Снег упал на нас вместе с холодом одновременно. Не успели мы вспотеть в зимней одежде, выезжая из вечного лета, как сразу же почувствовали уколы стужи. Небо упало черным камнем. Просторы сузились до кривых улочек между домами. Запахло тленом, мочей, жареным мясом и чем-то сладким.
- Приехали!- возница остановил лошадей.Мама и бабушка вышли из кареты. Они смотрели на меня с опаской и ожиданием, как та собака, которую я хотел погладить в день приезда, смотрел я, и она рычала:
- Ррррр!
Круглая деревенская площадь, оставив свой центр голым, во все стороны разбросала лучи лавок и сцен. Мне купили треугольный пакетик с орешками, я шел, поражаясь количеству незнакомых мне людей. За всю свою жизнь я столько не видел!
Я понял, что потерял маму с бабушкой, когда в очередной раз передал, не глядя пакетик с орешками назад.
Вместо них кто- то засмеялся и обронил соленое словце.
Я моментально собрался, сделал вид, что все так и было задумано, и быстро пошел к ближайшей сцене. Длинный человек в простыне на ней водил длинными руками под аккомпанемент гитары. Я расслышал пару фраз о девушке, которая влюблена, но слишком бедна, чтоб выйти замуж за любимого. Я подошел ближе, когда печальный перебор сменила другая музыка, и на сцену выскочила девушка в короткой рубашке по бедра, и начала стучать босыми пятками прямо в деревянный настил сцены, скованной морозом. Я вспотел под кожаной курткой. Все мной неведанное, но желаемое стало понятным. Темные волосы, красные губы, тонкая, безгрудая, похожая на маму - такая же незащищенная.
- Мы тебя нашли!- бабушка и мама стояли за моей спиной. Я дернул плечом обидно, их отгоняя. Не хотел их видеть, не воспринимал. А они все стояли толи осуждающе, толи осуждающе.
- Михкель?- позвала меня мама, а я не ответил. Танцовщица вогнала мое сердце в мерзлые доски сцены своими босыми пятками.
- Лея, мы вам можем предложить хорошее содержание.- шептала бабушка, перегнувшись через стол в харчевне, босоногой танцовщице.
- Только мне? Так не пойдет! Моим выродкам тоже надо что-то есть!
- И сколько же у вас выродков? – мама вроде смотрела на Лею, а вроде на меня сердито. А я плавился на скамье харчевни, и мог смотреть только на танцовщицу.
- Двое. Маленькие. Много не обожрут.
- Эй, хозяин!- густой бас бабушки перекрикнул все голоса в харчевне. Выпивоха с синим носом едва не упал со скамьи за соседним столом.
- Чего желаешь, почтенная? – спросил в упавшей в зал тишине трактирщик.
- Есть ли у тебя печать с разрешением?
- А как же? Неужели ты, старая замуж собралась? Сию ж минуту принесу, помереть не успеешь!
Хохот, брань, крики собрались в одно нечеловеческое месиво, оглушив. Потрясая печатью в одной руке, постоянно оборачиваясь и скалясь, трактирщик шел через это месиво к нам. Не разбирая в нем ни единого слова, я беспомощно смотрел то на маму, то на Лею. Бабушка откинулась от стола назад и в полутьме я не видел ее лица.
- Кто у нас тут жениться собрался? – волосатая рука сгребла лампу с центра стола. Он посветил мне в лицо, поднес ее к маме:
- Вот это да! Красотка Уна? Сколько лет, сколько зим? Неужели снова собралась замуж? А муж твой знает? Он скучает поди, ночей не спит, а ты тут.
-Вы меня с кем-то спутали!- мама пыталась спрятаться от света лампы.
- Да как тебя спутаешь с твоими то косами?- трактирщик потянул маму за прядь и обернулся на сидящих за столами гостей за одобрением.
- А это же молодой лорд!- закричал кто-то, и вслед за ним зал взорвался голосами:
- Молодой лорд! Это он! Я сразу узнал! Его ищут! Держите! Награда!
- А ну-ка хватит!- бабушка росла за столом толчками, сбрасывая образ тщедушной старушки как панцирь, который стал мал. Стол поехал по полу, подчиняясь ее росту. Лея открыла рот и застыла лицом-маской.
Подбитый мехом полушубок и шерстяная юбка расползались лоскутами, освобождая огромное тело в оранжевом платье. Стол опрокинулся, она сгребла меня маму и Лею в охапку:
- Разошлись! Разошлись, уроды!
Люди повскакивали со скамей, даже самые пьяные очнулись и разбежались, давая проход великанше.
За нашими спинами зашептало, а потом закричало все громче и громче:
- Ведьма! Заболотная ведьма!
Я не понял, как оказался рядом с каретой. Мама, всхлипывая встала на резную ступеньку и потянула на себя дверцу.
- И ты садись, Михкель! -скомандовала бабушка,- А мы за выродками! Не далеко же?
Лея кивнула.
Я ехал, сидя один на скамейке, подбитой желтым бархатом. Напротив меня сидела мама и Лея, у босых ног которой на полу сидели две маленькие девчушки в одинаковых куртках.
- Сколько им лет?- спросил я, чтоб не было так звонко-пусто.
- Одной три, другой два. – Лея дернула плечиком,- Или одной четыре, другой три? Они погодки.
- А как их зовут? – спросила мама будто за чашкой чая.
- А я откуда знаю?- огрызнулась танцовщица,- Говорить только одна умеет, и то еле-еле.
- То есть вы, милочка не удосужились назвать своих детей? – поджала мама губы, я читал не только книги о науке в библиотеке, романы мне тоже попадались. И я сразу узнал этот ядовитый тон свекрови. И сразу же вошел в образ женатого любимого сына:
- А где бабушка?- перевел тему я.
- Она сказала, что догонит- ответила Лея.
- Ну раз она сказала, то и правда догонит- мама поерзала и достала из под себя плед:
- На! Детей укрой! А заодно имена придумай, дорога дальняя. Сжатые губы дрогнули. Мама помогла укрыть девчонок . Карета бежала. Я посмотрел в окно-мы въезжали в болото. Возница свистнул, и болото поплыло акварельными разводами, открывая вид на дом и причёсанный газон.
Мы прибыли. Я подал руку Лее, потом маме, и на полу остались две спящие мордашки. Я взял их на руки, одна уткнулась мне в шею розовым слюнявым ротиком. Я шел к дому с ними на руках, и мне казалось, что я больше бабушки, что я упираюсь теменем в синее летнее небо.
Я писал полгода стихи, иносказательно описывая тело Леи и то, что я с ним делал. А я делал. Все, прочтенное мною в книгах, я реализовывал в своей спальне. Я приносил книги в кровать и, зачитывая абзацы путешествовал от ее пяток до макушки.
