Глава III

1
    Прошло время и глава северного патруля Йоргу стал прежним мужем, таким каким знавала и любила жена его. Стойким, энергичным; нет, более той взвинченности и отвесных морщин. Ведьма сняла с его плеч тяжкий груз и теперь он дышал свободно.
    Йоргу и не знал, чтобы сделал с ведьмой, повстречай её теперь на своём пути: то ли вздёрнул бы на пеньковой верёвке, то ли расцеловал в заросшее грибами лицо. Лучше им больше не встречаться и не проверять этого, никогда. Пущай живёт старушенция!
    Боги, как же он рад. Янк его сын! Его! И плевать он хотел какого он там роста. Ведь не в росте же дело! Не этим определяется каков есть человек. А духом который обитает в его теле.
    В этом убедила Йоргу война.
    Он не раз видел во время сражений, как крепкие рослые мужи, тряслись аки листья на осеннем ветру; как падали в грязь, свернувшись калачиком и звали матерей своих; просились домой и отказывались вставать в строй, только заслышав вдалеке вражеский рог.
    Янк не будет таким!
    Он сын министериала Йоргу и андарокийской воительницы Донки. В его малом тельце живёт дух воина!
    Да, война закончилась, и ему не придётся, слава Богам, знавать все тяготы и горести настоящей войны. Но ведь просто жизнь, то же по-своему война. Тут бывают свои осады и лобовые атаки; и свои враги могут коварно подкрасться с флангов. Отец научит тому, что знает. Научит как держать удар. Научит как постоять за себя.

********************
    В одно из занятий на буковых мечах, шестилетний Янк был вял и рассеян. И даже когда Йоргу стал изображать из себя вепря и громко хрюкать, это не развеселило его. Мальчик продолжал, понурив голову, ковырялся деревянным остриём меча в траве. 
    – Хрю, хрю! Отчего сэр Янк не атакует меня? Хрю, хрю! Разве не готов он защищать свой замок и королеву матушку, от бешенной свиньи? Хрююю!
    – Не хочу, – насупился мальчик, не поднимая головы.
    – Отчего же? Хрю, хрю, хрю!
    – Пап, я ведь тебе не нравлюсь…
  Йоргу ещё раз хрюкнул и вышел из свиного образа.
    – Что за вздор? – спросил он.
    – Я никому не нравлюсь. Все думают, что я странный. И ты так думаешь. И к той тётке вы меня водили давно, я помню…и не сон это был никакой.
    Йоргу сел на колени перед сыном, чтобы быть с ним на одном уровне. И приобняв за плечи, заглянул тому в глаза.
    – Янк, сын, свести тебя к той тётки было самым глупым моим поступком за всю жизнь. Прошу прощения у тебя за это. И я вовсе не считаю тебя странным. Для меня существует только два самых важных человека на свете – это ты и твоя мама. А если кто тебя считает странным, то и пускай считает себе, этот дурень, нездоровье. А вздумает сунуться, ты покажешь ему, что меч в руке научился держать твёрдо. Вот, к примеру, я слышал по нашей округе ходит оборотень и везде спрашивает, и ищет тебя. Говорит, что хочет вызвать тебя на бой. Разве ты струсишь и откажешь ему в схватке?
    – Какой ещё оборотень? – удивился Янк.
    – Да вот же он! Разве не слышишь? – Йоргу отвернул лицо своё в сторону от мальчика и протяжно завыл. – Где этот прославленный храбрый сэр Янк? Я съем его на ужин! – проговорил низким басом Йоргу, скривив притворную злобную рожу.
    Йоргу защекотал сына под рёбрами, тот заливисто расхохотался, пытаясь вырваться. Они баловались и играли какое-то время, а потом опять продолжили занятия.
    Защита! Колющий! Руби! Защита! Колющий! Руби! – кричал отец сыну. Тот исправно выполнял команды, раз за разом, оттачивая умение владеть мечом.
    Защита! Колющий! Руби! Защита! Колющий! Руби!
