- Ну и дрянь же ты, Маша! - сказал я, отступая от нее на шаг. Маша бросила белье, которое яростно полоскала в тазу и резко выпрямилась. Ее белокурые кудряшки прилипли к взмокшему лбу, а ноздри гневно раздулись.
- Кто дрянь? Я? Ты на себя бы посмотрел, опарыш бледный!
- В этом ты вся- сказал я ей. - Хамовитая, деревенская фефела, возомнившая себя пупом земли!
- Да я тебя сейчас прикончу! - взвизгнула она и замахнувшись, вдруг замерла на месте. За моей спиной открылась дверь хибары и в комнату зашёл Машин начальник, Евграф Пасюков.
- Э, ребятки, вы чего опять не поделили? - благодушно обратился он к нам.- А ты чего, Машань такая красномордая?
- Отлезь, Евграфка! Не тебе нос сюды сувать! - огрызнулась разгоряченная Маша. - Моя морда- мое дело, и твои шуточки пошли бы на три веселые буквы!
Я отошёл в сторону, не собираясь мешать Маше и Евграфу. Похоже, назревало сражение века, удача в котором будет явно не на Машиной стороне. Но Евграф видимо не имел планов выяснять с Машей отношения рукоприкладством. Он свернул цигарку и присел на свёрнутые сети, валявшиеся в углу. Маша так и застыла у своего таза, с голыми по локоть руками, на которых поблескивали капли воды и мыльная пена.
- Ты это...Не лайся с ним- пуская сизый дым добродушно предложил Евграф.- Он нам здоровым нужен и живым. А если что случится- я тебя лично в расход пущу.
- Кого- меня? - взвилась Маша.
- Ага. А то кого ж ещё? Или он нас довезет до Шемиза, или ты. Но ты ж у нас вроде не штурман и в буерах не разумеешь.
- Да что ты затружишь за него, Евграф? Он тебе кто? Ты вспомни, кто он вообще такой! Забыл, да? Жаль мы его ране не кончили!
- Заткни поддувало, Машка- посоветовал Евграф, и в голосе его почувствовалась что то уже совсем не доброе.- В этой дыре любой проводник злата дороже. А кто он, или что он- меня не колышит.
Я все ждал, что Маша как нибудь дико заорёт, да и швырнет в Пасюкова тазом, или хотя бы бельем. Это вполне бы соответствовало ее жизненному укладу и образу мышления. Но видимо, аргументы Евграфа подействовали на нее как опий на страдающего от сильной боли. Она только дернула плечами, и вышла из хибары, громко хлопнув за собой ветхой дверью.
Евграф свернул ещё одну цигарку и протянул мне. Мы закурили.
- Ты энто...Не зобижайся на нее. Нервная она, дура баба. Будь я ее мужем, я бы удавился!
- Да мне все равно- ответил я. - Я прекрасно понимаю причины ее неприязни ко мне. Но тебе, Евграф, не стоит о ней так грубо. Она все- таки женщина...
- Да уж...Да и ладная какая! Кровь с молоком! На ней бы пахать и пахать! - мечтательно сказал Пасюков.- Такая бабища и тут в песках пропадает!
- Так ты бы сказал ей. Помог бы так сказать советом! - ответил я. Евграф отмахнулся.
- Да ну! Нахрена! Я ей скажу, так она мне рыло расцарапает. Нетушки, сам с ней говори, коль жизнь недорога!
Я промолчал. Сказать мне было нечего.
...
Ветер гнал волны песка, поднимая его, закручивая и швыряя нам в лица. На зубах хрустел песок, покрывал пылью одежду, попадал в глаза. Только бы не началась песчанная буря. Если такое бедствие произойдет, то мы ещё на несколько дней будем прикованы к нашей хибаре, и наверняка сожрем друг друга...
Буер стоял в жёлтой дымке, и казался каким то огромным, доисторическим животным, раздувшим на ветру высокий , серый плавник- парус.
