Благие намерения

1.
     Месье Барбье пожал плечами и виновато улыбнулся:
     - Ему совсем недолго осталось, святой отец.
     Филипп понимающе кивнул:
     - Пока квартируюсь здесь, буду помогать Луизе по возможности.
     - Да, - лекарь протянул ладонь для прощального рукопожатия, - уж будте любезны. Она слишком…
     Он замялся, стараясь найти подходящее слово.
     - Меланхолична, - закончил за него Филипп.
     - Именно, - Барбье кивнул, откланялся и развернувшись на каблуках, посеменил через слякотную улицу.
     Филипп набрал в грудь воздуха, выдохнул и перекрестившись вернулся в дом.
     Местный кюре распорядился поселить его здесь, в доме квартального кузнеца Форжерона, до того момента пока не будет готова келья наместника в городской епархии.
     Луиза встретила Филиппа жаждущим вестей взглядом. Святой отец в ответ виновато пожал плечами:
     - Вам и так не сладко, Луиза. А тут еще и я свалился на голову.
     - Не говорите глупостей, святой отец. Вы – наше с Жаном благословение. Знак, что Господь нас не оставил.
     - Господь в любом случае вас не оставит. Моя первая молитва в приходе будет за здоровье вашего супруга.
     - Мне страшно. Боюсь, что Жан отдаст богу душу.
     С благодарностью сжимая в руках хрупкие, подрагивающие плечи Луизы, Филипп покосился на больного. Жан Форжерон являл собой прискорбное зрелище. Когда-то пышнорозовая физиономия квартального кузнеца сейчас осунулась, натянулась по черепным костям грязной, дряхлой ветошью. Маслянистая испарина тонкой пленкой укрывала болезненное лицо. Испуганный, непонимающий взгляд заболоченных глаз улиткой ползал по стенам и потолкам. Иногда на мгновение присасывался к фигурам врачующих и затем снова без эмоций продолжал свой путь дальше.
     «Непременно отдаст. Причем, очень скоро, - Филипп, поморщился, и через мгновение, словно испугавшись строгого замечания, так же мысленно добавил, - да спасет Господь его душу»
     Божественно красивая, хрупкая, нежная Луиза всё льнула к нему своим жарким телом под тонкой домашней тогой. Жалась вплотную, словно предлагая подробно изучить изгибы ее юной фигуры.
     Она наконец оторвалась от груди священника и подняла заплаканное личико:
     - Я очень люблю его, святой отец, - задыхаясь залепетала Луиза, - любое испытание, любая жертва… я пойду на все, только чтобы Жан выздоровел.   
     - Милая моя, - он на мгновение замер в нерешительности, затем все же коснулся ладонью ее волос, - Вы путаете спасителя с утешителем
     - Нет, нет, - она замотала головой не желая верить в худший исход, - я слышала, если усердно молиться и соблюдать пост, Господь сжалится над нами. А вы его слуга. Наш проводник. Вы ведь можете мне помочь? Скажите, что можете…
     Так не хотелось выпускать эти плечи из рук, не хотелось переставать дышать ее запахом.
     - Да, - Филипп выдохнул спертый в груди воздух и тут же осекся.
     В благодарном порыве Луиза снова прижалась к его груди.
     - Молю, помогите нам святой отец… я буду вашей рабыней до последнего вздоха. Сделаю все что скажете.
     Прикрыв глаза, святой отец глухо забормотал:
     - Я попробую поднять связи в Париже… быть может аббатство пришлет другого лекаря.
2.
     Отец Филипп, сложив за спиной руки в задумчивости брел к городскому приходу. Несмотря на то, что вступление в должность епископского наместника ожидалось завтра и викарии пока еще только готовили его келью, навестить епархию было необходимо. Оттуда вместе с почтой святой конгрегации его письмо дойдет до родного аббатства в разы быстрее, чем обычным почтальоном.
     Хотя даже в этом случае настоятель скорее всего откажет в просьбе прислать сюда монастырского лекаря. Это слишком долго, слишком хлопотно, слишком дорого, слишком, слишком…
     И для кого? Для квартального кузнеца…
     Смешно ведь. О чем он только думал?