    А тем временем в городе всё чаще и чаще бабы шептались, сплетничали между собой о семье министериала. Говорили, что андарокийка понесла от гномов. Что Янк полукровка. Что олух министериал пригрел на груди змею изменницу и растит нелюдя. А некоторые бабы по вечерам тихонько науськивали своих мужей, мол не дело всё это и гномья кровь порочит их город и противна Истинным Богам! Мужья одобрительно качали головами, действительно, не дело всё это.
    К семье Йоргу враги коварно подкрадывались с флангов.

2
    Вернувшись в Хомешель, после трёхдневной патрульной вылазки, Йоргу распустил своих солдат по казармам и рапортовал лорду Субботке, привычное: «Патрулирование прошло без происшествий, на границе всё спокойно». Теперь, наконец-то, он был свободен на целые сутки и готов был отправился домой. Но по дороге ещё надо было пропустить пинту эля – такова старая традиция.
    Йоргу эту традицию осуществлял исключительно в трактире «Пятое копыто», которое было излюбленным местом служивых. Само заведение ничего из себя толком не представляло: грубые бревенчатые столы и стулья, тусклое факельное освещение, сырость, тараканы и кислое крепкое пойло. Почему эту таверну так любили патрульные и стражники, сказать было сложно, ведь в городе было ещё два питейных заведения, вида более пристойного. Возможно всё дело было в том, что солдаты севера сами ничего толком из себя не представляли. И угрюмая серая солдатня, отведавшая досыта войны, вполне привычно и уютно чувствовала себя в таких же угрюмых серых стенах «Пятого копыта».
    Министериал подошёл к стойке и кивнул хозяину заведения, Хасселю, крепкому мужику с залысиной и волосатыми ручищами. Тот молча кивнул постоянному клиенту в ответ, протёр деревянную кружку подолом фартука и налил в неё напиток медово-чёрного цвета.
    Положив на стол несколько медяков и забрав свою пинту, Йоргу окинул взглядом зал. Таверна была заполнена на четверть. Это временно, конечно. Через час, когда на улице совсем стемнеет, тут будет уже не протолкнуться. И у дочки Хасселя - Сюз, с русыми косичками, будет работы невпроворот. Будет бегать туда-сюда с подносом от заказа к заказу как ошпаренная, под грубые окрики своего отца и уворачиваться от солдат, норовивших прижать её к себе или ущипнуть за зад. Но это всё через час. А пока Сюз со скучающим видом, протирала тряпкой липкий стол.
    «К кому бы подсесть?» – выбирал министериал. Не хотелось пить одному, но никого из своих патрульных он не увидел.
    Йоргу ещё раз пробежался взглядом по столам. Один из столов привлекал к себе изрядное внимания. Там расположился лысый Миколос со своей компашкой: азиатом лучником Ванжуром, с широкими скулами и глазками щелочками; коротко стриженной, похожей на мужика, Уллой; и недалёким косматым Папачем, любящем подраться. Компания излишне громко вела разговор и смеялась, аки лошади ржут. Давая тем самым понять, что все её участники уже изрядно под градусом.
    Йоргу и раньше недолюбливал Миколоса, но после того, как Йоргу посетил ведьму, он его конкретно возненавидел. Для него стало очевидно, что Миколос обыкновенный хитрый пройдоха и специально сеял сомнения в нём, по поводу его Янка. Так, забавы собственной ради.
    – Министериал Йоргу! Прошу, составьте старику компанию.
    Слева, через два стола от шумных стражей, в закутке, сидел пожилой рыцарь, с седыми длинными волосами и такими же усищами. Рыцарь рукой приглашал к себе Йоргу.
    «Уж лучше пить одному!» –  увидя того, подумалось начальнику патруля. Рыцаря звали сэр Мешко. Он владел каким-то замком в западных окрестностях, названия которых у Йоргу вылетели из головы. Йоргу пересекался с Мешко ещё во время войны и запомнил его, как типичного западного хмыря. Западными хмырями, Йоргу называл тех, кто пол войны отсиделся в тылу, а вторую её половину, молил богов, чтобы остаться на западном фронте и не оказаться на северных рубежах.