Чуть поодаль от него копошились Пасюков и Маша, перевязывая веревками тюк со своим скарбом. Маша поправила автомат за спиной и хмуро посмотрела на меня.
- Ну гляди у меня! Только попробуй нас завести не туда!
- И что будет? Убьешь меня?- осведомился я.
- Убью!
- Вначале спроси разрешения у Евграфа. Эй, Евграф, слышал, что твоя протеже мне угрожает?
Евграф отвлекся от тюка и поморщился.
-Моя - кто?  Уймитесь оба! Что вы как собаки грызетесь? Пора и о деле подумать, а на трёп времени нема!
- Если вы мне так не доверяете, поискали бы кого другого в проводники- сказал я. - В такой обстановке крайне сложно работать.
- Ой, да хватит уже! Машка, ты кончай воду мутить! Вы мне скаженные всю операцию запрете. А ты, капитан, заводи свою страсть!
- Как скажешь- ответил я, садясь на буер. - Маша, руби пожалуйста веревки и садись к нам.
На лице Маши читалась неподдельная, искренняя ненависть ко мне.
...
Буер криво стоял уткнувшись в заиндевелый бархан. Мачта его переломанная по полам, торчала знаменем поражения, и ветер дополняя это сходство перебил клочья паруса.
Я с трудом перевернулся на спину. Левая рука и бок мой были мокрыми от крови, в голове стоял глухой звон.
Надо мною распростерлось задымление от пыли небо, которое напоминало низко нависшую крышку свинцового гроба. Я попытался сесть, но снова завалился на бок. Потом на меня свалилась бурокрасная мгла.
....
Я очнулся от того, что меня волокли по песку.
- Кто вы? Где я? - прохрипел я.
Чьи- то руки бросили кусок паруса, на котором я лежал. От неожиданности я стукнулся затылком об землю. Сверху надо мной наклонилось Машино лицо.
- Очнулся, гад? - прошипела она.- Хотел нас угробить?!
Я с трудом соображал, что происходит.
- Где...Пасюков? - наверное этот вопрос был не очень уместно задавать разозленной Маше, но это пока единственное что тогда пришло мне в голову
- Ах Пасюков? Вспомнил, скотина? Дык ты его сгубил! А тот баран ещё и поверил тебе! И меня хотел угандошить, да?
- Как это сгубил? Почему сгубил? Где? - ошарашенно пробормотал я.
- Ах как? Ты, шелупонь ученая буер прямо в бархан врезал! Что, с самого начала продумал как кончать нас буш?
- Я не врезал никуда! Ветер! Черт побери Маша, ты такая дура, что я даже не верю своим глазам! Ты что, серьезно думаешь, что я стал бы планировать аварию буера, что бы вот так валяться в крови и издыхать в пустыне?
- А шо, не правда чо ль? Ты ж нас ненавидишь, мы ж таких как ты пачками  к боженька на обед отводили?!
- Дура, идиотка! - ответил я ей, ощущая как темнеет в глазах. - Твой Пасюков мне обещал заплатить за доставку. Неужто ты, баба глупая решила, что я свои же деньги в песке зарою? Ой, и дура же ты...
- Хватит меня дурой кликать! Я те шею сейчас сверну- прошипела она, но уже без своей обычной злобы.- Поклянись, что не хотел нас убить! Богом клянись!
- Клянусь- просто ответил я. - Я  не враг себе, что бы пускаться в подобные авантюры.
Она шлёпнулась рядом со мной на кусок парусины и подперла щеки руками.
- Что же нам делать? Мы ж пропадем, как собаки пропадем тут! И к поселку не вертаться- и вперёд пути нет! Что же делать?!
Я видел как она плачет от отчаяния. В другое время я ее может быть и пожалел, но сейчас все мои мысли были заняты сломанной рукой и глубокой раной на боку. Поэтому Маша поскуливала без какой бы то ни было моральной поддержки...
...