     Священник невесело ухмыльнулся:
     «Известно, о чем…»
     Он остановился. Достал из-за пазухи опечатанный сургучом конверт и, подумав немного, изорвал его в клочья.
     - Берегитесь, мессир, - с левого бока хрипло заклокотал вонючий клубок лохмотьев.
     Филипп обернулся и машинально отступил в сторону. Нищий заискивающе пялился на него единственным глазом из-под горбатого плеча. Он брел тяжело, медленно, волоча за собой по земле тюк, такой же грязный, как и он сам.
     Филипп перекрестил юродивого и повернулся было, чтобы продолжить путь, но нищий не унимался:
     - Хе, - закряхтел он, - и что мне делать с вашим крестом?
     Немного опешив, святой отец остановился и заинтересованно осмотрел беднягу:
     - Тебе не нужно мое благословение?
     - От вас, - надменно рявкнул бродяга, - нет.
     - Отчего же? - Филипп вскинул бровь в насмешливом удивлении, - Чем тебе не угодила моя персона?
     - Я чувствую малодушие, святоша. Оно пахнет возможностями, - он плотоядно причмокнул и подмигнул, - такого можно наворотить…
     Мессир добродушно рассмеялся:
     - А я то причем?
     - Притом, что от вас разит… - тараща на святого отца свой мутный глаз, резко закаркал юродивый.
3.
     Прохожих заметно прибавилось. Ремесленная улица постепенно расширялась, скобяные и кожевенные лавки на первых этажах фахверковых построек редели, уступая место высоким мощеным оградам, за которыми возвышались каменные дома городской знати. Взору открывалась широкая площадь перед ратушей.
     В центре ее, размахивая руками и стуча молотками деловито суетились мастеровые. Основание деревянного эшафота с г-образной в два человеческих роста балкой было щедро облеплено по сторонам разнообразным любопытным людом.
     Святой отец замер, уставившись удивленным взглядом на эшафот. Это благодаря какой тотальной халатности его, завтрашнего епископского наместника,  никто не поставил в известность о готовящейся казни?
     В толпе зевак определилась наконец знакомая фигура. Филипп дождался, пока их взгляды пересекутся. И через мгновение смешной пузатый коротышка в черной сутане уже пыхтя семенил к мессиру.
     - Да благословит вас Господь, монсеньор, - все еще не отдышавшись закудахтал городской кюре
     - И вас, брат мой, - кивнул Филипп, - А что собственно происходит, позвольте узнать?
     Он снова кивнул, указывая носом на эшафот.
     Кюре развел руками в растерянности.
     - Это еще ваш предшественник - отец Клодье распорядился, - кюре закашлялся и прочистив наконец горло продолжил, - Пока был жив. Да пребудет его душа в царствие небесное.
     - На сегодняшнее число?
     Отец Пьер утвердительно кивнул и испуганно замер, ожидая решения Филиппа.
     - Могу я ознакомиться с делом и поговорить с заключенным?
     - Конечно же, Мессир. Ведьма в казематах ратуши. Дожидается судного часа. Я вас провожу. А по дороге введу в курс дела.
     Филипп снова неспеша кивнул, заложил руки за спину и направился в сторону ратуши внутренне сокрушаясь особенностям своей новой должности. О любимых совестью еретиках: покое и отдыхе можно забыть. Казнить их сразу, прямо здесь, на новеньком эшафоте и больше ничем не соблазняясь с головой погрузиться в дела.
     Отец Пьер - городской кюре семенил рядом:
     - Ведьма - дряхлая Марта с окраины поселения, что на скалистом берегу совсем недалеко от маяка.
     - У вас есть маяк? - Филипп заинтересованно приподнял бровь. За свою жизнь он еще не бывал в прибрежных городках, а уж тем более ни разу не видел маяк - спасительное чудо моряков, свечу господа в штормовой мгле. Как только юные, склонные к романтизму монахи его аббатства не обзывали это человеческое создание, божественным светом спасающее мореплавателей от смерти.
     Отец Пьер запнулся, быстро кивнул в ответ и суетливо продолжил, чтоб не растерять важные факты:
     - Так вот, дряхлая Марта пару недель назад наслала скотью хворь на свое поселение. Все коровы передохли.