    В Хомешеле старый рыцарь был проездом, а так направлялся он в соседний город Сорваш, по какому-то там очень важному поручению короля. По какому именно Йоргу даже вникать не стал. Ему было плевать на Запад и чем Запад живёт и дышит. В свою очередь, стоит отметить, Запад испытывал аналогичное отношение к Северу. Начальник патруля, всю неделю, пока сэр Мешко, прибывал в городе, старательно пытался избегать этого старика…но вот теперь, видимо, уже не отвертеться.
    Йоргу сел за стол на против рыцаря и поздоровался:
    – Приветствую Вас, сэр Мешко.
    Сэр Мешко, чавкая поглощал жареную колбасу прямиком из раскалённой сковороды и обильно запивал её элем. По левое и правое плечо рыцаря, расположилась охрана, в лице двух молодых мечников. По современной западной моде они были гладко выбриты.
    – Как дела за городскими стенами? Как там север? – поинтересовался Мешко, вытирая, блестящие от жира, губы платком.
    – Север по-прежнему холоден и суров, сэр, –ответил Йоргу и пригубил из кружки.
    – Досаждают ли гномы?
    Миколос и компания в этот момент смеялись пуще прежнего.
    – Время от времени дают о себе знать. Разбойничают на дорогах малыми группами, в надежде раздобыть спиртное и хлеб. Но в основном ничего серьёзного.
    – Весьма прискорбно это слышать. На западе ситуация иная. Нелюдь у нас давно усмирён. Ну, что ж, при встрече с королём я сообщу о ваших трудностях. Надеюсь, он пришлёт кого ни будь с западных земель вам в помощь. Знаете, я убеждён, опытные стратеги с запада смогут направить северную грубую силу ваших солдат в нужное русло. Совместно мы окончательно разрешим проблемы с нелюдским отребьем, и война будет выиграна не только на бумаге.
    Йоргу кивнул, не глядя в глаза собеседнику и сделал ещё глоток.
    – Я слышал вы женились, министериал Йоргу. Говорят, ваша избранница андарокийская воительница. Так ли это?
    – Да, сэр.
    – Превосходный выбор. Андарокийские жёны, приносят крепкое потомство!
    Очередной взрыв смеха донёсся со столика Миколоса.
    – Кто пускает в таверну этих разбойников? – нахмурился старый рыцарь, изучая шумных соседей.
    – Они солдаты из гарнизона, - сухо пояснил Йоргу.
    – Йоргу, вы в очередной раз разочаровываете меня. Познакомьте своих солдат с дисциплиной.
    – Эти люди из гарнизона министериала Зосина. Они не находятся в моём личном подчинении.
    Мешко, пристально разглядывая компанию Миколоса, покачал головой и глубоко вздохнул – тяжело выдохнул.
    – Боги, ну что за пьяный сброд! С такими солдатами, границы не крепость, а широко распахнутые ворота! По прибытии в столицу, я, всё же, должен буду доложить королю, о скверной картине, которая вырисовывается на севере. Эй, горлопаны! Ваше бурное веселье, мешает вести нам беседу, не соблаговолите ли заткнуться?
    Четвёрка, нехотя, замолкла. Папач нахмурился. Желваки острых скул Ванжура заходили. Охрана рыцаря уловила повисшее в воздухе напряжение. Сэр Мешко ничего не уловил.
    Миколос сладенько улыбнулся, приподняв руки ладонями вверх.
    – Прошу прощенье, сэр, что помешали вам, нашим шумным смехом. Но мысль, которая только, что посетила нашу компанию, так неожиданно нас развеселила, что мы, к своему стыду, на время забыли рамки приличия. Тысяча извинений, ещё раз от нашего скромного столика, – хитрый пройдоха забросил крючок.
    – Что за мысль, солдат? – западный хмырь крючок проглотил.
