Полине снился « домашний» сон. В нем солнце било в окно кухни, на столе остывал кофе в большой белой кружке, а сама она сидела на табуретке с мобильным телефоном в руке, изредка нажимая кнопку сбоку, чтоб табло загоралось и видны были цифры — часы, минуты, секунды. Ждала. Внутренне чертила маршрут: « В 15:00 выйдет со школы, предположим, в 15.30 забежит в магазин, а там ещё минут пятнадцать и дома. Главное не сорваться и не прижаться носом к стеклу, высматривая родную фигуру на дорожке ведущей к подъезду, и не побежать к двери, помедлить чуть-чуть, отпирать замок, сдерживать до последнего это звонкое ожидание праздника.
×××
Тренькнуло раз, другой, а потом задребезжало противно-громко. Полина вскочила. Темнота резанула контрастом с тем сном. Солнце ухнуло в ночь. Вместо запаха кофе — привычная  уже вонь плесени, полусырого тряпья, въевшейся в стены копоти. Шепотом материлась, зажигая свечу. Наощупь нашла гремящую банку, едва не порезалась об острый край, отцепляя проволоку. Надела пальто, одним движением замотала голову и шею широким шарфом.  В не по размеру сапоги впрыгнула у самого выхода, от свечи запалила факел, шагнула в серую, мерзлую раннюю весну, побежала напрямую по хрусткой наледи луж. Сердце билось неровно, в такт её бегу: « Сергеич сказал, если сигналка сработает, то бежать к Рыбному Месту!» Сарай для лодок свесился над рекой. Полина насчитала пять огоньков на пирсе.  Бежала с горки вниз, голенища хлопали по лодыжкам. Неуместно возникло предвкушение чего-то хорошего.
— А вот и наша принцесса! — Юля держала факел, чуть отведя руку в бок, чтоб он не уродовал её светом снизу. Даже пять лет ада не поменяли ее привычки поворачиваться именно « рабочей стороной», облизывать пухлую верхнюю губу призывно и пытаться отвести несуществующую прядь волос с лица изящным жестом. Вши прошлым летом заставили всех побриться на лысо и сжечь перьевые подушки. Рядом с ней стояла любимица Полины — Дара. Молодая и цепкая, ширококостная,   в свои нежные двадцать смотрела на мир презрительно, разговаривала редко, о себе молчала. Ей шла эта грязная река в стружке снега, масло чёрных, прелых листьев у пирса:
— Привет! А мы тут шпиона поймали!
— Полина, Сергеич не с вами? — спросил третий факел – Антон. И стало неуютно и грязно, как обычно в его присутствии. С виду обычный мужчина среднего возраста, маленького роста, но было в нем что-то нездоровое. Не как Серп, что варил себе какой-то пластик и умирал по два раза на день, уколовшись, бледный и хрупкий, а неправильный, мерзкий.
— Нет. Они же на охоте. Два дня назад ушли.  — Полина отвернулась, чтоб не видеть, как « понимающе» сложил губы Антон.
— Там, в домике Дед. Нас выгнал. Тебя сказал звать. — Юля кивнула на тонкую дверь из фанеры, крашеную в белый цвет.
— Это я! — крикнула, посвятила в темень внутри, шагнула. На полу лежал старик, обнимая бесформенное. Одна нога лежала на виду, поверх одеяла. Штанина задралась. Белая кожа полосой над ботинком.
— Тебе судить, Поля!  Пацана поймали. Дрался. Еле угомонил. Может еще от Болезни не отошел?— Дед слез с кучи, встал на колени, размотал.
— Ох! — на полу лежал мальчик, длинные кудри текли медной проволокой, бледный, на щеках красные треугольники жара, глаза закрыты. Одной белой рукой он скреб пол. Кисть руки болтала будто на верёвке. То он вёл её вниз, чертил пальцами, то поднимал вверх, и бессильно ронял всю пятерню.
— Сергеича нет. Ты за старшую. Нашёл его там, в леске. Ещё ходил. Что делать?
— Как что делать?  — засуетилась,  пробежала руками по лицу, телу ребенка —  Дана, поможешь? Юль, молоко есть?
— У меня?
— У козы! Дура!
Дана молча встала с правой стороны где голова.