     - Что же ее так разозлило?
     Кюре удивленно пожал плечами.
     - А какая разница, мессир? Просто черная ведьмина душонка, проданная дьяволу с потрохами.
     Филипп усмехнулся:
     - Как у вас все просто, святой отец
     - А зачем усложнять? Меня учили, что зло - это тьма, тьма - отсутствие света, а отсутствию света причины не нужны, мессир.
     Филипп задумчиво кивнул и пробормотал:
     - Они нужны только для его проявления.
4.
     Стертые каменные ступени вели вниз, в самое чрево ратуши. Факел в руке стражника натужно трещал, пламя его истерично бросалось из стороны в сторону, стремясь освободить как можно больше пространства от мрака, поднимающегося навстречу. Уродливые тени плясали на сырых стенах, извивались будто грешники в котлах преисподней.
     Воздух здесь был густым, пропитанным запахом плесени, человеческого пота и чего-то еще — резкого, животного. Где-то в глубине капала вода, и каждый звонкий удар о камень отдавался в висках.
     Ступени закончились.
     Перед отцом Филиппом тянулся узкий коридор, по обе стороны которого зияли тяжелые дубовые двери с железными решетками.
     Тюремщик, коренастый мужчина с потухшим взглядом кивнул стражнику, козырнул перед мессиром и звякнув ключами, толкнул скрипучую дверь.
     - Только пожалуйста, недолго, монсеньор, -  пробурчал он.
     Дверь захлопнулась за спиной.
     В углу камеры, на гнилой соломе, сидела женщина. Ее руки были скованы, клочья грязных волос пучками топорщились в стороны, вместо глаз - щелки над вздутыми фиолетовыми синяками.
     - Наконец-то, - ее голос был мягким, почти ласковым. - Я начала думать, что вы не решитесь спуститься в мое подземное царство.
     - Твое ли? - спокойно ухмыльнулся Филипп, - Мы все в царстве Господа.
     В ответ женщина рассмеялась. Тихо, как шелест листвы:
     - Значит все же Господь привел вас ко мне, мессир?
     - Глупый вопрос. Кто же еще? В духовенстве нет места заблудшим душам.
     - А ежели душа сама жаждет заблудиться?
     Филипп хмыкнул и нахмурился:
     - Искушение - удел слабых духом.
     - Нет, Мессир. Искушение - удел живых.
     Ощущая странный азарт разговора, святой отец снова не без удовольствия парировал:
     - Игры с огнем - для дураков.
     - Огонь бывает разный. Одним греют руки, другим - душу. А иной - сжигает. Какой огонь жжет вас, мессир?
     - Думаешь, я во власти искушения?
     На этот раз Марта звонко расхохоталась в ответ:
     - От вас им разит!
     Услышав знакомые слова, святой отец невольно отступил на шаг. Ощущение проигранной шахматной партии вдруг прочно вклинилось в голову. Пламя факела на стене колыхнулось и затрещало, напоминая Филиппу об опасности продолжительного разговора с ведьмой.
     Он успокоил сбившееся дыхание и решил вернуться в канву стандартной беседы:
     - Я пришел предложить тебе покаяние перед виселицей.
     Марта выпрямилась и звякнув цепями попыталась приблизиться к собеседнику. Оковы дали пройти лишь шаг.
     Она остановилась и напрягшись, забормотала:
     - Я знаю о болезни кузнеца. И могу вам помочь, мессир.
     Филипп замер, стараясь одновременно не выдать своего испуга и лихорадочно соображая, откуда ведьма могла узнать о болезни Форжерона.
     - И каким же образом?
     В голове сейчас билось только одно: «Никаких сделок, никаких кивков и удивлений, никаких признаний ее логики и размышлений верными. Иначе затянет в пропасть»
     - Просто помочь, - Марта склонила голову на бок, - Без условий.
     Филипп недоверчиво ухмыльнулся.
     - А такое бывает?
     - Это вам решать, мессир.
     Святой отец обескураженно молчал.
     Она надеется на его милость? Неужели не понимает, что он не отменит казнь? В силах его новой должности только отсрочить виселицу. Но зачем ей отсрочка? Итог ведь один.
