и он оскалится и укусит, то виновата в этом будет только она сама.
Вот и сейчас Тоня принялась разглядывать витрину для того, чтобы Борис успел подойти, и в отель они вошли как положено - парой.

-Борис! Посмотри, пожалуйста! Разве не прелесть?- Тоня указала на брошь в виде паука. Его круглое тельце было размером с ноготь мизинца  и длинные тонкие лапки. Сразу и не поймёшь, паук это или солнце. Борис хотел было сказать что-то грубое и не глядя идти в отель, но из-за поворота вынырнула компания их соседей по этажу в гостинице. Пятеро мужчин в разноцветных футболках, громко смеясь и жестикулируя  пестрой  лентой влились в переулок, белозубо заулыбались, помахали приветственно и исчезли в золотом мареве. Борис и Тоня  одновременно кивнули.  Самый высокий из мужчин, брюнет лет тридцати,  шутливо приподнял пaнамку. Его глаза нагло и без какого-то стеснения раздели и раcцеловали Тоню.  Борис прижал рукой локоть Тони чуть ближе. Раздражение отпустило. Он любил такие моменты. Он гордился женой. Как гордился своим домом с видом на залив, офисом на последнем этаже в центре города, автомобилем и коллекцией женщин.
-Ничего такая, миленькая вещица. Но смотри, у неё дефект - одна нога короче других. Борис оглядел витрину полностью и шагнул назад, чтобы прочитать название:
-Тоня, это ломбард! Ты же не собираешься носить ношеные вещи?
-Но она мне так понравилась!
Тоня положила руку на его плечо, чуть повернув Бориса к себе, заглянула в глаза. Все ещё благодушно настроенный, он буркнул: „Посмотрим“.
Тоня  толкнула дверь ломбарда, но она оказалась запертой: "Как жаль! Дурацкая сиеста!"

В номере Тоня первым делом побежала в душ, а Борис достал пиво из минибара, налил в стакан и выпил в три глотка. Закрытые ставни создавали полумрак, кондиционер уютно гудел, разгоняя жару. Борис  прилёг на диван, взял телефон с журнального столика и открыл мессенджер:"Юляша, я прилетаю двенадцатого. Тринадцатого я весь твой! У меня для тебя подарок."
Тоня вышла из ванной комнаты уже полностью одетой с тюрбаном из полотенца на мокрых волосах. Привычка из прошлых лет, когда она ещё не выучила, что её вид в халате, пара не вытертых капель воды на коже, запах крема для тела или шампуня могут вызвать у мужа приступ животной похоти, который заканчивался всегда её болью, синяками и ссадинами. Нет, он не был садистом в чистом значении этого слова. Он просто не считал нужным сдерживать свою силу рук, пальцев, члена. Он не соразмерял с ней ни свой рост, ни свой вес. Его не заботило то, что она бьется головой об изголовье, задыхаясь, то, что от его пальцев, ногтей, зубов остаются синие пятна и багровые полосы.
Одетая полностью после душа Тоня возбуждения не вызывала. Скорее всего потому что одежду ей покупал и выбирал он сам. Одежду было жаль. Тоню - нет.
Борис спал. Голова откинулась назад, и  Тоне были хорошо видны его ноздри, полные волос и кадык более бледной по сравнению с загоревшим лицом шеи. Он полностью расстегнул рубашку и живот огромным шаром нависал над ремнем.  Одна рука его свесилась с дивана в сторону и подмышка темнела пятном от пота.  Он храпел однонотно басом, как будто работал поршень механизма.
Тоня застыла. Рвотный позыв скрутил желудок, согнул в пояснице вперёд. Зажав рот рукой она  кинулась в спальню. Закрыла за собой дверь и задышала часто ртом. Держась рукой за стену, она видела свое размытое отражение в полированной дверце шкафа: «Ничего, ничего! Сейчас отпустит!» Спазм отпустил. Стараясь не шуметь, расчесала все ещё мокрые волосы, стянула их в хвост резинкой, забросила на плечо ремешок сумочки, взяла в руки босоножки и затаив дыхание босиком вышла из номера. Спустилась в вестибюль и прошла в небольшой милый барчик. Заказала чашку кофе и сто грамм коньяка. И только запив коньячную горечь, достала из сумочки и включила вайфай на телефоне. Через пару секунд мессенджер запиликал сообщениями. Все 22 сообщения от мамы. Последнее из них гремело набатом: "Срочно позвони!" Глотнув ещё раз, Тоня набрала номер.