Светская львица исчезла в сумрачной мороси. Антон поставил руки в боки и заявил:
— Никуда вы его не понесёте! Сергеич говорил, что всех, кто придёт на нашу территорию —  в расход! И этот шкет приведёт других! Приведёт! Ты этого хочешь? Этого?
Женщины не оглянулась, подняли, взявшись за углы одеяло. Дед шёл сбоку, освещал путь.
— Полинка! Так тебе тогда значит понравилось, когда трое из пришлых тебя отымели? Пока Сергеич не оттащил. Понравилось? Да???  — Заорал в след Антон.
— Плюнь на дурака! Не слушай! — Дед покачал головой, и без того узкие глаза свернул в точку— вот дурак Тоха, вот дурак!
— Может и правда не в Дом понесём, а туда, где Полинка…Там и печка есть.— шепотом сказала Дана.
— А вот это  — дело! Поперли, барышни! —  он открыл дверь сарая, — по- тихоньку, девочки! До бывшего овина, с буржуйкой и железной трубой, что ввысь,было ближе.
— Аккуратней! Возьми! На кровать положи! Аккуратней! Я сейчас  затоплю… дровишек маловато, а что делать?… постирала вчера, не высохло до сих пор… — Полина складывала слова в молитву или в заклинание. Разжигала очаг, вертелась, боялась подойти к « шпиону» — Дед, у меня водка есть. Ты разлей. Стаканы бери!. Данусь, ты присядь. Свет то ещё подожгите, и вот на скамейку. А я сейчас, я сейчас. К мальчишке кинулась, когда те отвлеклись, алчно, эгоистично – моё все, раскрыла, сняла одежду. Принесла таз, налила воды и уксуса, терла светлое тело. Заваривала сухую малину и  травки, процеживала, поила из графинчика с носиком, к ногам — горчицу. Не спала. Не ела. Ждала.
×××
— Он придумал этот обычай. В свой день рождения дарил мне цветы. Двадцать третьего мая.  Поздравлял меня с его рождением. Бабуля то наша рано померла. Полина улыбалась. — Один раз пришёл домой вместе со злым дворником. — руку с мочалкой она прижала ко лбу, не замечая, что сейчас упадет пена.  — Представляешь? Наломал мне  сирени во дворе. Тот его поймал. Стоят на пороге старый и малый.  У сына вид непримиримый, а у дворника брови нахмурены.  — Засмеялась: —  помирились. Пригласила на чай.  Дружили даже. Он меня спас…— Полина терла губкой спину Илюше.   Мальчик сидел в пластмассовой ванночке для младенцев. Та была ему мала, и его колени остро смотрели в небо, едва не упираясь в подбородок.  — В последний раз сыну исполнилось шестнадцать. — Говорила она. — Один раз я ждала его со школы…
— А как его звали? Ты так много о нем говоришь, но без имени.
— Встань! Я тебя оболью!
— Полина!
— Михаил его звали. У него было много имён: Миша, Мишаня, Мишель. Ты же Николай.  Как мама тебя называла?А я зову тебя Коля, Колясик..  Вода лилась на плечи,  тихонько струилась, собираясь в ручей между лопаток.
— Николя? Мне так можно?
Промолчала. Обняла полотенцем сзади, обернула. Из ванночки выходил сам, переступал тонкими журавлиными ногами, прижался к ней, поднял лицо:
— А дальше то что?
— Долго его не было.  Я все на часы смотрела. Даже волноваться начала. А тут звонок. Открываю дверь. Стоит с огромным букетом. Но я чуть в обморок не упала! Он подстригся! Волосы были как у тебя по плечи, и цвет такой же темно рыжий.  Выглядел старинно. Оттого и Мишель. А тут- оп! Коротко, коротко! — Полина укусила свой кулак. Дальше говорить было невозможно.  Что рассказать? Что тогда смотрелась в сына как в зеркало? Одинаковый нос, брови, губы. Одно различие — ямка на подбородке.  Пока были длинные волосы, все мягче, акварельней. Без них — голая правда, лицо сухое без прикрас.
— Я вырос! Поздравляю, мне шестнадцать! — Будто ворон каркнул, унёс с собой праздник. Вместо него пронзительно чувство, что что-то произойдёт плохое.