   Всю ночь ветер швырял песок, на сооружённый Машей из обломков буера и парусины шалаш. К счастью в тюках были спички и сухое топливо. Костер хоть немного согревал нас в этом холоде.
Я время от времени проваливался в сон,  и спутанные, удивительно цветные видения кружились вокруг как испуганные снежинки.
В проблесках между бредом, я словно со стороны наблюдал как Маша перевязывает меня куском своей сорочки, и как пытается растирать мне грудь, видимо пытаясь привести в себя. Шум ветра заглушал все звуки, а потом ветер ворвался в шалаш и я увидел, как Маша рассыпается, превращаясь в песчаный смерч и улетает куда то.
Шалаш осветился сотнями маленьких свечей, и рождественское дерево раздвинуло парусину крыши, открывая золотое небо, усыпанное золотыми же блёстками. Все сияло и переливалось, как шесть лет назад в нашей столичной гостиной, где моя мать устраивала
" рождественский бал"( слишком пафосное название для  встречи нескольких семей с детьми). Тогда мы были настолько беззаботно счастливы, и я и мой брат, что будущее казалось безоблачным и ясным, наполненном музыкой, запахом цветов и свежей французской выпечки.
И сейчас, словно в Машин  шалаш вернулись, нет, ворвались! Призраки прекрасного прошлого. Звучал мягкий баритон фортепиано. Я видел Веру, Софи и Юлию- все трое в кружевных, лёгких платьях с шелковыми лентами на поясе.  Софи была в маленькой соломенной шляпе. Когда я поздоровался с нею, налетел ветер и сорвал шляпку с ее головы. Софи была обритой наголо, ее прекрасные, темные волосы исчезли.
- Но где же твои волосы? - спросил я ее.
- Я их продала кухарке.
- Зачем же?
- А матрасы набивать. Она ещё и зубы скупает- на  завод фарфоровый сдает.
И Софи захохотала. Я у ужасом понял что вместо зубов у нее черные, кровавые десна. Я отшатнулся в сторону от нее и открыл глаза. В  полутьме шалаша я заметил силуэт Маши. Она стояла надо мной с металлической кружкой в руках.
- Очухался? - осведомилась она. - На, пей, и не вздумай сопротивляться, придушу!
- Что это?
- Кофа желудевая. Евграф с собой возил постоянно.
- Желудевая? Это как?
- Да так. Нормальной, из ячменя не купить таперича. Неурожай зерновых , не слыхал?
- Кофа...Никогда про желудевый кофе не слышал. Да и про ячменный. Мы до войны обычный пили, из зёрен.
- Ну извиняй, для вас буржуев сегодня в меню тока желудевое. Пить то буш?
- Да. Спасибо.

