С утра всплакнула немного. Сердце женское точно не камень, а тут ещё и такое…
У мужа закончился отпуск. Спокойно. С шутками и улыбками шли по перрону. Встретили ещё парочку таких «счастливых» провожающих-уезжающих. Поздоровались и всё. Ну какое тут общение, когда частичка твоей души отбывает в трудно проходимые места…
Вот и вагон. Проводница. Гудок и… поклон.
Склонила голову, чтобы скрыть набежавшую слезу.
Но тут же спохватилась. Подняла голову. Ещё секунда, ещё один взгляд. На память.
И мой уверенный в скорой встрече взгляд ему в ответ…
Он меня понял…
Поднял, сжатую в кулак руку: - «Но пасаран» (исп. ¡No pasarán!) – Они не пройдут…
Затихающий перестук колёс. Единичные женские фигуры, на опустевшем перроне.
Домой идти совсем не хотелось. Подумала и пошла… на работу!
Хоть по ранению у меня ещё продолжается отпуск, но сидеть дома и смотреть на опустевшие комнаты, совершенно не хотелось.
Как фурия, просто ворвалась в кабинет редактора:
- Вениамин Исаакович! Вы просто обязаны мне дать интересную работу и лучше с выездом из города!
- Ой Леночка! Здравствуйте! Как ваше здоровье? Я так вижу, что ваш супруг отбыл в командировку, и вы о таком мечтаете?
- Вы как всегда прозорливы. Ну что? Дадите мне новое задание?
- Леночка! Вы же у нас свободный художник. У вас и без моих заданий, прекрасные репортажи. Можно сказать, что именно ваши очерки и зарисовки поддерживают свежесть и яркость нашего издания.
- Вениамин Исаакович! Я всё это уже слышала, но в данный момент мне совершенно не до вашей лести. Хочется ехать долго и далеко…
- Но ничего не получится. Вы ещё в отпуске, и я совершенно не стремлюсь портить отношения с руководством из-за вашего настроения. А как добрый и умный руководитель, могу просто посоветовать. А не сходить ли вам в детский дом?
- Куда?
- Возникла в моей голове мыслишка. Напишите-ка нам о не лёгкой жизни самой не защищённой части нашего населения. Напишите о детях и о том, что война – это совершенно не детское дело… Я думаю, что по общаясь с осиротевшей на этой войне детворой, все ваши семейные дела уйдут даже не на второй план…
- Но я хотела….
- Ехать? Но вы идите! Идите и работайте. Вы пока ещё в отпуске…
«Сосновый парк»
Детки не помнят долго зла и горя. Главное, чтобы было светло, сытно и уютно. Много игрушек и добрых, отзывчивых друзей. На крайний случай, когда на дворе собирается идти дождь, или просто меняется погода, и ноет шрам от ранения, или болит отсутствующая кисть (ступня), рядом была добрая воспитатель. Которая прижмёт к себе. Покачает и успокоит. Но это для самых маленьких
А ведь есть дети и по старше. Те – кто уже понимает и помнит… те, кто имеет серьёзные ранения и ожоги на пол тела… Тут не очерк. Тут целую книгу нужно писать. С полным отчётом воспоминаний и снимками…
Фотографии изувеченных деток…
Хотя нет! Ни одна редакция такое не пропустит. Иначе из добрых и отзывчивых людей, все превратятся в тех - кто будет требовать убивать, взрывать и расстреливать…
Я вам расскажу о тихой девчушке, которая ходила за мной по пятам, держа за руку тряпичную куклу.
Она просто ходила. Ничего не говорила, ни с кем не общалась и не отвечала на вопросы.
Внешне ей лет двенадцать, но с куклой выглядела как дошкольница (только высокая).
Она ждала. (Это я так подумала и стала делать вид, что собираюсь уже уходить).
И тут девочка схватила меня за рукав платья. Подняла голову с огромными, тёмно-карими глазами и пристально взглянув во внутрь меня спросила:
- А вы журналист! (Are you a journalist) – на чистейшем английском.
Я даже опешила сначала… Но так же по-английски ответила:
- Да солнышко. Журналист. А ты от куда у нас здесь такая?
- Я местная. Из городи И… (И опять на английском).
- Тогда я не понимаю. Ты же русская, почему говоришь по-английски???
- Не хочу, чтобы меня понимали и жалели. Они здесь не знают этого языка и я, иногда, разговариваю на этом языке, сама с собой. Просто что бы выговориться. Вспомнить и забыть, но забыть не получается…
- Дитё! У тебя такие взрослые мысли. Что же такое ты хочешь так сильно забыть?