    – О, сэр. Мы вот о чём подумали, сущая оказия какая-то получается. Мы, гарнизон севера, стережём ревностно границы нашего королевства. Бдим круглосуточно, так сказать, чтобы никакой нелюдь не поднял вновь свою опущенную поверженную голову и не сунулся в наши края. Но в тоже время, представьте себе, прямо у нас под носом, в нашем городе, этот самый нелюдь уже давным-давно преспокойно устроился в нём как у себя дома. И вот, что странно, по сути, никому нет до этого дела. Вот и смеёмся. Ведь сущая оказия, нелепица получается!
    – Я не понимаю вас, солдат, – встревожился сэр Мешко и лоб его прорезали складки.
    – Сэр, я человек серый, необразованный. Прощу снова меня простить, теперь за то, что не смог донести до вас внятно свои мысли. Но я убеждён, что министериал Йоргу меня прекрасно понял, и он явно сможет объяснить, вам, сэр, что я хотел сказать, – Миколос продолжал елейно улыбался. 
    – Йоргу, что несёт, этот олух? – обратился к министериалу, уже окончательно запутавшийся старик, который начинал сердиться.
    – Этот олух, несёт то, из-за чего я в итоге оставлю его без зубов, – достаточно громко ответил Йоргу, так чтобы это было слышно всем присутствующим. И разом осушив свою кружку большим глотком, с силой гулко опустил её на стол.
    Охранники рыцаря окончательно поняли, что дело пахнет жареным, и их руки опустились на рукояти мечей. Сэр Мешко по-прежнему ничего не понимал. Понимание, было не по его части.
    – Улла, можно я втащу этим двум безбородым мужеложцам с запада? – поинтересовался косматый Папач у женщины похожей на мужика. Он, при этом, массировал кулаки и пьяным стеклянным взглядом изучал охранников рыцаря.
    – Йоргу, Йоргу, старина! Откуда эта злоба? Ведь я не желаю тебя зла. Никто здесь не желает! Просто, мы, твои друзья, пытаемся до тебя донести очевидную мысль: твоя жена держит тебя в коконе сплетённого из паутины обмана. Ты растишь, как своего сына, того, кого и человеком-то назвать нельзя, – сказал Миколос и тем самым перешёл грань.
    Йоргу вспыхнул. Он вскочил со стула и тот опрокинулся. Министериал быстрыми шагами направился к Миколосу. Когда он проходил мимо сидящей Уллы, та подставила ему подножку. Он споткнулся, но не упал. Резко развернувшись тыльной стороной ладони, наотмашь, Йоргу влепил ей звонкую пощёчину. Из рта женщины брызнула слюна перемешанная с кровью. Йоргу перегнулся через стол, схватил левой рукой Миколоса за лысую голову и впечатал лицом в столешницу. Правым кулаком он нанёс серию размашистых быстрых ударов по его затылку. При этом отчетливо были слышно, как хрустят лицевые кости Миколоса, давящие на крышку стола.
    Азиат Ванжур, тем временем, подкрался сзади к Йоргу, обхватил его горло и повалил вместе с собой на пол.
    Параллельно с этим Папач уже во всю мутузил охранников сэра Мешко. У него была своя личная забава. Он просто не мог отказать себе в удовольствии почесать кулаки об западных надменных выскочек! Для этого ему не нужно было каких-то веских причин. Когда он хотел подраться, он просто начинал это делать. Охранники так и не успели достать свои мечи, косматый стражник оказался довольно шустрым и проворным.
    Сэр Мешко забился в самый угол трактира. Официантка Сюз визжала, как резаная.
    Йоргу лежал сверху Ванжура и задыхался. Клинч азиата был медвежьим. Улла каблуком саданула министериалу в пах. Тот хотел вскричать от боли, но сдавленное горло не позволило.
    – Я вырежу тебя глаза, ублюдок! – рявкнул Миколос, доставая одной рукой из-за пояса кинжал, а другой размазывая кровь по своему лицу. 
    Миколос присел на корточки рядом с министериалом и уже был готов осуществить задуманное, но в последний момент Йоргу, укусив азиата за предплечье, высвободился, ухватился за медное кольцо в левом ухе Миколоса, и намотал его вместе с ухом себе на руку. Когда Миколосу удалось вырваться, ни кольца, ни мочки уха у него уже не было. Миколос ревел диким зверем, а кровь из разорванного уха лилась за шиворот.