"Кофа" имела горький и противный вкус, чем то напоминающий настойку коры дуба. Но выпив эту дрянь я внезапно ощутил прилив сил. Мне вспомнились рассказы няньки, в моём далёком детстве, когда она рассказывала что сильный и опасный зверь лесной вепрь питается исключительно желудями, у корней древних дубов.
- Лишь были б жёлуди, ведь мы от них жиреем- процитировал я басню Крылова о Свинье и Дубе.
Маша не поняла.
- Не сжиреешь, тут всего-то на пару чашек осталось. Надо выбираться отсюда, иначе амба!
- Надо ещё понять, куда идти- сказал я. Тут пустыня, ориентироваться можно только по солнцу.
…
- Чегой-то у тебя губы посинели, болезный- шепчет тревожно Маша, разбудив меня ночью. Холодно. Только что мне снилось осень в нашей деревне- сухая, теплая, солнечная. Желто- зелёная листва тополей пронизанная нитями света. Белый домик с деревянными колоннами и высоким крыльцом. Воздух дрожал, был свеж и так звонок, будто соткан из звука маленьких, серебряных колокольчиков. Мне не хочется отпускать этот сон, хочется оттолкнуться от мерзкой реальности этой темной, мёрзлой палатки и Маши, грубо теребящей мое плечо. Хочется провалиться назад, уснуть и более не пробуждаться.
- Пожалуйста, оставь меня в покое- сказал я ей.
- Нетушки. Не хватало мне, что б ты тут помер! А кто меня из этой дыры выведет?
- Да я тебя не выведу уже, Маша!  Я на ногах не держусь, что ты, сама что ли не видишь? Знаешь, самое разумное что ты можешь сделать- это забрать остатки припасов и идти искать дорогу. Я уже не встану, так что не теряй время- иди ищи своих.
- Свинтить решил? Слабак! - фыркает она. - А как фуфыврился намедни: я вас привезу, я дорогу знаю! Рохля!
- Да назови хоть горшком, в печку лишь не ставь! Сама посуди: нам вдвоем тащиться- верная смерть. Спасай себя. Я бы на твоём месте именно так бы и поступил.
- А я не ты! У меня кровь в жилах а не вода стылая! Чой то думаешь, я живую душу на смерть оставлю?
- Да хватит уже играть в благородство, баба дурная! - не выдержал я. - То ты меня прикончить собиралась, то выпаиваешь желудями! Будь последовательна, хотя бы сейчас. Ты Мне- кто? И я тебе кто? Иди, пока не превратилась в мороженую рыбу, вали к своим!
Она шлепнула меня ладонью по губам- не сильно, но довольно-таки болезненно.
- Не тебе за меня думу думать. Я не зверь, как ты, хоть и наук не разумею. Нет во мне гнильцы!
- Ой ли? А как ты с своим ныне покойным шефом грабила обозы?
- Надо будет- ишшо ограблю- прорычала Маша.
Она откинула куртку, которой я был накрыт, и ощупала перевязку.
- Мокрая, вся кровякой пропиталась, сменить пора. Я ща. Ты это...а ну голову отверни, не смотри на меня!
Она встала и отойдя в сторону скинула полушубок. От ее сорочки оставалась только верхняя часть с рукавами.
- Чё, я сказала? Отвернись, ирод!
Я повернул голову к стене шалаша. Парусину надувал ветер.
...
Когда она содрала прилипший к моему боку конец тряпки я не сдержался и вскрикнул от боли. Она зашипела:
- Терпи, казак! Чё ноешь как маленький!
- Черт, больно! Повадки у тебя, как сельского коновала!
- Гы! Много ты коновалов-то встречал?
- Доводилось.
- Ну вот, вродь все. Промыла, чистым завязала. Пить хошь?
- Да, благодарю.