- Два этих года. Прошедших, два года.
- Ты попала на линию боевых действий?
- Нет. Это они так думают, но я не видела войны, хоть она и коснулась меня. Но вот вы спросите детей моего возраста, кто из них счастлив оказаться в детском доме? И они все скажут, что хотят домой. А я прыгала и плакала от счастья что снова здесь. У себя. У нас! Дома! Среди своих!
- Ты мне расскажешь, как ты жила этих два года?
Девочка задумалась, но не на долго. Вскоре кивнула головой. По её щекам текли слезинки.
- Мне надо просто всё рассказать. Может тогда станет легче.
И тут спохватилась.
- Только не надо меня жалеть и у меня есть условия.
- Какие?
- Говорить будем на английском и лучше на улице. С не давних пор я думаю, что у стен есть уши.
- Давай пройдём во двор. Я видела там беседку.
- А вы обещаете мне не указывать ни моего имени ни даже название города, в котором мы с вами сейчас находимся.
- Ты всё же чего-то боишься?
- Очень боюсь что меня вновь найдут и депортируют. Я очень не хочу обращать внимание на себя. Но! Думаю, рассказать надо, чтобы другие могли избежать моей участи. Вы согласны?
- На все твои условия я конечно же соглашусь и сразу начну с вопросов.
Мы к этому времени уже перешли в беседку на улице. Было прохладно и не совсем уютно, но озиравшейся по сторонам девушке это видимо нравилось. Мы сели…
- Где ты научилась так хорошо говорить по-английски и о какой депортации ты говоришь?
- Можно я начну отвечать со второго вопроса? Это я так назвала – депортация. И по началу даже хотела предъявить претензии к нашему правительству, за то, что меня, двенадцатилетнюю девчонку выдворили из страны. Но потом сама во всём разобралась. Чисто случайно. Узнала от тех, кто меня встречал на той стороне, с флагами и песнями. Все радовались, что меня передали на историческую родину, якобы по требованию моих родителей и родственников, живущих в западных областях. Вначале я тоже обрадовалась, думая, что выжил кто-то из моих родителей (они погибли при обстреле – когда я была в школе, и я не видела их умершими). Но всё это оказалось простой и страшной ложью (представьте себе мои ожидания и горькое разочарование). Позже меня вывезли в Германию. Знаю потому что там все шпрехали, а вот потом меня передали двум мужчинам и перевезли в другую страну, где было на много жарче.
По началу, я всё смущалась, но было приятно что обо мне заботились. Два тридцатилетних мужчины везде ходили со мной. Покупали новые и красивые вещи. К нам в дом, где мы теперь жили втроём, приходили люди и всё осматривали. Кивали головами и что-то говорили. Но я не понимала, что. Вот тут я вам отвечу на ваш первый вопрос – откуда я так хорошо говорю по-английски? Находясь среди разговаривающих на этом языке и получая тычки и пощёчины, когда ты не понимаешь, что от тебя хотят – быстро учишься.
Кстати сказать, оплеухи - это не первое моё разочарование. Но всё худшее было впереди. Когда улеглись разговоры о моём удочерении и проверяющие перестали часто ходить в наш дом, я поняла, что попала в семью гомосексуалистов.
Во-первых, они меня не стеснялись и почти всегда ходили нагишом, объясняя это жарой. Но потом я их застала за любовными занятиями.
Просто ночью вышла из своей спальни, а они там… по среди комнаты.
Я вскрикнула и заперлась у себя. Думая, что спаслась от насильников. Но не тут то было. Видимо мой выход и присутствие способствовало их представлениям о семье.
С этой ночи я стала участницей этих развлечений. Нет! Вы не подумайте. Они, можно сказать меня не трогали. По началу я сидела в кресле рядом. Я закрывала лицо руками. Позже мне запретили НЕ смотреть на них. Потом меня начали раздевать. Следующим шагом стало то, что меня уложили в постель рядом.
Вы не подумайте, чего. Я сопротивлялась. Но хлёсткий удар, мокрым полотенцем, по обнажённому телу, да от взрослого мужика – это очень больно. А самое главное не оставляет синяков.
К нам ведь наведывались проверяющие. Меня иногда даже возили по врачам, проверяя мою целостность. Понимаете,
Кстати желание отомстить, рассказать, что со мной делают, тоже способствовало изучению языка.
И вот настал день, когда я смогла внятно объяснять и высказывать свои мысли.
Оставшись наедине с проверяющей в своей комнате, я чётко рассказала, что со мной вытворяют.