Марина Сергеевна в свои почти 85 сохранила память и разум, c лёгкостью научилась всем премудростям современных технологий  и теперь ежедневно тиранила Тоню сообщениями. Её учительский стаж позволял ей из крохотных бытовых проблем сочинять целые повести, а хорошая фантазия сгущать краски так, что  приход почтальона был соизмерим с нашествием инопланетян, а разбитая кружка землетрясению и цунами вместе.
-Тоня! Почему ты мне не отвечаешь? без предисловий начала  Марина Сергеевна, - вдруг что-то случилось?
-И тебе здравствуй, мама! А что-то случилось?- длинными пальцами Тоня ухватила ножку  бокала и, поворачивая, смотрела в янтарный напиток, заранее зная весь смысл маминого монолога: соседи шумели,  домработница - лентяйка, продукты подорожали. Иногда в этот список включались рассказы о маминых учениках. Но и их Тоня уже выучила наизусть.
-В общем банкет придётся передвинуть на двенадцатое.  Я уже всем сообщила.
-Что? Мама, какой банкет?
-Дожились. Ты забыла про мой юбилей? - голос Марины Сергеевны подернулся коркой льда.
   За эту ледяную ярость в голосе при абсолютно ровном тембре голоса и отсутствие какой-либо мимики ученики ее и откровенно боялись. Единственным проявлением чувств Марины Сергеевны было хихиканье. Она складывала руки на груди и выдавливала тоненько: «Йи-хи-хи.» В зависимости от ситуации оно могло быть унизительным, гнусным, вульгарным, снисходительным. Вся Марина Сергеевна в нескольких коротких звуках. Удивительно, но раз за разом ее ученики с отличием заканчивали школу, получали хорошее образование и по словам самой Марины Сергеевны «выходили в люди».
Тоня устало вздохнула:
-Конечно же нет! Я все помню. Но как на двенадцатое? Мы же прилетаем двенадцатого.
-Я знаю, когда вы прилетаете. В отличии от тебя я все помню. И стало быть я помню, что прилетите вы в полдень. А банкет в шесть часов. Масса времени! Если захотеть...
Тоня поднесла бокал  к губам, отведя телефон от уха.
-Ты что там пьёшь??- Тоня чуть не подавилась. Способность мамы чувствовать ее малейшее движение на расстоянии поражало.
-Мама, Борис будет очень недоволен.
-Ничего страшного. Ты же знаешь, как развеять его неудовольствие - и мама тоненько захихикала. Тоня явно представила маму. Та была женщиной округлых форм. Во времена молодой Пугачевой она пристрастилась к широчайшим балахонам и до сих пор им не изменяла, немного переделав их в модный стиль Бохо. Самым любимым нарядом было безразмерное коричневое платье в шнурках и пуговицах. При ходьбе шнурки покачивались, а пуговицы отливали шоколадным блеском. Тоне она напоминала паука, такого, что хочется убить тапком, но не можешь из-за гадливости.  Тоню опять накрыла волна отвращения.  Представился паук. Большой паук вцепился в телефон и омерзительно хихикает. Последний глоток коньяка и Тоня подозвала жестом официанта и так же жестом попросила ещё. Указательный палец она приложила к губам. Официант все понял, молча поклонился и отошёл. Но мама как-то почувствовала чужое присутствие рядом с Тоней:
-Кто там с тобой?
-Мам, я в баре. Тут много народу. - алкоголь мягко начал действовать. Снял напряжение с мышц, успокоил строптивый желудок, отодвинул неизбежный разговор с Борисом чуть дальше.
-Борис будет недоволен - повторила она.
-Мне ему позвонить? - спросила Марина Сергеевна,- У меня с ним полное взаимопонимание.
-Нет, мам! Не надо! Я сама! - чересчур быстро и громко вырвалось у Тони.
-Ну как знаешь - поджала губы мама.
-Мам, мне пора! Скоро ужин. Борис придёт в ресторан, а меня там нет. Некрасиво получится.
-Беги, беги! Я вижу у вас все хорошо, очень этому рада. Передай ему привет от меня. И поцелуй!
Нажав на кнопку, Тоня оцепенело смотрела на экран  телефона.  На экране светилось: 18.10.
Официант лучезарно улыбаясь поставил на стол коньяк.  Она махнула было головой, что не надо, но в следующее мгновение выпила коньяк залпом, вытерла губы тыльной стороной ладони и почти бегом ринулась в ресторан, как всегда при сильном волнении, припадая на правую ногу. Заглянула сквозь стеклянную дверь. Их столик был пуст. На часах 18.23. «Что уж теперь?» -Тоня вернулась в бар и заказала еще коньяк.