- Чей то холодный ты- с беспокойством говорит она.
- Подожди пару часов, горячка снова начнется- потеплею.

Ветер воет все сильнее, уже и костер у входа падает под его напором. Маша некоторое время думает, потом скидывает полушубок и ложится под куртку рядом со мной. Полушубок накидывает сверху.
- Чур не лапать, а то глаза выцарапаю! - -предупреждает она.
Я ощущаю ее горячее, здоровое тело, крупную грудь, которая упруго упирается мне в правый бок.
- Я и не собирался.
- Ну и ладненько. Ночь переждем, а там видно будет!
....

Третьего дня Маша куда-то надолго уходила. Я полагал, что она послушалась  моего совета и ушла, оставив меня помирать в одиночестве. Прошло около суток или более того( со счётом времени у меня с недавних пор начались проблемы) и под вечер, под самый кровавый морозный закат, Машка вернулась. Под узцы она вела двух низкорослых, мохнатых лошадок аборигенной породы. Это ж надо! Вокруг не души, а она и тут ухитрилась кого-то ограбить! Ох не зря Евграф ею так дорожил...
- Вставай, да в седло садись. Поедем!
- Маша! Ты не баба, а золотая жила какая то. Где ты лошадей раздобыла?
- Гы! На кусту кобыляка росла, а жеребята под кустом лежали. Подобрала да принесла в платочке. Верхами то ехать сдюжишь?
- Не знаю, если отключаться начну- в гриву вцеплюсь.
- Давай я тебя к седлу привяжу, а то погляжу недолго ты проскачешь!
- Как знаешь. Только лошадям иногда отдыхать надо, придется останавливаться и слезать.
- Ну и шо? Напужал терновник склизкой жабой! Надо будет- остановимся. Давай, вставай, на меня обопрись.  И поживче, некогда мне с тобой возиться!
...
  Ехали мы целую вечность. Несколько раз я терял сознание, и единственное что спасло меня, не позволив оказаться под копытами лошади- это веревка, которой Маша меня привязала к седлу.
Было холодно. Солнце слепило, отражаясь от изморози, покрывшей песок. На горизонте таяли синеватые горы. Я впал в дремоту. Я снова видел наш белый дом у заросшего пруда, над которым простерли корявые лапы старые ивы. На их, далеко нависавших  над водою ветках мы с братом часто сидели и удили рыбешек. Вокруг тяжело жужжа вились стрекозы, на бреющем полете напоминая маленькие самолёты.
Я стоял на его низком, плавно переходящем в гладь воды берегу, и в руке сжимал веточку сирени, усыпанную белыми крестиками цветов.
Я видел Софи- в белом строящемся сатине, она сидела в лодочке, и каждый мерный взмах весла выбрасывал в воздух бриллиантовую пыль брызг. Она окликнула меня:
- Алексей! Алеша! Ну что же ты стоишь, иди ко мне! Поплывём на острова!
- Алексей! Да проснись же! Проснись!
Я открыл глаза, всё ещё не понимая, куда делся пруд, и почему голос у Софи стал грубым, с характерным южным говорком.
Меня снова трясла за плечи эта чертова Маша, теперь уже подъехав на своей лошаденке вплотную ко мне. Непривычно было слышать, как она зовёт меня по имени. Это было, наверное второй раз за четырехнедельное знакомство с нею. Но она продолжала звать меня по имени, и указывать куда то в даль.
- Поглядуй! Поглядуй же! Пришли мы, спасены!
- Что ты там увидела?
- А ты не вишь што ли? Грыдня там, грыденька, вишь стенки белые блещат!
- Город? - недоуменно спросил я. - Но там не может быть никакого города, я знаю карту этих мест!
- Да шо ты знаешь! Мы куды то в блоки ушлепали, с карты твоей! Едем туда! Давай!
Она дернула повод моей лошади, и та устало потрусила за ней. Впереди действительно блестели белокаменные стены, то ли города, то ли какой то крепости.
....
Мохнатое, рыжее солнце оставляло синие, длинные тени на стенах крепости. Белых, бетонных, изъеденных ветрами и морозами. Мы остановились у круглого колодца, посредине двора, и Маша соскочила с лошади, кинув ей поводья на шею. Я запрокинул голову. Небо над бетонными, монолитными стенами, ощерившимися темными щелями бойниц, выглядело необычайно чистым, голубым и бесконечно далёким.
- Ща я помогу тебе. Давай, вот так, ну же!
Она чуть ли не стащила меня с лошади, и зашатавшись от слабости я завалился ей на плечо. Она оступилась, выругалась, но не упала. Поддерживая под руку довела до нагретых солнцем бетонных  ступенек. Я плюхнулся на них, прислоняясь спиной и затылком к шершавой, но неожиданно теплой стене. В глазах плыли красно-жёлтые круги, круги, то ли от изнеможения, то ли от ослепляющего блеска вокруг. Я зажмурился.
- Живой, чай? - спросила Маша, и в крикливом, сельском ее голосе я почувствовал участие. Или просто допридумал его.
- Живой... Что будем делать дальше?
- Осмотреться б! Може тута засада какая!
- Маша...
- Чавой?
- Объясни ты мне, начерта ты со мной тут возишься? Одна бы ты была бы куда мобильнее.
- Моб... Чо?
- Ну черт побери, тебе одной было бы проще. Ты здесь не пропадешь, вон даже лошадей умыкнула. Зачем ты меня то тащишь?
- А мож ты мне глянулся? Сокол ты мой ясный,а? Женись на мне? Я ж девушка одинокая, да и по дому много чего умею!
- Маша, в твоих талантах я даже не сомневаюсь, только....
- Тсс! Смотри!
Я повернулся туда, куда указывала Маша. По направлению к крепости, ниже по склону, на котором она стояла ехали на лошадях какие то люди. За спинами у них на ярком солнце поблескивали винтовки.
- Это твои? - спросил я у нее, лелея некоторую надежду.
- Не. Не схоже. Погодь ка!
Она легла на живот, и проползла чуть дальше по склону и прилегла за камнем. Всматривались жадно, как охотящаяся лисица. После повернула ко свое круглое лицо. Из под загара проступала предательски бледность.
-Тихо только! Ляг на землю, что б не сняли!- прошипела она.
Я с трудом переполз на стылую, заскорузлую от льда почву и подполз к Маше.
- Так кто это?
- Это шайрюки, бандиты по- ихнему! Нам с тобой крышка, Алеша! Вот сподобило вляпаться в навоз!
- Патроны...патроны есть у тебя?
- Есть...
- Слушай, в этой чертовой крепости скорее всего их склад. Тебе надо быть осторожной. Иди туда. Мне оставь автомат, я их отвлеку- сказал я ей.
- Ты чё, совсем умом тронулся?
- Машка, послушай меня. Там скорее всего оружие и патроны. Твой запас скоро кончится и нас просто порежут на ремешки. Иди в разведку, если найдешь стволы- тащи сюда.