     Филипп вспомнил заплаканное лицо Луизы, ее хрупкие плечи и горячее дыхание на своей груди.
     Быть может Марта раскаялась и ее предложение искреннее? Хочет спасти свою душу, предстать перед Господом хотя бы с единственным козырем? Может же быть такое?
     Он резко выдохнул, словно решившись на что-то:
     - Я слушаю.
     Ведьма пожала плечами и заговорила тихо, вкрадчиво:
     - Завтра утром Жан Форжерон проснется в полном здравии. Ваша Луиза будет счастлива и благодарна… - она запнулась, но сделав над собой усилие, все же договорила, - Господу.
     Филипп медленно кивнул. Он суетливо соображал, пытался с разных углов выстроить ее злой умысел, но ничего не выходило.
     Ежели Марта обманула, и кузнец не выздоровеет, то она тут же будет казнена. Какой смысл лгать?
     На этот раз он кивнул коротко, с долей покорной благодарности перед могучей колдуньей. Немного подумав, не глядя перекрестил ее и пробормотал:
     - Тебе зачтется это, сестра.
     Филипп развернулся и собрался было идти обратно, но тут Марта его окликнула.
     - Мессир, прошу, выполните мою последнюю просьбу.
     Святой отец напрягся. Остановился и нехотя кивнув, повернулся к просящей.
     Ведьма поспешила продолжить:
     - Монах - брат Бенедикт - единственный кто в этих казематах был добр ко мне. Прошу, передайте ему.
     Она выудила небольшой, в пару наперстков величиной, мешочек откуда то из своих лохмотий.
     - Что это?
     - Лекарство, - поспешила виновато объясниться она, - Целебный порошок. Монах мучается мигренью. Только не говорите, что это от Марты. Иначе не возьмет.
     Филипп кивнул, пожал плечами и забрав мешочек у ведьмы пару раз подкинул его в ладони.
     - Ты же понимаешь, что я проверю?
     - Конечно, святой отец.
     Он постоял мгновение, затем повернулся к выходу. Но перед тем как уйти, все же задал мучающий его вопрос:
     - И все-таки зачем тебе это, Марта?
     В ответ она лишь развела руками и отступила в тень камеры:
     - Проявлению света причины не нужны, мессир…
—————————
     Путь к лавке месье Барбье занял чуть меньше часа.
     Увидев отца Филиппа, лекарь тут же принял озабоченный вид:
     - Что-то с месье Форжероном?
     Святой отец в ответ покачал головой и отмахнулся. Он выудил из-за пазухи мешочек со снадобьем и положил его перед Барбье.
     - Проверьте, будьте добры. Мне сказали, что это средство от мигрени. Но я склонен сомневаться.
     Лекарь достал увеличительное стекло, развязал мешочек и высыпал несколько крупиц лечебного порошка на стол.
     - Вас не обманули, - после пары минут исследований заключил он, - Это действительно очень хорошее лекарство от мигреней. Редкое и дорогое.
     Удовлетворенный Филипп распрощался с Барбье и поспешил к общежитию приписанного к епархии аббатства, что бы поскорее найти келью маящегося головными болями брата Бенедикта.
     Настроение было на редкость духоподьемным. Свежий бриз с пролива вежливо трепыхал рясу. Чистое синее небо даже намеком не помышляло о дожде.
     Брат Бенедикт будет благодарен своему мессиру, избавившему его от боли, Луиза обретет счастье со своим выздоровевшим мужем, успокоив любящую душу Филиппа, а дряхлая Марта будет сидеть в темнице столько, сколько понадобится.
     Она принесет ему очень много пользы в светлом, полном возможностей будущем…
5.
     Монах с благодарностью принял от него лекарство. Тут же развел щепотку порошка в воде и выпил прямо в присутствии мессира. Филипп до последнего опасался, что колдунья передала яд, но брат Бенедикт лишь улыбнулся после приема порошка и предложил наместнику разделить с ним постную трапезу.
     Филипп, конечно же, вежливо отказался. Нужно было настраиваться на рабочий лад. Возвращаться в епархию и начинать скрупулезный каторжный процесс по приему дел и должности.
