ИЛАХА

Смены раздаются, как сюрпризы из шляпы фокусника. У меня пять подряд утренних и один выходной. В четыре тридцать курю, жду щелчок чайника, слушаю птичий гам, тру пальцем ленту в телефоне. Мне нужно минимум два часа, чтобы собраться. Я не умею выпихивать себя в жестокий мир сразу. Все спят. У меня есть возможность побыть одной. Обжигаю губы кофе, легкие никотином. Балдею, живу.
Потом автобус, метро, лица таких же как я, закованных в полусонную одурь людей. Все молчат.
Наконец дверь, домофон, зуммер, лифт. Лифт, громко жалующийся на ревматизм в своих железных суставах в мои вечерние смены, несет меня на последний этаж беззвучно утром. Лишь на моем этаже вздрагивает. Он тоже еще дремлет. Он тоже еще не готов к будням.
Я захожу. Запах! Пахнет пирогами! Значит, в ночную была Илахи.
Я не могу себя контролировать, я улыбаюсь, я ищу ее. Внутри меня все готово к принятию волшебной таблетки - ее «Привет! Как ты, хорошая моя?»
Ее длинные гласные, ее мягкая буква "Ш" медом, патокой обливают мое замерзшее сердце.
Она чуть ниже меня ростом, у нее большая попа - предмет ее постоянных волнений, волосы, крашеные в вульгарно-сине-черный и наращенные ресницы.
Я сухо обнимаю ее, здороваюсь.
Тщательно скрываю, что вся, как липучка, готова к ней прилипнуть и греться. Просто греться об ее длинные гласные и мягкую букву "Ш". Я мысленно кладу на нее руки как на батарею зимой в подъезде в детстве, в варежках с снежными комками, и я же растекаюсь влагой, водой, растаяв.
- Я Наполеон сделала.
- Круто! Что за праздник?
В ночную особых дел нет. Помыть, прибраться и приготовить что-то на сладкое. Как и везде в Германии в нашем Общежитии для престарелых с деменцией и другими психическими заболеваниями после дневного сна подают перекус: чаек, печенье и пироги. Кухонный шкаф забит коробками с готовыми порошками: залей водой, взболтай, десять минут в духовке и будет счастье. Все так делают. Но не Илахи.
«СкЮчно мне, моя хорошая!» - так она это объяснила.
Я уже немного знала ее. Вся эта шикарная восточная женщина не могла спать без таблеток. Причем, таблеток надо было столько, что врач не мог прописать. Она просила знакомых, покупала у диллеров. Не спала по три, четыре дня, чтоб побороть привычку. Бесполезно!
И тут Наполеон. Я напряглась.
- Что за повод? У нас праздник?
-Да-а - она улыбается.
Глаза у нее красные.
- Ты плакала? Что с глазами, Илахи?
- Ай - она машет рукой и отворачивается,- Пойду к этой девочке, что ресницы. Может аллергий какой?
Мне зябко и неуютно. Я чувствую фальшь. Не подаю вида:
- Так что за праздник?
- А, увольняюсь.
«Мир рухнул» - так в романах пишут. Я, взрослый человек, и мой мир вряд ли рухнет от отсутствия коллеги. Но я, конечно же, эгоист. Я влюбилась в этот мед и патоку. А теперь забирают? Я возмутилась:
- И куда? 
- Домой поеду. Решила. Билеты уже купила. В Баку…
- На кой? - меня начинает трясти, - Тебе ж до сентября подождать! Сейчас июль! Три месяца! Три месяца!!!
Илаха в Германии по мужу. Познакомились на курорте в Турции. Поженились. Сменить визу можно через три года. До срока три месяца. Мне хочется плакать:
- Да ну, бред. Ты экзамен по языку сдала, ты нужна здесь, пошел в жопу твой дебил муженек. Илахи!
Слезы все-таки вытекают. Мне стыдно за свои эмоции, но я ничего не могу сделать:
- Илахи! А как же я?
- Все хорошо будет, не плачь!
Она не успокаивает меня, не обнимает. Мне больно! Уходит в раздевалку. Возвращается, когда я уже совсем реву со всхлипами и икотой.
- Ты их только не бросай! – Илахи обводит двери комнат одним жестом.
Я киваю.
- Все будет хорошо, хорошая моя! – золотой мед, треснувшие от сока гранаты, жаркое солнце на каменной плитке целуют меня от дверей.
Я плачу аккуратно, чтоб не размазать косметику. Отворачиваюсь. Слышу щелчок замка.
Трясет. Закуриваю. Глотаю кофе. Новый день приходит в Берлин. Я не умею как Илахи делать своим присутствием жизнь лучше. Но я буду учиться. Обязательно