  Я остался лежать с Машиным автоматом за бетонными кубами, в беспорядке валявшимися на склоне. Я видел как она ползет к крепости.
Время остановилось, и люди на склоне остановились. Моя задача была в том, чтобы в случае приближения их открыть огонь. Отряд был небольшой- всего семь человек, патронов должно было хватить всем. Но это в теории, а на практике, смогу ли я попасть в цель? Единственное, что приходило мне тогда в голову подпустить их на очень близкое расстояние и расстрелять очередью. Эффект неожиданности- это залог хоть какого то, да успеха. К моему счастью, правая рука была цела, и приноровившись я мог стрелять.
Но они, эти шеврюки, как называла их Маша, мирно курили, о чем то переговаривались, и ветер даже доносил время от времени обрывки незнакомого, гортанного языка.
По мёрзлой, мартовской земле растянулись крылатые тени пролетавших птиц, за которыми гнались не менее проворные тени облаков. Великое молчание обьяло и пустыню, и руины крепости, и тех, кто стоял ниже по склону.

Их опухшие, черные от пустынного загара рожи замаячили в метре от меня.  Вожак заметил меня и что-то гортанно проорал. Я ощущал их вонь- острую, звериную, с примесью гнилости и каких то смрадных местных специй. Они достаточно близко, но я ждал. Ждал что бы наверняка.
Они шли ко мне, видя что я лежу, и явно не взяли в расчет автомат. Может они его и не заметили- солнце было у меня за спиной и слепило их.
Первую очередь я дал по ногам. Видел их корчащиеся фигуры, слышал вопли, похожие на звуки взбудораженный обезьян. Кто - то упал ничком, и несколько моих пуль встретились с его черепной коробкой. Розовый мозг забрызгал землю и одежду стоявших сзади, несколько склизлых кусочков попали на мое лицо. Третья очередь докосила оставшихся- ошарашенных, визжащих. Пули с шмякающим звуком врезались в плоть. Вой и скуленье оглашали меня. Потом сил у меня уже не было- я уткнулся лицом в землю и просто лежал около кучи тех, кого отправил к ангелам на небеса, или во что там верят эти недоноски?

   Руки Маши легли мне на плечи. Она перевернула меня на спину. Я всё ещё продолжал сжимать ее автомат. Над нами ширились небесные просторы, куда то плыли облака, набегая на расплющенный эллипс солнца.
Маша рукавом стёрла с моего лица мозги убитых.
- Тебя не ранили?
- Нет, они не были готовы- ответил я. - Перестрелял их как цыплят...
- А надоть  было дождаться осени! - вдруг сказала она непривычно звонким голосом.
- Осени?- недоуменно переспросил я.
- Агась. Ты шо, не слыхал, что цыплят по осени считают?
А-аа...шутка... Ей было веселее чем мне.Я же ощущал полное отупение, будто после удара тяжёлым мешком по голове. Сверху, с самых небес на меня и Машу упала длинная тень.
Цыплят надо считать по осени...
....
- Скучавш?- прошипела Маша мне в ухо, и я дернулся всем телом от испуга. Сильная боль пронизала руку и бок, и что бы не застонать я до крови прокусил себе губу.
- Ты...дура! А если бы я с перетруху очередь дал? Нам бы обоим крышка уже была!
- Не серчай, голубь! Я тут гостинцев тебе принесла!
Маша вытащила из-за пазухи два неплохих револьвера, и рожки с патронами для автомата. Ещё один автомат лежал возле ее бедра на земле.
- Машка, умница ты моя! Как это тебе удалось?
- Там правда склад! Ты чо ли , знал?
- Нет. Но просто опыт подсказывает. Что ты там ещё видела?

- Тама размолочено все. Стены правда устояли. И есть башня - та целехонька. И погребок.
- Какой ещё погребок?
- Ну такой, бетонный укреплён шо сама крепость, а дверочка железо чисто. И открыта. Там ступеньки глубоко идут, я не полезла, тя оставлять не хотела.
- Бункер! Маш, это бункер!
- И шо с того?
- Да как " шо"? Если мы туда сейчас переползем, оттуда можно будет этих твоих шеврюков по одному снять. Захватим эту крепость, там и припасы возьмём. А дальше- сил поднакопим и свалим.
- Толково придумал! А если их ещё больше, чем тут?
- Верно мыслишь, Машуля. Подождем всех и там же их и прикопаем. В могиле места всем хватит.
- Ага, а меня значица обвинял в грабежах? А сам то, сам!
- Обвинял. Но то ты не сравнивай. Ты- мирняк шмонала, а тут бандиты. Или мы их, или они нас. А тебя вообще по кругу пустят, если поймают.
- Ты ть гляди, как ожил! А поутру как мешок валився!
- Тебе Машенька спасибо. После этих дней проведенных нами вместе я убивать хочу.
- Аха- ха, ну даёшь! Лады, когда в бункер?
- Подожди, понаблюдаем. В нужный момент дам сигнал.
…
В апреле лёд понемногу растворился и втек в пески, породив в них слабые ростки жизни.
Раны мои подживали, а новые претенденты на крепость так и не появились. В щелях бетона, на слабеньких прутиках вишни появились первые бутоны, похожие на неуспевшие растаять комочки снега.