Борису снился сон. Юля стоит на четвереньках перед ним. С высоты роста он видит её запрокинутое лицо, плечи, кисти рук на полу, ключицы и большой аппетитный зад, треугольник стрингов, тех самых, что он купил ей вчера в подарок. Она тянется к нему, встаёт.  Он видит приближение грудей, упакованных в лифчик из того же комплекта. Взгляд падает вниз и вся приятность сна сменяется кошмаром. Ниже груди у Юли начинается живот. Она беременна. Живот висит грушей ниже колен. Он синевато-красный. Весь в тонких змейках растяжек.  По нему идут волны, отпечатки движений ладошек, маленьких ступней и локотков. Их много. Они блуждают, натягивают кожу холмами. Грудь поднимается до его носа, он отодвигается, не в силах отвести от неё взгляд. И под самой застёжкой спереди, под шаловливым сердечком из кружев начинает расти трещина вниз. Это огромное омерзительное пузо начинает разваливаться на две половинки. Юля уже выше него. Она протягивает к нему руки и притягивает к себе: "Борис, у нас ребёночек будет!" Он видит, как из глубины зияющей раны появляются подергивающиеся длинные ножки, покрытые ворсинками. Появились две, потом еще одна и еще…
С невнятным криком сквозь сжатые зубы он сел на диване. Сетчатка глаз ещё хранила Юлино тело с расползающимся животом. Одной рукой схватил себя за загривок и резко провел по голове вперёд, надавил на глаз, второй рукой вцепился в журнальный столик. На слабых ногах дошёл до минибара и достал пиво. Сон отступал. Выпил из банки. "Тоня!"- позвал он. Тоня!" Не получив ответ, сел обратно на диван, взял телефон.  "18.30" - сообщил он Борису. Поняв, что Тони в номере нет, он разозлился. Именно сейчас, когда ему нужно внимание, он испугался, её нет. Схватив телефон, опрокинул стакан. На счастье, он был почти пуст. Засуетился: проверить сообщения на телефоне или убрать липкую дорожку пива со стола. Дошёл до душа, взял полотенце и кинул его на стол. Телефон подарил ему лишь одно сообщение от Юли: "Жду тебя, мой пупсик!" и полную тишину от Тони. «Ах, да, ужин» - вспомнил он. Аппетита не было совсем. Дурацкий сон  все  еще держал в руках. Борис сходил в душ, сменил рубашку, надел любимые джинсы, включил телевизор и лег на диван в полной уверенности, что жена скоро придет. В19.15 Тони все не было. И в 20.15, и в 21.00. Его злость с каждым часом становилась все больше. К концу второго часа отсутствия жены Борис уже не реагировал на звуки телевизора, не пил пиво, не прислушивался к звукам за дверью. Он был до краев полон злостью. Никто и ничто в этом мире не могло привести его в такое состояние, когда он чувствовал себя настолько живым. Научившись разгадывать людские помыслы и добиваться желаемого, он так и не смог подобрать ключ к своей такой покорной и ласковой Тоне. От природы не умеющий любить, он становился счастливым, когда ему удавалось поймать хоть отголосок эмоции. Любой. Даже такой.
Наконец, он услышал писк замка. Вошла. Все такая же красивая. Только под глазами появились тёмные тени и зрачки растворили свой цвет, точно акварель водой.
-Ты пьяная? - в одно движение он навис над ней. - Да ты ж в умат!
Тоня как-то сразу вся собралась, укомплектовалась.  Все торчащее от хвостика волос до углов сумочки сгладилось.
-С мамой говорила? - его взгляд мог прожечь в ней дыры. - С этой старой психопаткой? С этой деменцией? - капли слюны летели из рта. - Что она тебе сказала? Ты почему так нажралась???
Тоня провела ладонью по волосам, сняла босоножки:
-Юбилей перенесли на двенадцатое.
-Что-о??
-Да. Так она сказала.
-Это невозможно!
Борис, ты же знаешь, что проще съездить на пару часов и дальше жить спокойно. - Очень сильно хромая, Тоня дошла до дивана и рухнула в него.
-Что с ногой? Опять хуже?
-Нет. Просто много гуляла, не  переживай!
Борис не переживал, он был всбешен. Его кошмар, пропавшая на два часа Тоня вывели его из себя. Он уже забыл свое отвращение во сне к Юле. Но прекрасно помнил,  что утром тринадцатого до банкета у него  было время. Он любил Юлю с утра, когда она только просыпалась со всеми складочками и заломами на нежной коже. А теперь ему придётся после банкета вставать рано и ехать через весь город.
-То есть твоя дебильная мать все переебала, а ты не причём?
Он злился. Сильно злился. Тоня села на корточки, зажала уши. Могла только шептать:
-Борис, я же не виновата! Она сама так решила! Борис, что я могла сделать?
-Сс-сука ты и... твоя мамаша. Какого? Какого хера?
Тоне не было страшно физической боли.  За все годы брака Борис ни разу не ударил её. Но эта беспомощность и в сексе и в скандале делали Тоню совсем не живой. Его крик и огромное нависающее тело вгоняли её в ступор. Это был не страх. Это был паралич. Весь мир схлопывался вокруг нее, предметы теряли очертания, вся она превращалась в жгут одного единственного желания, чтобы все побыстрее закончилось. Борис то отходил от нее, то подходил совсем близко, так, что ее скорченная фигура скрывалась от него его же животом. Наклоняясь к ней он шипел, отдаляясь, орал. Наконец дверь за ним закрылась и Тоня осталась одна. Пошатываясь, добрела до ванной комнаты. Открыла кран, плеснула в лицо холодной водой. В голове стремительно светлело. Уже через минуту Тоня напевала в душе. Буря как обычно пронеслась мимо и можно было жить дальше. В спальне откинула покрывало, чтобы Борису было удобнее ложиться. Сама же отправилась на диван. Всегда после скандала Борис не спал с ней вместе.

Борис  мерял колоннами ног парковочную площадку перед отелем: "Ну какие же сучки! " Он был уверен, что тринадцатого, вдоволь наигравшись с Юлей, в обед он вернётся домой к свежей рубашке и наглаженным брюкам.  Тоня будет еще прохладней, чем всегда, молчаливей. Он пообедает и пройдёт в кабинет вздремнуть. В пять часов Тоня чуть слышно зайдёт и присядет рядом. Погладит его по щеке.  Он улыбнётся, как сможет. Потом пустячная перебранка: "Кто взял ключи? Где мой телефон, шофёр и собственно банкет. Час в ресторане, мама в любимом Бохо, какие-то люди с цветами и бледная Тоня по правую руку от мамы, цедящая коньяк.
  Ветер с  моря смыл лихорадочную испарину со лба Бориса. Злость ушла. Память о ней все еще была в нем легкой, приятной щекоткой.  Он вспомнил опустившуюся на корточки Тоню и глядя на морской простор, задрал ввысь подбородок, возомнив себя почти Богом: "Прощу ее. Не так уж все сложно. К Юльке поеду после аэропорта. На банкет пойду в джинсах. Не такой уж он прям банкет-банкет. Что Тоня там хотела? Паучка?"
Ломбард, несмотря на поздний час, был открыт. Продавец молча и без улыбки достал с витрины брошь и небрежно завернул в бумагу. Борис сунул свёрток в карман и вышел.  Шёл сто метров до отеля без мыслей и чувств. Про брошь забыл в дверях отеля.