— Роз было много. Он поставил их вазы и склянки в спальне. Я ходила и чувствовала себя памятником. Пообедали.  Мишель ушёл справлять к друзьям. Я прилегла, смотрела на цветы, рассматривала каждую складку лепестков, пока не стало казаться, что каждый из них разворачивается мокро, меняется, выпускает зеленые усы и хвостики, ползёт ко мне, тянется. И каждый из них будто лезвие. Сама не поняла, что заболела. Ты уже наверное и не помнишь, маленький же был, но был вирус. Косил всех на право и на лево. Где я его подцепила? Мишка утром пришёл, а я все цветы в блендере перемолола и эту жижу по стенам развезла. Его не узнавала. — Полина откинула одеяло. Колька лёг рядом, спиной к ней. Она на бок к нему, прижалась грудью к позвонкам, обняла одной рукой.
×××
Ей снился « домашний» сон: спальня дышит то сжимаясь, то становится больше. Хочется пить, свет от лампы горит. Всё попытки собраться, понять где видения, а где нет привязаны к мобильному телефону в руке: 15.30  он вышел из больницы, 16.00 пошёл в аптеку, плюсом пятнадцать минут через двор. Она ждёт в озере из простыней и одеял, её тянет вниз под матрас. Она кричит:
— Мишель!
— Мам! Мам, ну ты чего? Я здесь!
— Я думала, что ты ушёл! — даже во сне есть тоска. Она тянет руку.
— Мам! Я хочу, чтоб ты сейчас меня поняла!
Сквозь шторы сочится всполохами жёлтое и оранжевое. С улицы гомрн и крики.
— Ты был в аптеке? Мне плохо! Дай таблеток! —Садиться ровно, воняет потом: — Я же вижу ты хочешь уйти! Брось меня! Дай матери сдохнуть! Что приперся?! Давай! Он садится рядом. Она пытается разглядеть его, но все плывёт.
—  Нам надо уходить. Я понесу тебя на руках. Мама, пожалуйста! Она начинает выть: — Ты хочешь меня бросить! Как твой отец совсем! Просто взять и уйти!
—Нет! — Мишель обнимает ее, просовывает руку под спину в попытке приподнять, — Я понесу тебя!
На мгновение ее взгляд становится осмысленным:
— Детка, я не могу. Я же заразна. Куда мне на улицу? Ты хочешь, чтоб меня оштрафовали? — хихикает и  вновь в беспамятство.
— Мам, мы в жопе.
— Не ругайся, милый!
— Третьи сутки нет электричества. — Сидеть рядом больше нет нервов, Мишель вскакивает и подходит к окну. —На улицах бойня. Грызутся из-за телевизоров, а их не во что включить. — Мишель выглянул  за штору — У магазинов больше нет витрин, а у банков не взломанных банкоматов.  Надо уходить! Нас убьют иначе! Мама!  В Центральном на подземной парковке остались двадцать машин. Всё отрубилось. Не выйти! Три дня кричали. Сегодня перестали. Задохнулись. — он ходит по комнате, трогает привычное: вазу у телевизора, книжные корешки на полке. Не уговаривает, перечисляет: — Мам, с зоны- тройки, что за речкой все менты поубегали. Сколько времени, как ты думаешь, сколько времени  зекам до нас ? Нашу соседку помнишь? Её на дереве повесили, а что до этого сделали, говорить не буду.  Ты так же хочешь?
— Меня то за что? — Полина ложится на бок. Ее тошнит. Мир- блестками в калейдоскопе, и поэтому она кричит:
— Да пошёл ты! Ненавижу! Убирайся! Мы — налогоплательщики ! Государство нас обязано…а ты все врёшь! Уходи! Ей кажется, он уйдёт все станет как прежде. Как нашаливший ученик выйдет за дверь, вернётся, извинится, станет даже чуть круче, чем был, ведь он же опоздал, не побоялся — на контрольную. Входной замок тренькает чуть слышно, петель и вовсе не слышно, но как же ощущается, когда был человек и нет!
Разбудил Коля. Взял ладошками за щеки:
— Полина, ты чего? Просыпайся! Кошмар снится! Разговариваешь!
— Да, милый, встаю!
Сквозь узкие, забитые досками окна лезет утро. В свете огарка лицо мальчика с носом картошкой и рыжим пухом у лба.:
— Ты такая была! Сначала руками била, а потом заплакала.  Что это, Поль?  Прижала его к себе :
— Ничего, солнышко! Сон! — сунула нос в макушку, — просто сон.

Подпись автора

Мария, Германия.
Репетитор по такту и его отсутствию.