Маша лежала рядом со мной на старом, вышитом пёстрыми газелями ковре, и внимательно рассматривала мою правую ладонь.
- Что там видишь? Дальнюю дорогу, казённый дом?
- Та не. Вижу что дама пиковая с тобой рядом, и счастье те, лишь через даму ту будет!
- А даму ту, не Маша зовут случайно?
- Вестимо, Марией Семенной кличут.
- Ну значит, так тому и быть- говорю я ей. Она склоняется надо мной и начинает мелкими поцелуями покрывать лоб, глаза и мои губы. Щекотно. Я смеюсь от ее странных ласк. - Маша! Ну что ты! Я с тобой с ума свихнусь!
Она закрывает мне рот ладонью и прижимается ко мне. Я чувствую тепло ее крепкого, здорового тела.
Ветер врывается в пустые, безстекольные бойницы запахом вишнёвого цвета, и слабого, далёкого дыма.
Мы с ней молчим, и молчание это глубже, чем иные правильные и искусные слова. Никуда не надо торопиться, бежать, бороться. Мы как камни в реке, и воды жизни обтекают нас, живящей прохладой. Мы идём рука об руку по залитой апрельским солнцем улице. Обшарпанные стены домов сияют как золотые. Сияющие зеркала луж на асфальте разбросаны то там то тут. Подмышкой у Маши несколько потрёпанный дешёвых тетрадок, аккуратно перевязанные бечёвкой.
У стеклянной двери с покосившейся вывеской " Редакция" она останавливается. Смотрит на меня то ли вопросительно, то ли недовольно.
- Ты энто...не ходи за мной... Я сама...
- Отчего? Может я попробую надавить на них?
Она шмыгает носом.
- Не- а... Там не таковские людишки. К ним низзя с оружием. Умные шибко!
- Ну иди тогда, а я тут покурю.
...
   Она поднимается по щербатым ступеням. Сейчас она уже куда круглее, чем раньше- носит под сердцем нашего с нею ребенка.
Проходит полчаса, а Маша все там, в редакции. Там ее наверняка ругают по чем зря- за жуткие ошибки, за незнание многих слов. От помощи моей она вечно отказывается, так как стесняется. Стою, курю. Мы уже год живём здесь. В этом городке много пришлых- листья, ветром гонимые без родины и дома. А Машу потянуло в литературу. Пишет она и пишет- короткие рассказы, стихи ужасного качества, про нелегкую долю кухарок и прачек. Иногда ночью встанет, возьмёт с столика огрызок карандаша и слюнит его. Чирикает что то в своем засаленном блокноте. Мне читать не дает- боится что буду ругать. Это ее чувства, что то глубокое и личное. Пусть так. Пусть.
Проходит почти час. Я присаживаюсь на скамью. Солнце слепит неимоверно, тянет в сон. Краем глаза я вижу тень, знакомую такую, до странности. И прищурившись, всмотревшись в нее я понимаю- это Пасюков. Не призрак нет. Самый настоящий Евграф Пасюков. Стоит под пыльным платаном и смотрит в мою сторону. Неужели он выжил? Конечно, такое тоже возможно. Но Маша! Как она могла его просто так оставить!?
Пасюков смотрит на меня а я на него. Я и не знаю чего ожидать теперь. Выстрела- скорее всего, да и рука его медленной змеёй ползет за пазуху.
- Алексей! Приняли ! Вирши мои!
От неожиданности я оборачиваюсь. На лице Маши играет счастливая улыбка, и кажется она мне самой распрекрасный красавицей на свете. Она кидается мне на шею. Я обнимаю ее, такую счастливую, гордую, и вижу как Пасюков, разворачивается и медленно исчезает в тени подворотни.
Видимо, решая дать Маше отсрочку.

Отредактировано Константин Чарторыйский (2025-10-03 08:52:27)

Подпись автора

מְנֵא מְנֵא תְּקֵל וּפַרְסִין‎