Водитель встретил их в аэропорту, загрузил чемоданы.
-Мне по делам отъехать надо - сказал Борис.
-Ты на банкет-то успеешь?
-Может чуть опоздаю.  Маме объяснишь.
- Да, конечно.

Дом встретил Тоню безмолвием. За две недели её отсутствия он будто превратился во что-то чужое. Будто не она выбирала плитку, не покупала краску цвета топленого  молока, не обустраивала спальню и не сажала сирень по периметру.
Зашла в гулкий холл. Присела на чемодан.  Включила вайфай. Двадцать сообщений от мамы.

Тоне исполнилось двадцать, и в свой день рождения она вышла замуж. "Чтоб два раза не вставать!"- хихикала Марина Сергеевна.
С Борисом она познакомилась у себя дома. Он приходил к Тониному отцу. Марк Геннадьевич служил в министерстве. Вечно был в разъездах. Тоня едва помнила его в детстве. Только к окончанию школы отец стал появляться в семье чаще, а через какое-то время и вовсе осел дома в своем кабинете.
Борис был то ли папиным секретарем, то ли учеником, Тоня особо не вдавалась. Ей было семнадцать лет. Серость и муторность школы наконец-то сменила «настоящая" жизнь: платьюшки, прически, подружки, мальчики.  Марина Сергеевна не особо ее контролировала, уйдя с головой в благоустройство быта для мужа. С его возвращением она расцвела и ее хихиканье все чаще звучало одобрительно. Единственным условием было, чтобы Тоня была дома не позднее девяти часов вечера. В то самое время, когда начиналось самое веселье. И тут ей очень пригодился Борис.
-Тоня! – позвал Марк Геннадьевич из кабинета.
-Борис два билета на концерт раздобыл этих... ты их знаешь...
Тоня в недоумении посмотрела на отца. С Борисом она уже была знакома, здоровались, прощались, столкнувшись в коридоре, но никакого интереса к нему она не испытывала, и он свой интерес к ней не показывал.
- С Борисом? На концерт? А когда?
- В следующую пятницу.
- Но у меня были свои планы...
- Никаких но. И ты… это... Присмотрись к Борису! Он хороший парень. Далеко пойдет.
- Ладно - недовольно буркнула Тоня  и пошла в свою комнату. Голос отца догнал ее:
- И матери скажи, что в пятницу мы с ней на дачу едем. Пусть собирается. А ты здесь за хозяйку останешься.
Вот это была новость! Вот это подарок! Выходные без родителей! Да ради такого Тоня была готова ходить на концерты с Борисом хоть каждую неделю.
Всю дорогу до концерта Борис молчал и весь концерт, и после него. Иногда кивал головой, иногда улыбался. Тоня в начале пыталась его растормошить, но вскоре прекратила попытки, и просто отсиживала положенное время, как на уроке в школе.
В субботу после полудня в квартире Марины Сергеевны и Марка Геннадьевича собралась компания молодежи. Пили портвейн, пиво, играли в карты, курили на балконе присев, чтоб соседи не увидели, когда раздался звонок в дверь. Замерли, переглянулись. Тоня на цыпочках подошла к двери, посмотрела в глазок. За дверью стоял Борис. Тоня не спешила открывать. В руке у парня был раздутый портфель. «Может бумаги какие папе принес?» - подумала Тоня. Портфель открылся и теперь две бутылки вина светились зелеными боками в глазок.  Тоня улыбнулась и впустила Бориса.
С тех пор так и повелось. Тоня говорила: "Я иду гулять с Борисом. "И мама совала ей мятые деньги в карман, шепча: "Ты деньги-то не  свети. На то он и мужик, пусть платит! Но если  что, зависимой не будь!"
Тоня брала деньги и убегала в гости к подружкам,  на дискотеку. Борису, ждущему её и в снег и дождь мило улыбалась и объясняла: "Борь, мама тебе верит," отмажь, плиз!" Он терпеливо переносил даже, когда ему несправедливо пеняли за то, что Тоня опять пришла так поздно. Ей льстила его верность. За три года их знакомства она сменила пять ухажеров и сделала аборт от  Первой Настоящей любви.
Об ухажерах Борис знал. Тоня была достаточна тактична, чтоб не прикрываться им как ширмой перед родителями в таких делах. Но полностью его отгородить от этого знания она не могла, да особо то и не хотела. С Первым Настоящим получилось все по-другому.
Борис уехал в командировку на три месяца. И Тоня заскучала. Привыкнув к нему за два с половиной года, она как-то растерялась. Был ноябрь. Дождь пополам со снегом не вызывали желания выйти на улицу. Сыро, промозгло, маетно. И вдруг такое событие: ее бывший одноклассник сын дипломата, уехавший за границу учиться, на несколько дней заглянул в родные пенаты. Встречу решили организовать в ресторане. Тоня не сразу его узнала. Все остальные друзья-подружки росли и менялись у нее перед глазами, его же помнила тощим подростком с пухом под носом и не всегда чистыми волосами. Теперь же он стал абсолютно другим: высоким, стройным, красивым. Но даже не это так сильно удивило и привлекло Тоню. Он был абсолютно «нездешний» с ровным загаром, это в ноябре!, в белоснежной футболке, выглядывающей из под расстегнутой клетчатой рубашки и свободных джинсах. На фоне малиновых пиджаков и черных водолазок он был глотком свежего воздуха.