     Ближе к закату, усталый и весь в раздумьях, святой отец вернулся в дом Форжеронов.
     Луиза. Бедная прекрасная Луиза все так же сидела у супружнего ложа. Лицо ее осунулось от усталости. Глазные впадины иссохлись и раскраснелись. Бледные губы беззвучно шептали очередную молитву.
     Жан пребывал в забытие. Беспокойные обрывистые хрипы то и дело содрогали его одряхлевшие мощи.
     - Прекращайте истязать себя, Луиза.
     Филипп подошел к девушке и забрал из ее слабых рук плашку с уксусным раствором. Выжал тряпку и кивком указал Луизе переместиться на кушетку:
     - Отдохните, прошу вас.
     - Нет, нет, - она опомнилась и принялась суетиться, - как хорошо, что вы пришли, мессир. Быть может, мы помолимся вместе…
     - Непременно, дочь моя, - он не удержался и по-отечески прислонил ладонь к ее щеке. Она в ответ прижалась к нему в поисках утешения.
     Боже, вот же она, в его руках. Хрупкая, нежная. Ластится, словно кошка. Покорная и божественно красивая даже сейчас, в измученном, ослабленном состоянии.
     Он усилием воли убрал руку.
     - Надо быть сильной, Луиза. Что если вдруг он не справится? Я к тому, что жизнь не заканчивается…
     Она зажмурилась и замотала головой:
     - Простите, святой отец, но я даже слышать об этом не хочу, - Луиза замерла на мгновение и прошептала, - я перестану существовать, если он умрет.
     Филипп медленно кивнул и потупил взгляд. Странное, неодолимое чувство к этой девушке несло его душу бурным речным потоком куда-то…
     Неужели Богу не угодно, чтобы она была счастлива?
     Неужели не угодно Ему, чтобы Жан излечился от хвори?
     Неужели счастье Луизы и здоровье ее супруга не стоят отсрочки ведьминой казни?
     Последний луч закатного солнца растаял на щеке Луизы. Тяжелые черные тучи за окном наконец заступили на вахту. Небо пролилось дождем.
     Закончив обтирать больного, Филипп мельком взглянул на уснувшую на кушетке Луизу, встал, накинул плащ и вышел на улицу. С минуты на минуту с обещанным вечерним визитом должен был прийти месье Барбье.
     Надо его встретить.
     Лекарь не заставил себя долго ждать. Сноровисто пробираясь на носочках по слякотным топям, он пересек улицу.
     - Приветствую вас, святой отец. Как больной?
     - Все также, - устало выдохнул Филипп, пожал руку гостю и пригласил внутрь.
     - Кстати, пока не запамятовал, - вдруг опомнился лекарь, - вы не могли бы для меня достать тот порошок, что приносили на проверку сегодня?
     - А что, у вас тоже мигрени?
     - Нет. Упаси Господь, - весело отмахнулся Барбье, - У меня бессонница. Совсем забыл вам сказать, что это снадобье помимо того, что лечит мигрени, еще и очень неплохое снотворное.
————————
     Среди ночи в келье городского кюре - святого отца Пьера раздался громкий настойчивый стук. Священник вскочил с койки и суетливо запахивая халат, поспешил к двери. На пороге стоял промокший всклокоченный наместник епископа.
     - Приветствую, мессир, - испуганно проблеял кюре, - что вас привело в такой час?
     - Простите, святой отец, - сбивчиво начал Филипп, - Нет времени на объяснения. Просто ответьте, правильно ли я помню нашу суточную приказную грамоту, согласно которой брат Бенедикт сегодняшней ночью заступает смотрителем маяка?
     - Все верно, монсеньор, - удивленно вздернув лохматую бровь отрапортовал отец Пьер, - он как часа два уже должен быть там, на маяке.
     Лицо Филиппа в мгновение словно осунулось, желваки заиграли под кожей. Он лишь хмыкнул в ответ и не говоря ни слова исчез во тьме коридора.
—————————
     Под тяжелым небосводом клубились в неистовом танце тучи. Фигура Филиппа, сгорбленная под ударами ледяных стрел дождя, напоминала древний дуб, скрипящий под натиском бури.
