ПО ГРИБЫ

Маша любила собирать грибы. Каждую осень надевала она куртку погрязнее, заправляла манжеты спортивных штанов в носки, незнамо откуда взявшуюся, явно приблудную шапку натягивала поглубже и обязательно сокрушалась о том, что так и не купила резиновые сапоги. Менялись годы, иногда страны, шапки, куртки, но отсутствие сапог оставалось неизменным. И невдомёк было Маше, что их отсутствие было компенсацией,  заменой главной потери во всей Машиной жизни - потери отца.  Это ведь именно он научил ее раннему утру, желтому цвету, грузу корзинки, крику гусей в небе, легкой воздушной мороси, штанам, заправленным в носки, и бухающим по дороге кирзачам больше на два размера.
Сам поиск грибов был второстепенен.
Мама и папа развелись, когда Маше было шесть  лет. Повзрослев, она потом оценила правоту матери. Но тогда, в ее детстве, их развод обрушил всю ее жизнь, разбил сердце. Папа был ее сердцем. Ее королём,  ее самой первой и самой настоящей любовью. Он привозил ей горячие пироги через весь город, он водил ее в музеи и театры, он танцевал с ней на экскурсии в Тронном зале, держа за спину так, что она не касалась пола, и шептал в ушко: «Раз, два, три», а потом завершив тур вальса, поставил ее на пол и сказал: «Ты можешь теперь всем говорить, что ты танцевала вальс в Тронном зале. Ты – настоящая принцесса.»
Старушка смотрительница всплеснула руками: «Какая прелестная девочка! Вылитая маленькая Анна Иоанновна!»
Много позже Маша узнала, что прозвище той Анны Иоанновны было Кровавая. Много позже она научилась рассказывать уже своим дочерям про тот танец без слез, но это было уже потом. Целая жизнь без него, но с памятью.

Грибов в Машином доме никто не ел. Шампиньоны в пицце - не в счет.
Ехать куда-то далеко не хотелось. Осень все чаще приносила с собой желание поспать подольше и маету в костях. Как никак, а сорок пять уже Маше. Мысль о том, что грибы еще придется чистить, мыть, готовить, катать в никому ненужные банки ела мозг. Но эта легкая изморось, этот запах, это желтое на ветках деревьев и подлецы – гуси своими криками в сером небе волокли ее в лес.
«Опять я сапоги не купила!» - чертыхнулась Маша, провалившись в первую же лужу, едва сошла с автобуса. «Что я сюда вообще поперлась? О! Ничего себе!» - стайка опят облюбовала пень. Еще и еще! Ползая по земле Маша резала упругие ножки азартно, постанывая, тихонько матерясь и вспоминая.

Маленькой Маше приспичило по маленькому по пути на дачу. Бабушка отвела ее с дороги и спустились они в канаву. Канава была полна опятами. Маша визжала и прыгала. Бабушка шептала: «Тише! Не крутись! Подавишь!»
«Там! Вот там еще! Смотри, бабуля! Там» - азарт, безумие накрыли обеих. Рвали руками, складывали в расстеленную бабушкину кофту.

Ползая на коленях, Маша зависла в этом безвременье, встретилась с собой маленькой. Ярко и отчетливо видела круглую бабушкину спину рядом.

Дождь и сумерки упали одновременно.  Корзинка была неподъемной. Пряча телефон под мышкой, попыталась включить карту - нет соединения с интернетом.
Все еще не веря, не оценив проблемы, деловито собралась, взяла корзинку и пошла в направлении, которое казалось, что - домой.
Небесный кран перестал быть душем и начал плескать с ведра. Все желтое разом намокло, перестало быть красивым, стало враждебным.
«Бред какой-то! Тут до автобуса пять минут!» - подбадривала себя Маша.  А дождь сбивал ориентиры, пригибал к земле.
Паника шерстяным комом спутала сознание. Побежала, упала, разревелась, не выпуская корзинку из рук: «Папа! П-а-а-апа! Папочка!»
Подняла лицо. Ливень лупил все так же. Но впереди между березами мелькнуло белое.
Отбивая дрожь зубами, встала.
Пошла к этому белому. Кроссовки где-то отвалились от ее истерики. Шла в носках с этой дурацкой корзинкой.

Белое перестало быть пятном и превратилось в силуэт высокого мужчины в белом костюме.
- Папа?!- страх исчез. Опять безвременье. Маше не сорок пять, а четыре года.
Папе сшили костюм из белого джинса. Джинс! В те времена - это круче Баленсиага.
Джинсовый костюм! Белый!
Он заходил в нем в театр, и у всех от ведущих актрис до билетерш останавливалось дыхание. Маша, сжав его указательный палец в ладошке, шла чинно рядом, здороваясь. Осознавая, что это на минутку не ее триумф, а его. Без ревности, позволяя ЕМУ быть королем. «Мишенька, Мишенька!»- реяло, витало, плавало.
Маша гордилась. Он был ее сердцем, ее королем, ее Папой.

Чуть не впечаталась лбом в столб с табличкой остановки. Бухнула корзинку на землю.
Усталость накатила сразу. Огляделась: дорога, лес.
- Сапоги купи резиновые, Маруся!- не голос, а некий жар безусловной любви и заботы коснулись Маши.
- Пап! Папочка! Папа!

27.10.23