Все случилось очень быстро впопыхах. Тоне любовь была неизвестна ранее. Ее симптомы были ей незнакомы. Не склонная к размышлениям, она просто радовалась близости с этим мужчиной, не строила планы и не спрашивала о будущем.  Восемь дней они встречались ежедневно. На девятый день он сказал: «Завтра я улетаю. Было приятно увидеться.»
В конце декабря Тоня поняла, что беременна. Недрогнувшей рукой набрала номер гинеколога из телефонной книги мамы, записалась на аборт.
В больнице ее быстро осмотрела врач.
- На аборт?
- Да, пожалуйста.
- Марина Сергеевна что думает по этому поводу?
- Она не знает. И надеюсь не узнает! - с нажимом сказала Тоня, слезая с кресла.
- Конечно, конечно! С утра не ели, не пили? Аллергии есть? - врач вернулась за свой стол, что-то принялась писать на бланке.
- Нет. На все вопросы - нет. Можно это все побыстрей?
Врач дернула подбородком в сторону сидящей по другую сторону стола медсестры: «Наташенька, проводи в палату»
Остальное Тоня помнила урывками: шлепанье тапок по гулкому коридору, рубашка до колен с завязками на спине, рыжий анестезиолог: “Ручку сюда, пожалуйста, поработайте кистью, больно не будет”, звяканье металла и душная темнота, подкатившая к горлу.
Очнулась в маленькой палате ночью, попила воды, снова уснула. Утром пришла уже знакомая врач, отводила взгляд, мямлила медицинские термины. Из всего Тоня поняла лишь, что детей она больше иметь не сможет.
- Сколько я уже здесь?- прервала ее Тоня.
- Вам кого-то предупредить надо? Я звонила вашей маме, никто не берет трубку - засуетилась врач, довольная тем, что все прошло так гладко и без истерик.
- Сколько я уже здесь?- повторила Тоня.
- Третий день. Вы не переживайте. Все уже в порядке. Денек, другой полежите и выпишитесь. После обеда Караулов зайдет наш завотделением, посмотрит и...
- Я поеду домой сегодня.
- Нет. Это невозможно.  Пару дней понаблюдаем и тогда...
Тоня села, спустила ноги вниз с кровати. Голова чуть закружилась, в поясницу ударило жаркой волной.
- Где мои вещи?
- Вы понимаете, что вы делаете? Вы крови много потеряли! - заверещала врач. Тоня встала.
- Вы не в себе! Я санитаров позову!
- А я все расскажу папе. Особенно ему понравится то, что вы его без внуков оставили.
Врач охнула и схватилась за сердце:
- Хорошо. Я поговорю с Карауловым - почти шепотом сказала она и боком по-крабьи, не спуская глаз с девушки, вышла из палаты.
Через пару часов Тоня ковыряла ключом замок своей квартиры. Руки тряслись, рот высох до самого горла, в голове бухала одна мысль: ”Скоро это закончится.  Скоро буду спать. Пить и спать. Скоро.”
Дверь отворилась. В полутемной прихожей стоял Борис. Пропустил ее, отступив в глубь. Вошла, села на пуфик и принялась расстегивать замок сапога.
- Ты где была?
Тоня справилась с одним замком и принялась за другой все так же молча, не поднимая головы. Еле разлепив губы, попросила:
- Воды принеси!
Борис принес большую отцовскую кружку с корабликом. Тоня от накатившей слабости еле удержала в руках, пила большими глотками жадно.
- Что-то случилось?
Борис опустился перед ней на корточки:
- Марк Геннадьевич умер.
- Папа? Папа умер? - голос был ровным. Таким же тоном она просила принести воды. Борис тронул ее за плечо.
- Да.
- Когда?
- Два дня назад. Похороны завтра.
- Где мама?
- У себя в спальне.
- Как она?
- Она вроде нормально. Ты же ее знаешь. А ты как?
- И я нормально. Тоня все-таки посмотрела на Бориса и встала, опершись о его плечо. Хлопая голенищами расстегнутых сапог, пошла в мамину спальню.

Марина Сергеевна в черном балахоне растеклась кляксой по застеленной кровати.  Глаза ее были закрыты. Руки лежали по швам как у солдата на параде.
- Мама!
Марина Сергеевна открыла глаза. Тоня опустилась на краешек кровати, подбирая слова:
- Ты как, мама? Мне так жаль.
Черная клякса вздрогнула, подернулась волной, приподнялась на локтях:
- Ты как считаешь, подойдет тот новый ресторан на углу для поминок? Будет человек пятьдесят. Борис считает, что места там достаточно, а я не уверена.
Тоня опешила. Свою душевную непричастность к смерти отца она оправдывала своим личным состоянием и тем, что отец был ей не так уж и близок и дорог. Но мама? Этот холодный металл ее сердца не смогла пробить даже смерть мужа.
- Я тоже думаю, там места маловато. Да и кухня не очень.
- Тогда остается только "Нептун”.
- Тебе что-нибудь нужно?
Рука мамы коснулась руки Тони. Надежда вспыхнула огоньком: ”Вот сейчас мама выберется из своих доспехов, может заплачет, Тоня ее обнимет, как бы странно это не казалось.”
Мама пальцем надавила на синяк от канюли на тыльной стороне ладони Тони:
- Это что?
- Ударилась. Не обращай внимание!
Огонек мигнул и погас. Броня не дала ни трещинки.
- Я сейчас встану. Надо дозвониться Смирновым. И заказать венок. А ты приведи себя в порядок. Голова жутко грязная.