    Трактирные зеваки поняли, что драка зашла слишком далеко и ринулись разнимать дерущихся. Хассель, выскочил из-за прилавка с раскалённой кочергой. Ей он прижёг зад Папача. Уже по опыту он знал, что этого драчуна, который вечно устраивал потасовки в его заведении, можно было остановить только таким способом. Папач взвизгнул. Запахло палёным.
    – Это горячее масло. В рожу плесну тому, кто сейчас же не успокоится! – крикнул Хассель грозя кувшином, который схватил с прилавка.
    Все притихли. Группа стражников заломала Миколоса и выбила у него из рук кинжал.
    – Так! А теперь выметайтесь от сюда по одному. Сначала, давайте вы, господин министериал! – Хассель указал на Йоргу – А этих, держите пока. Не хочу, чтобы они продолжили и прирезали друг друга прямо возле входа в мой трактир.
    Хассель никогда не церемонился со своими клиентами, невзирая на их титулы.
    – Я достану тебя! – ядовито прошептал Миколос мимо проходящему Йоргу.
    – Встречусь с тобой в любое время, – бросил на прощание тот.
    Когда Йоргу уже подходил к выходу, Миколос вырвался из рук солдат, которые было ослабили хватку, и схватил со стола пустую бутылку. Он метнул её в след уходящему. Бутылка полетела по дуге через весь зал и угодила Йоргу в затылок. Он остановился. Замер на секунду. Развернулся. Стеклянным взглядом окинул зал…и тяжело рухнул. Его тело пробила конвульсия. Из раны ручьём полилась кровь, словно из винной бочки выбили пробку. 
    Через несколько секунд он затих.
    Министериал Йоргу, начальник патруля города Хомешель и ветеран четырёх войн – умер.

3
    Донка смотрела на своего мужа и не могла, не хотела верить в случившееся. Её било мелкой дрожью. Он лежал на холодном полу в городской конюшни. Лошади в стойлах недовольно фыркали и ржали. Один глаз мужа безучастно уставился в потолок. Другой закатился. Голова и волосы были покрыты запёкшейся кровяной коркой. Рот был широко открыт. Язык запал. Йоргу был холодным и мёртвым. Йоргу. Её муж. Которого ещё три дня назад провожала Донка в очередной патруль. Который обнял и поцеловал её крепко и пылко, и которому она махала в след, пока он не скрылся за поворотом. Теперь он лежал посиневший, с уродливой дырой в голове.
    Вдова жаждала справедливости. И глава города, лорд Субботка, сурово сведя брови над переносицей, поклялся, что даст ей того, чего она ждёт. Лорд Субботка, вообще часто клялся. Очень легко клясться, когда клятвы для тебя ничего не значат.
    Лорд Субботка начал допрашивать свидетелей. От сэра Мешко он узнал, что министериал Йоргу полез в драку первым и был убит в суматохе. В разгар той самой драки, которую сам и учинил. Правда, Мешко говорил сумбурно, расплывчато. И вообще смерть министериала его явно мало волновала. Он всё больше возмущался по поводу того, что, где же она – справедливость! Тот косматый солдафон избил его охрану и до сих пор не вздёрнут на верёвке.
    Лорд Субботка поклялся, что справедливость будет.
    Для Субботки всё стало вскоре очевидным. Только он не мог понять одного, зачем хозяин трактира Хассель врёт, что министериал Йоргу был убит уже после того, как драку удалось прекратить. Наверное, трактирщик был тогда пьян и напридумал всякой чуши. Вариант, что врать мог рыцарь Мешко, Субботка даже не рассматривал. Тем более большинство свидетелей озвучивали версию схожую с версией сэра Мешко. Правда Субботка не знал, что часть, так называемых свидетелей, вообще не находилась в этот момент в трактире. Просто нашлось довольно много людей готовых оговорить начальника патруля. Им было не жаль того, кто держит зачем-то в городе нелюдя и называет его своим сыном. Среди этих людей оказались и те, кого покойный Йоргу называл друзами и во время патрулей делил с ними махорку и хлеб.