Вот после этого случая, я думаю, что у стен есть уши. Мы были только вдвоём, но сразу после отъезда комиссии – меня избили. Ну не могла же та женщина всё растрепать моим истязателям?
Хотя может и могла. Кто их там всех поймёт…
И именно после этой встречи меня принудили участвовать в их оргиях. Да, я всё ещё оставалась девушкой, но меня насиловали в извращённых позах. А позднее для меня стало просто как обязанность, готовить их тела для оргий.
- Какой ужас! Как же ты всё это выдержала?
- Ко всему приходиться приспосабливаться. Тем более постоянные избиения не дают даже надежды на спасение.
- Как же у тебя получилось вырваться из этого концлагеря?
- Сначала, когда это только начиналось, у меня было время читать, смотреть программы, получать подарки и различные вкусности, типа пирожных, всё было нормально. Но со временем моя жизнь превратилась в ад. Постоянные избиения, насилие и разврат, сделали из меня тихую мышь. Которая только и могла что тихо сидеть в углу и выполнять определённые требования. Так прошло почти два года ада. А изменилось всё в один миг. Неожиданно пришла комиссия с проверкой и что-то заподозрила. Меня отправили на медицинское обследование, после которого уже не вернули в эту семью.
Меня отправили в хостел, как котёнка, на передержку. Это пока не найдётся другая семья, которая захочет взять меня к себе. И такая семья нашлась.
Пока я неделю жила в приюте, мне привезли целый рюкзак моих вещей из дома предыдущей семьи. И когда в двери появилась старая, страшная, со звериным оскалом губ, леди, я поняла, что мои мучения могут не прекратиться, а даже усилится. Вот поэтому всю дорогу до аэропорта я высматривала окрестности и искала хоть какую-то лазейку, чтобы сбежать.
Из окна авто я увидела флаги и надписи, которые гласили что нахожусь в Италии. Женщина, с которой я ехала, мало со мной говорила, но из её телефонного разговора услышала, что едем, вроде как в Грецию.
Приехали в аэропорт. Прошли регистрацию. Мне не дали билет. Он был на руках у женщины, а вот на рюкзачёк у меня за спиной, навесили бирку. Яркий флажок!
Мы пошли по залу, но там шёл какой-то скандал и была полиция.
Громко кричала и ругалась женщина. Голос был почти мной забытый, но такой родной. Она ругалась по-русски.
Как я поняла, она опаздывала на рейс, и трап самолёта не хотели опять подавать для посадки.
Но тут что-то случилось и женщине разрешили пройти в зону посадки. Она побежала к самолёту. Не понимаю почему, но я, сквозь толпу, устремилась следом.
Я бежала и очень боялась что сейчас закричат и меня остановят, но позади было тихо.
Может женщина в этой толчее, просто не сразу обратила внимание что я пропала. А развевающаяся над головой прикреплённая к рюкзаку лента, относила меня к разряду пассажиров. Поэтому в аэропорту никто меня не остановил.
К двери самолёта мы добежали вместе, но я успела нырнуть за спиной стюардессы, пока запыхавшаяся женщина проходила перед ней во внутрь.
Я спряталась за какой-то шторкой. Стюард рассказывал о действиях пассажиров в экстренных ситуациях и все расселись и пристегнулись.
На меня никто не обратил внимания, а я прошла в глубь самолёта и села на свободное кресло, недалеко от женщины с которой и прошла сюда.
Мы взлетели. В полёте на меня изредка посматривали, но всё та же бумажка на ручке рюкзака, который я держала в руках, была проходным баллом.
Только уже на земле, когда женщина сама пошла к выходу, меня задержали, и передали полиции.
Пока шло разбирательство – я молчала. И ответила лишь на два вопроса. Я сказала, что я русская и что проживаю в городе И…
После этого меня отправили в детский дом. И вот оно – счастье!!! Я дома. Я рада что я в детском доме. Но я вас очень прошу – сдержите ваши слова и не выдавайте меня. Иначе меня вновь депортируют.
Я конечно же повторила свои обещания и клятвенно их выполняю. От меня никто не узнает где проживает этот ребёнок.
А детских омбудсменов очень прошу обратить внимание на передаваемых в другие страны ребятишках. Проверять точнее данные на усыновителей или родственников потенциальных потерпевших… Дети – это самые не защищённые члены нашего общества.
Для некоторых из них – Счастье быть в детском доме. У себя. Со своими…

Ох уж мне этот, наш, Вениамин Исаакович. Порой мне кажется, что у него нюх на сенсации и на необычные темы. Несу сдавать материал…