На сороковой день после смерти папы, вернувшись с кладбища, они втроем собрались на кухне. Мама достала из холодильника тарелку с тонко нарезанным балыком, банку маринованных помидор и бутылку водки. “Сегодня вот так вот по-простому. За упокой Марка Геннадьевича, Царствие ему небесное. И разговор у меня к вам серьезный есть, молодые люди”- говорила она, расставляя стопки. Борис порезал хлеб, разлил водку. Тоня выпила, отломила кусочек гобушки, съела.
- Перед смертью мой дорогой муж попросил исполнить его волю. - пафос в голосе мамы зашкаливал.
- Он попросил, чтоб я соединила навек сердца двух его любимых детей. Твое, Тоня, и твое, Борис!
Тоня издала невнятный звук. Мама продолжала:
- О твоих, Борис, чувствах мне давно известно. Тебя же, Тоня, я как любая мать, вижу насквозь и...
- И что ж ты там увидела, мама? – ножки стула взвизгнули по линолеуму. Не умеющая кричать, Тоня шипела, переходя на хрип:
- Я корова какая-то? Что ты меня продаешь? Даже не корова - отдаешь даром! Мама, я же человек! Я жить хочу! Жить как сама хочу! Без твоих видений! Вы совсем без башки? Вы ж сговорились... а я? Я где в вашей схеме? Ненавижу! Ненавижу вас!

Свадьба была скромной по Марины Сергеевны меркам. Тридцать человек гостей, любимый ресторан «Нептун» и платье гладкое в пол, а не кринолин.
«Моя жизнь - это кленовый лист осенью.» - думала Тоня - «Все видят, какой он красивый. Всех радует его полет, когда его носит ветер. Но никто не понимает, как бьет этот лист о землю, как его швыряет об окна, как по нему проезжают машины. Так и я. Меня несет, бьет, швыряет, поднимает. Что я могу сделать? Только покориться.»
После свадебного банкета, стоя на пороге спальни Бориса, она разволновалась - то ли придется делать вид, что ей хорошо, то ли показать свое недовольство. Уже теперь муж подошел сзади, задрал подол и толкнул ее на кровать. Никаких поцелуев и ласк. Борис брал то, что принадлежало ему теперь по праву. Тоня отдавала свою неуверенность, свой страх выбора. Такая привычная мысль: »Это скоро закончится!» - ее успокаивала.

