- А все-таки, - с горячкой сказал тот, что помладше, - верить я стал иначе.

- Так по тебе видно! - заворчал тот, что постарше.

Стояла замечательная погода. Солнце после того как изрядно поработало в полдень, к вечеру, сжавшись, тихо кралось вдаль. За горизонт.

На скамейке сидели двое. Когда-то их связывала дворовая дружба, охота и рыбалка, сельские клубы. Теперь же, состарившись и помудрев, каждый - с семьей за спиною, они собирались вместе изредка, только в праздники, когда младшему удавалось сбежать из городской суеты, а старшему - из кабины трактора. Все шло своим чередом, точнее - летело. И эти двое, прекрасно всё понимая, хоть и не признаваясь друг другу, потихоньку готовили свои души в путь в лучший мир. В любую свободную минуту им в голову лезли мысли о детях и женах, о Боге и смерти. Иногда от раздумий становилось до жути тоскливо. Но что же еще делать, когда каждый день похож один на другой?

Поэтому когда наступили долгожданные майские праздники, приятели, освободившись от тяжелых оков - работы, жен и детей, пустились за деревню, к большому озеру, на тот момент поросшему, но памятному, чтобы отметить воссоединение.

Они вместе готовили ужин. Один жарил мясо. Другой был подле него и смотрел вдаль, иногда поглядывая на пламя.

Младший пересказал старый анекдот, тот, что их очень смешил еще лет двадцать назад. Вспомнилось многое. Стало до жути хорошо: настолько, что захотелось выговорить всё, что думалось об оставшемся времени. "А то мало ли, небось, помру завтра."

Вдруг они заспорили. Спорили яро, серьезно, еще не выпивши. И в один момент начало уж казаться, что быть драке:

- Так как же ты дальше будешь? А традиция? Разве тебе не спокойно, когда традиции соблюдаешь, когда... - старший размахнулся кулаком над своей головой, - А-а-й! Ну тебя!

- Да при чем же традиция тут? Неужели ты не можешь понять, что обряды в данном случае не имеют никакого отношения к действительности.

- Да как же это? Как не имеют? Ты совсем уже?

В этот самый момент показался он. Из-за бугра к ним навстречу, тужась, скребя дикую черную землю, выехал мотороллер, еще помнивший голос генсека. Он зажужжал так громко, что уши у приятелей свернулись; выхлоп ударил в нос. Стало настолько свежо, что товарищи мигом притихли, однако продолжали держать в уме, что разговор ещё не закончен.

- Черт дери этого Косовагина! Надо было сейчас ему, гаду, проехать?! Мы с тобой-то смотри как заспорили, что и не заметили, как он подъезжает.

- Ты прав. Не заметить транспорт Косовагина - дело непростое.

- А все-таки ты скажи, - спросил старший, который уже забыл про мясо, - Почему ты так теперь думаешь?

- Не знаю, дорогой, правда, не знаю. Насмотрелся на церковь в городе. Опротивело почему-то. Иногда подойдешь к батюшке, спросишь о своем, личном, любимом, а он на тебя смотрит сквозь пелену какую-то и моргает. Говорит вроде что-то, да только даже из-за бороды видно там, что в глазах искреннего нет. Как мантру читает.

- Он ведь человек все-таки. Раб божий. Может, устал, а тут ты ещё. Мучаешь.

- Может быть. Да только ты мне скажи, - настойчиво чеканил младший, - давно ли сам в церковь ходил?

- Какая же у нас церковь! Этот домик, у которого вместо трубы куполок торчит маленький? Не смеши. Поп у нас еще пьющий. Что туда ходить? Одни алкоголики Богу молятся. Только ты за церковь-то не притягивай! Вот была бы у нас та, что стояла до давнего пожара, так я бы ходил. Вот так церковь была! Не церковь, а храм! Самый настоящий!

- Ты её, как и я, только на одной черно-белой фотографии видел.

- И то правда. Но дело не в этом. Я вот молюсь трижды в день, молитвослов читаю, Евангелие иногда. Да и поста держусь. Хоть и здоровый, но держусь, терплю, вою ночью, а куда денешься - Иисус тоже терпел.

- Вот это ты правильно подметил! - подхватил младший.

- А ты почему не терпишь? Почему?

Тем временем свинина медленно чернела на шампурах. Ветер заботливо отдувал от приятелей угольные мотивы.

- Не хочу. Осточертело поповство. И традиции их тоже.

- Разверил, - тягостно сказал старший.

-  Не разверил.

- Так как же ты дальше жить будешь?

- Да не разверил я, черт тебя подери! - выругался младший -  Не разверил. Наоборот. На другое теперь смотрю.

- На что?

- На Иисуса. Жалко его. Ты представь себе, дорогой, только представь: человека, несчастную скотинку, прибивают к кресту. Ладно бы он убил или украл. А его за веру убивают, понимаешь? И он страдает, мучительной смертью гибнет, не изменяя своему делу - праведное оно или нет. Жалко его. Сострадаю. Да и сострадать другим стараюсь, помогать, а что в церкви - меня не касается. Я свой крест несу. И Христа помню.

- Вот так да! - изумляясь, закричал старший.

- Ну чего тебе опять?

- Мясо, сука, мясо!!!