     Воды пролива громыхали, врезаясь в прибрежные скалы. Морской ветер то и дело сбивал сплошную стену ливня, превращая ее в острую стекольную крошку.
     Филипп спешил. Слякотная тропа, будто змей-искуситель извивалась под ногами. Промокший до нитки плащ облеплял тело.  Но он брел, шаг за шагом, упорно сопротивляясь урагану и скользкой грязи.
     Из-за холма в ночном грозовом мраке выступили смутные очертания маяка. Высокий и одинокий, он впивался червивым клыком в черное небо. Обзорная башня терялась во мгле.
     Огонь не горел.
     Филипп взвыл от ярости и попытался ускориться.
     Лишь бы не опоздать. Лишь бы успеть растолкать спящего монаха, да разжечь спасительное пламя.
     В лицо вонзилась колючая морось. Мощь ветра столкнула его с тропы. Капюшон сорвался с головы и по глазам ударила вспышка молнии.
     В ярком свете запечатленного мгновения, среди скалистых рифов мелькнули очертания мачты с лохмотьями драного паруса. Подброшенная в воздух носовая палуба шхуны замерла перед сокрушительным ударом о скалистую твердь.
     Оглушительный гром и грохот шторма поглотил далекие крики и треск корабельного дерева.
     Святой отец вскрикнул от ужаса и поскользнувшись, рухнул на четвереньки. В попытках подняться он тянул руку к сонному маяку и рычал от бессилия:
     - Проснись! Проснись же, черт бы тебя побрал!
—————————-
     Филипп спускался в подземелье ратуши под раскатистый хриплый смех дряхлой Марты. Он старался держаться из последних сил, несмотря на тяжелый туман в голове и резкую тошноту. Ночные события напрочь выбили почву из-под ног.
     Боже, что же он натворил…
     - Столько душ! - В истеричном веселье хохотала ведьма, - Столько душ. И все на твоей совести, святоша!
     Стражник отворил дверь камеры. Отец Филипп небрежно повел рукой, дав ему знак оставить их с Мартой наедине.
     Она бесновалась, гремела цепями, подскакивала, корчила рожи, словно цирковая обезьяна.
     - Корабль мертвецов! - весело скрипела она, - целый корабль! Вот это улов! Да, святоша?
     Он молчал. Просто стоял и смотрел на безумное исчадие ада, играя желваками под кожей.
     Да, он все это заслужил своей глупой доверчивостью и малодушием.
     Впредь наместник епископа такого никогда не допустит.
     Наконец, получив достаточную для себя дозу ведьминых насмешек, Филипп молча развернулся и уже на пути к выходу пробормотал:
     - Тебя повесят сегодня же…
     - Плевать, - тут же затянула дряхлая Марта, - зато твоя душа теперь тоже на пути в ад!
6.
     Утро для отца Пьера - городского кюре выдалось тревожным и суетливым. Известие о кораблекрушении всколыхнуло городок. Десятки изломанных тел экипажа торговой шхуны вместе с деревянными частями корабля вынесло волнами на прибрежные камни. Солдаты внутренней стражи вместе с братьями из аббатства сейчас укладывали их на телеги и везли к монастырю.
     Насмерть перепуганного монаха-смотрителя маяка разбудили и взяли под стражу. А отец Филипп - новый наместник епископа уже чуть ли не с рассвета засел в своей келье, ожидая кюре с докладом.
     Вот ведь как случилось. Первый день в должности наместника епископа и тут такое…
     С искренним желанием утешить отца Филиппа, кюре постучал в дверь его рабочей кельи.
     - Заходи!
     Суровый гневный тон мессира словно ледяной волной окатил отца Пьера с ног до головы. Он боязливо зашел и тут же остановился у двери.
     - Для начала, - хриплым сорванным голосом медленно, с нотками странной угрозы заговорил Филипп, - распорядись казнить эту тварь. Дряхлую как там ее… И монаха, который проспал крушение шхуны тоже повесить…
     Отец Пьер буквально на расстоянии чувствовал как натянуты нервы наместника.
     Запасенное заранее предложение сослать брата Бенедикта в отдаленный северный монастырь тут же растворилось в тяжелом воздухе.