Через год после свадьбы Тоня вернулась домой не вовремя. Раньше, чем должна была. Жили они тогда ещё в кооперативной однушке в новом районе, закатано все в асфальт, три чахлых дерева на подпорках, неработающий лифт. Большой холл в квартире делился двумя коридорами. Один направо на кухню, другой мимо туалета и ванной комнаты в спальню. Тоня, предвкушая сюрприз для Бориса вошла тихо как мышка. Вся трепетала от будущей встречи. но звучные шлепки остудили её пыл. Не хотела верить. Зачем-то прошла на кухню, положила сумочку на стол, машинально отметила идеальную чистоту и  тут же вернулась в прихожую. Шлепки стали интенсивнее. Сгорая от понимания, Тоня заглянула в спальню.  Её Борис осaждал зад соседки. Смачные  шлепки от его ляжек к её ляжкам разносились по квартире.
Тоня закусила тыльную сторону ладони до белых  отпечатков и убежала. Как доехала до матери, не могла вспомнить.
Хорошо запомнила разговор:
- Мама! Мама!- причитала Тоня - Он же мне изменил! Я пришла, а он... на нашей кровати! Он! Я уйду! Так же правильно! Уйду! А он...
- Куда собралась?
- У тебя поживу пока. Придумаю что-нибудь - Тоня практически распласталась на ковре у ног мамы. Опухшее лицо, глаза, полные слез. Все чувства, что выжигали, вытаптывали в ней родители, Борис, Первый Настоящий оказались ничем перед Гордостью. В двадцать один год Тоня была уже практически стерильна от обид и реакций. Но душа оставила себе одну лазейку для боли.
- Тоня, не дури! У всех мужчин такое бывает! Вот твой отец... - мама кивнула на "иконостас" на трюмо. Папа в пиджаке, папа читает газету, папа в рамке из лебедей в плавках на пляже.
- Что папа? Что папа? Я его до лет 14 не помню! Где он был все время? – Тоня задохнулась от воспоминаний: женщина в сером пальто сидит на скамейке перед домом. Мама смотрит на нее из-за занавески.
- Думаешь, я его эту бабу с детьми не помню, как ты ей дверь не открывала? Думаешь, я не понимаю, сколько их было всяких? Ты чему меня учишь, мама?
Марина Сергеевна смотрела прямо перед собой. Спина вытянута в струнку. Голос ровный.
- Дура ты, Тоня. У отца была я - единственная и ты, дочь. Остальные не в счёт. Все мужики - кобели! Итог-то какой? Он всегда к нам возвращался.
- Ты что говоришь-то? Я так жить не буду! Не смогу! Я - не ты!
- Тоня!- голос мамы вдруг перестал быть  стерильно спокойным - Ты мне вот что скажи - уйдёшь от Бориса и куда? Придумает она! Раньше надо было придумывать! Учиться, на работу идти. Ты что умеешь-то, Тоня? Что можешь?
- Мама! А что ж ты меня учиться-то не пихала? Что ж ты... - Тоня всхлипнула.
- Дура ты, Тоня. Мне моя работа всю жизнь испоганила. Сидела б я дома и Марк при мне был бы. Всегда. Для тебя ж хотела как лучше.
То есть замуж - это работа?
- А ты как хотела? Тебе все на блюдечке поднесли. А ты? Хорошо, уйдешь и  на что жить будешь? На мою зарплату? Так я тебе секрет открою: "Если б не папины заначки и не помощь твоего Бориса, я б уже по миру пошла с протянутой рукой. Или ты может думаешь, что другого такого дурака найдёшь?   Может и найдёшь. Лицом Бог не обидел. Вот только  какой мужик с пустоцветом жить будет всю жизнь? Им всем в конце концов наследники нужны.
- Пустоцвет? - Тоня аж задохнулась, слезы высохли: - Ты откуда знаешь?
Марина Сергеевна наклонилась к Тоне:
- Ты забыла, что у нас один гинеколог?
- Но как же... Как же тайна врачебная? - спросила Тоня.
- Да какая тайна? Ты же моя дочь.
А вот Борис совсем не против твоей бездетности.
- Откуда ты знаешь? Откуда ты то знаешь? - жгучая обида Тони на мужа отступила. На её место пришли злость и ярость.
- Мы с ним обговорили эту проблему и Борис сказал, что дети вовсе не в его приоритете.
- Борис тебе сказал?
- Да.
- Ты разговаривала об этом с Борисом.
- Да.
- Мама! Ты со мной об этом не разговаривала! Мама! Ты на чьей стороне-то вообще??
- На твоей! Ты просто сейчас этого не понимаешь! Тоня, не дури!
Тоня уже не плакала. Встала с пола. Села в кресло.
- Сегодня останешься у меня. Я позвоню  Борису. Он видел, что ты заходила?
- Нет.
- Вот и хорошо.
Тоня расслабилась. За неё все решили как всегда. Мамины доводы не то что её убедили, но заворожили своей простотой. Не надо принимать никаких решений самой. Ей неожиданно стало легко.
- Мам... я на кухне сумочку забыла.
Марина Сергеевна помедлила секунд пять с ответом:
- Тоже хорошо. Больше в дом баб водить не будет. Утром поедешь домой, а там уж по обстоятельствам. Иди умойся. Ужинать будешь?

Ещё пять часов свободы. Жара то какая! - Тоня извернулась, чтобы расстегнуть молнию сзади на льняном сарафане. В одних трусиках поднялась на второй этаж и налила коньяк. Вытянулась, глядя в отражение полированного шкафа. Спустилась опять вниз на кухню за лимоном и зацепилась взглядом за чемоданы в холле.  Два чёрных надгробных памятника отпуску. И рядом с ними барсетка. Личная барсетка Бориса. Тоня почувствовала себя ребёнком, ворующим шоколад.  Никогда и не при каких обстоятельствах она не имела права тронуть мобильный телефон и барсетку Бориса. Она особо-то и не хотела. Но тут как-то все совпало: коньяк, свобода, жара. Тоня подбежала к входной двери. Подергала. Заперта. Повернула ключ, чтобы невозможно было открыть снаружи. Схватила барсетку и спряталась там, где не просматривается из широких панорамных окон. Дернула замок и залезла в барсетку двумя пальцами. Паспорт, какие-то бумаги... И атласный мешочек. В мешочке лифчик на необъятную грудь и малюсенькие стринги. "Забыл! Дурак! Забыл! Как он теперь без подарка?"- захихикала Тоня совсем как Марина Сергеевна. Сложила мешочек на место и пошла разбирать чемоданы.

Давя кнопку звонка у Юлиной квартиры Борис весь напружинился, подобрался. Ожидание  горело огнём в паху. Но не только возбуждение томило его. Он правда по ней соскучился. Юля была полной противоположностью Тони. Там, где у Тони было тонко, у Юли было мягко. Там, где Тоня склоняла голову, оставаясь несгибаемой, у Юли было все нараспашку: крик, скандал, битье посуды.  Он даже пару раз задумывался, чтоб уйти от Тони к Юле, что уже говорило о его серьёзных намерениях, но каждый раз его останавливали Юлина взбалмошность, её яркость, её переизбыток и Юлин сын.
Артёму было семь лет. На время ночных свиданий он безжалостно отправлялся к бабушке, днём же школа, продленка. Борис его и не видел практически, но следы его существования были везде: кружка с надписью "Артём", зубная щётка, небрежно скинутая у стиральной машинки майка с паровозиком, книги, «Детская литература» на полке.