    Лорду Субботке было тоже не жаль министериала. Только его отпрыск был тут ни причём. (Субботке, что-то такое докладывали периодически, что, мол, у начальника патруля какой-то ребёнок уродец. Но он не придавал этому должного значения.) Министериал Йоргу был нелюб лорду по другой причине. Уж слишком был правильным, слишком честным, этот министериал. В Хомешель периодически поступали деньги из столицы, на армейские нужды. И вот этот рослый начальник требовал тратить деньги на нужды патруля всё до последнего медяка. Но зачем?! Что за вздор! Ведь война давно выиграна. На ней можно было и сэкономить. А деньгам найти более достойное применение. Лорд Субботка всячески намекал об этом министериалу Йоргу. Но тот оказался упёртым бараном.
    И вот его больше нет.
    Слава Истинным Богам! Теперь Пост начальника патруля можно было отдать начальнику стражи – министериалу Зосину. Пускай возглавит сразу две эти структуры. Зосин начальник более сговорчивый.
    Тем не менее, лорд Субботка понимал, убит не абы кто – убит министериал! Убит каким-то вшивым солдафоном. Дурно воняет от этой истории. Тут нужно принять жёсткое решение.
    Лорд Субботка его принял.
    Стражника Папача за избиение охраны сэра Мешко приговорить к публичной порке, в двадцать ударов плетью. Стражника Миколоса за неумышленное убийство начальника патруля министериала Йоргу, приговорить к публичной порке, в сорок ударов плетью. Так же всех участников драки направить в патрулирование северно-западной дороги сроком на полтора года.

4
    Светало. Густой туман окутал осенний лес, чьи голые стволы деревьев, уже давно побросали с себя всю листву на промёрзшую землю. Листва лежала на ней ковром, гнила и чернела. 
    Четверо стражей, которые по решению суда в лице лорда Субботки, стали на предписанный им срок патрульными, а по сути, просто изгоями, кружком ютились возле костра. Грели над ним замёрзшие руки. Кутались в мешковатые плащи. Передавали друг другу бутылку самогона, быстро опустошая её большими жадными глотками.
    На тыльную сторону ладони Уллы, капнула холодная капля дождя.
    – Только этого не хватало, – буркнула она. И дождь в ответ на это недовольство, настойчиво забарабанил по кожаному шлему на её голове.
    – Эй, Улла! Сколько ещё нам осталось здесь торчать? – спросил Папач.
    – Идиот! Сколько можно это спрашивать без конца? Мы здесь всего месяц! Месяц! А надо полтора года! – взорвалась та.
    – Давайте рванём в Сорваш? – Папач сменил тему.
     – Да, конечно. Без документов тамошняя стража тебя сразу арестует и отправит обратно. А в Хомешеле нас будет ждать уже не плеть, а виселица, – объяснила Улла и прикурила от костра.   
    Все какое-то время молчали. Ванджур строгал кинжалом стрелу для своего тугого лука. Миколос ковырял в зале веткой. Улла пускала обветренными губами кольца из табачного дыма. Папач грыз ржаной сухарь.
    – Жрать охота, – сказал он, подъедая крошки, со своих колен.
    Патрульным выделяли скромный провиант, а тем, кого сослали в патруль в качестве наказания, в половину меньше.
    – Ванджур, сможешь что ни будь ещё подстрелить? – поинтересовалась Улла.
    Ванджуру недавно удалось пустить стрелу в кедровку. Та в основном оказалась из одних костей да перьев.
    – Туман, – ответил он, не отвлекаясь от строгания.
    – Улла, а полтора года, это сколько? – задумчиво спросил Папач.
    Улла тихо выругалась.
    Помолчали ещё какое-то время. Бутылка самогона прошла несколько кругов, прежде чем нарушил тишину азиатский лучник:
    – Надо решать, что-то по харчам. В лесу мелкая дичь, а на этом сухпайке мы долго не протянем.