     Казнить? Что-ж… Значит так тому и быть.
     Кюре кивнул и набравшись смелости спросил:
     - Вы спуститесь к заключенным, мессир?
     Отрешенно глядя в сторону Филипп хрипло пробормотал:
     - Нечего мне там делать…
     - Но, позвольте, наместник. Беседа с заключенными перед казнью входит в ваши…
     Филипп резко подскочил с места. Стул с грохотом шлепнулся на пол. Синий венозный червяк надулся на пульсирующем виске.
     - Пошел вон! - выпучив глаза, загромыхал наместник, - Пока сам там не оказался!
7.
     Луиза встретила Филиппа на пороге в радостном расположении духа. Буквально не дав ему разуться, схватила за руку и потащила в комнату.
     - Посмотрите, святой отец, - она захлебывалась слезами счастья, указывая на своего спящего мужа, - Господь услышал наши молитвы!
     Мессир перевел равнодушный взгляд на кузнеца. Действительно, радоваться было чему. Кожа лица разгладилась и порозовела, дыхание стало ровным и спокойным, а пленка испарины сошла с больного лба.
     Значит, ведьма не обманула?
     Да. Не обманула. Только это ничего не меняет.
     Жан Форжерон пребывал сейчас в глубоком здоровом сне.
     Луиза попыталась несколько раз легонько толкнуть супруга в плечо. Но тщетно. Видимо, просыпаться в ближайшее время совершенно не входило в его планы.
     Филипп взглянул на девушку. Она тоже преобразилась. Раскрасневшееся круглое личико, влажные и припухшие от слез губы, добрая зовущая улыбка… Край тонкой домашней тоги то и дело сползал с ее изящного плеча, словно сонный наездник со взмыленной лошади.
     Филипп попытался улыбнуться в ответ. Но вышло как-то хищно и плотоядно.
     - Спасибо, Господи, что услышал наши молитвы, - снова повторила она, а мессир машинально наморщился, чувствуя закипающую внутри злобу.
     Что она несет? Какой к черту Господь? Тут совсем другие силы поработали. Не без его помощи, конечно же.
     Наместник внутренне ухмыльнулся. Он уже знал, что сейчас сделает и предвкушение адским пламенем сжирало остатки души.
     Радостная Луиза в очередном меланхоличном порыве прильнула к мессиру, прижав обнаженное плечо к его груди.
     В ответ Филипп вдруг крепко стиснул ее в объятиях, чтобы даже дернуться не могла. И жестко притянув к себе, зарычал:
     - Дура! Твой бог тут совсем не при чем.
     Не отпуская перепуганную девушку, он сноровисто  распустил узел набедренного пояса.
     Внутри все горело
     Сейчас, вот прямо сейчас свершится долгожданная справедливость.
     - Что… что вы делаете…
     Она попыталась сопротивляться, но этим только раззадорила Филиппа. Наместник туго до боли сдавил ей руки и с удовольствием наблюдал, как Луиза, зажмурившись, отдается чужой, более сильной воле. Тому, кто способен по щелчку пальцев раздавить ее как букашку.
     - Принимаю благодарность, - он захрипел ей в ухо, шумно втянув обратно неожиданно обильно потекшую слюну, и с силой швырнул на кушетку.
—————-
     Когда все закончилось, Луиза, тихо всхлипывая, сползла на пол.
     Филипп со вздохом блаженства перевалился на бок, стараясь меньше двигаться, чтоб растянуть удовольствие. В голове пульсировала угасающая похоть, уступая место новому постоянному чувству. Наместник прикинул, нравится ли ему это новое состояние?
     Определенно, нравится.
     Как же приятно держать в крепких руках мягкое, хрупкое, податливое. Крутить в разные стороны, сжимать, распоряжаться, владеть безраздельно.
     Как же приятно быть властью.
     Под надоевшие всхлипы Луизы он медленно выдохнул и лениво приподнялся на локтях.
     Роняя слезы на пол, девушка на четвереньках доползла до супружнего ложа. Она встала перед Жаном на колени и уложила руки на вздымающуюся грудь спящего мужа.
     - Проснись… проснись… - шептала она сквозь слезы, - пожалуйста, проснись…