В детдоме среди одноклассников Борис был выше всех на голову, лобастый, мослатый, ушастый. Его никогда не дразнили, боялись. Из своего додетдомоского прошлого он помнил только маму. Но не её лицо, а живот большой и надутый. И немного голос: "Борюсь, у тебя сестрички будут. Как назовём? "  Отец же вспоминался тенью на кладбище, пальто, рукав, сигарета и жёлтый ноготь на указательным пальце.  Все в какой-то дымке. Было или не было?
Как любой нормальный человек, как только появилась возможность, он узнал, кто он, кто родители, есть ли родня.
Мама умерла при родах, подарив свету двух никому не нужных девочек. Папа сбежал сразу после  ее похорон. Задавшись целью собственной самоидентификации, Борис нашёл одну из сестёр. Приехал по адресу. Барак. Сестра вышла на лестничную клетку.  И опять тот же живот. Это фиолетовое брюхо, выставленное напоказ . "Вам чего?" - из квартиры пахло кислым табаком и тошнотворно сладкими подгузниками. "Ошибся!"- сказал Борис.

Юля открыла дверь. Голая. Совсем голая.
Сделал два шага вперед, она два назад. Завёл ей руку за спину и присосался к соску. Юля шумно вздохнула.  До спальни не дошли. Он драл её в прихожей.
- Папочка обещал подарочки! - проворковала Юля, проводя ногтями по его спине.
- Конечно!- Борис перевалился на пол с Юли и понял, что барсетки нет.
- Папочка!
Борис похолодев сердцем потянул к себе сброшенные впопыхах джинсы. Рука нырнула в карман, почувствовала бумажный кокон:
- Вот! - золотой паук сверкнул на солнце.
- Ви-и--и-и! Какой классный!  - Юля легла на спину, рассматривая брошь.
- Сегодня же его надену.
- А ты куда-то собралась?
- Да есть одно мероприятие.
- Клуб?
- Остынь, пупсик! Ничего интересного. У училки юбилей.

Банкетный зал был украшен как на свадьбу: лилии и незабудки. Марина Сергеевна, что абсолютно не странно, выглядела училкой на выпускном. Тоня стояла в дверях вместе с мамой: "Дмитрий Васильевич, вы помните Тоню? Подросла? Марианна Арнольдовна, Марка нам всем не хватает!"
- Смотри, папины коллеги пришли, а вот Ирочка! Известный косметолог сейчас. Я помогала ей по химии - шёпот мамы внедрялся в ухо. Тоня деланно улыбнулась.
- А вот смотри, Юленька! С последнего моего класса. Такая умненькая девочка была! А сейчас что? Вырядилась как на блядки. Юбка выше колен и брошка эта вульгарная!  Тоня протянула руку  для пожатия.  Перевела взгляд на Юлю и... Так совпало, что как раз в этот момент Борис вошёл в банкетный зал.
Юля была выше Тони на голову и именно поэтому золотой паучок так впился в Тонин взгляд. В промежутке от вздоха до выдоха на периферии Тониного зрения появился Борис, и в этот момент Тоня взорвалась.
Оттолкнув маму, она кошкой подлетела к Юле: "Ты! С-сука!  Ты спишь с моим мужем! Ты моего паучка..." - слов не хватило. Юля, не зная, что делать, почему-то принялась отстегивать брошь." ТЫ!"  - Тоня вцепилась Юле в волосы, выставила вперед коленку, насмотревшись фильмов, чтоб разбить Юле лицо. Но Юля была массивнее, тяжелее и упорно не соглашалась встретиться с этой коленкой. Все терпение Тони, все её равнодушие, покорность, лед, броня были раздавлены золотой безделицей на лацкане чужого пиджака.  Тридцать лет чужих баб и синяков после секса требовали расплаты.

Тоня отпустила Юлю: Да пошла ты!
Юля, наконец, содрала с себя паука и бросила Тоне в лицо. Острая булавка царапнула Тоню, выступила кровь.
- Да пошли вы все! - Тоня выскочила из зала и понеслась бездумно по лестнице вниз, вон, подальше от всех.
Борис стоял молча, затаив дыхание. Его мозг, как счётчик, считал красоту и молодость Юли  и поразился Тоне. Никогда он не видел жену такой. То, что за тридцать лет было скрыто от него, вдруг проявилось. Он понял. Он был уверен, что понял, открыл рот, но что-то вязкое и толстое навалилось, подогнуло ноги и уложило на плитки вестибюля банкетного зала.
Появилась странная картинка, что он с Тоней покупают велосипед Артёму в том ломбарде на раскаленной улице. И все.
Он умер.

Тоня выбежала на улицу. Мысли путались, свобода пьянила. Скорлупа треснула, и Тоня жалким птенчиком родилась. Неслась по улице «Все!, Свобода! Нет Бориса, нет мамы! Сама! Одна!
Рот наполнился слюной от вывески кафе с гамбургерами. Купила себе два.  Ела, пачкаясь носом в соусе и хихикая: Не щучьи котлетки на пару, конечно!
Включила вайфай.
Первое сообщение: Борис умер.
Почти подавилась булочкой, выбежала из гамбургерной, блевала. Блевала до одурения. Сначала гамбургерами, потом желчью. Огляделась. Улица.  Почти ночь и она одна. Бориса нет. Сказали же, что умер. Умер - это насовсем.
Хрустя пакетом с фри картошкой, Тоня перешла дорогу на станцию метро. "Умер"- подумала Тоня и, обдирая коленки, спустилась в тоннель.  Oна шла навстречу поезду, широко расставив руки.