    – Здесь недалеко деревня, – сказал Миколос, разглядывая, как пляшут языки пламени костра.
    – Ограбим? – нахмурила своё обветренное, изъеденное оспинами, лицо женщина.
    – Реквизируем, – ответил за Миколоса Ванджур. И тот одобрительно кивнул. 
    – Крестьяне быстро на нас заявят. И мы будем болтаться в петле, – мысли о петле Улле не давали покоя. Она много раз самолично накидывала её на других и любила смотреть как повешенные при этом корчились и нелепо семенили ногами, в надежде достать до земли. Но меняться с ними местами, ей бы не хотелось.     
    – Если у тебя есть вариант получше, я с радостью тебя выслушаю, – нарочито произнёс Миколос.
    – У меня уже был отличный вариант – не убивать этого грёбанного министериала! – брызнула сарказмом Улла.
    – Этот «грёбанный министериал» сломал мне нос! Тем более, я не хотел его убивать…только вырезать глаза.
   – Как вы думаете, теперь, когда андарокийская шлюха осталась без мужа, у меня есть шанс? – встрял Папач.
    – Ни одна женщина, никогда, добровольно не притронется к такому уроду, – Улла скривилась, презрительно оценивая косматого Папача.
    – Ну она же спала с гномами. А они самые уродливые, – надулся тот.
    – Когда вернёмся, я убью её. Её и этого мелкого отпрыска. Обещаю. Из-за них мы здесь торчим, – Миколос по-прежнему не отрывал взгляда от языков пламени. Их пляска отражались в его зрачках. Глубокие уродливые шрамы на спине от хлыста все ещё болели и саднили.
    – Мы здесь торчим только потому, что ты можешь быть таким же тупым как Папач, – Улла двумя пальцами стрельнула самокрутку в костёр. Встала и нырнула в туман.
    – Куда пошла? – раздражённо бросил Миколос в след и пригубил из горла бутылки.
    – До ветру, – из тумана ответила та.
    Папач достал из-за пазухи рожок и стал дуть в него, выдав незатейливою мелодию. Дождь продолжал накапывать. Миколос подкинул хвороста в костёр.
    Улла вскрикнула. Её голос резко оборвался и затих.
    – Улла! – крикнул Миколос в туман, вскочив с земли.
    Папач убрал рожок и положил свою ручищу на рукоять меча.
  – Улла! – позвал ещё раз Миколос.
    За неё ответили вороны. Их тревожное карканье разнеслось эхом по лесу.
    Миколос обернулся к Ванджуру. Азиат приложил указательный палец к губам. Свободной рукой он медленно вытянул стрелу из, висевшего за плечом, колчана. Натянул тугую тетиву. Прижал к щеке оперение стрелы.
    Из тумана выкинули что-то, небольшое, округлое. Ванджур ответил в ту сторону стрелой, которая просвистела и скрылась в клубах белого густого пара. «Что-то округлое», оказалось кожаным шлемом Уллы. Он катился подпрыгивая по земле, разбрасывая листья в разные стороны. 
    – Вкруг! Оборона! – скомандовал Миколос.
    Все трое встали спина к спине и медленно начали хороводом кружиться по часовой стрелки, пристально вглядываясь в туман.
    – Видишь, что-нибудь? Сколько их? – прошептал на ухо Миколос лучнику, полагаясь на его навык умелого охотника. 
    – Без понятия. Но они перемещаются. 
    – Выходите ублюдки! Покажитесь! – заорал Папач брызжа слюной.
    – Заткнись! – бросил Миколос через плечо.
  Но Папача было не остановить. Поддавшись страху, он выкрикивал в туман грязные ругательства и всё больше и больше выходил из себя.
      – Слева! – Ванджур уловил движение.
    Она появилась из тумана и рычала как дикий зверь. Высокая. Гибкая. Она быстро сокращала расстояние с противником. Её правая рука, сжимающая рукоять длинного тонкого клинка, была заведена назад. Две её тяжёлые косы разлетелись в стороны. Лицо было в красной краске из охры. Так себя раскрашивали андарокийские воительницы, когда собирались сеять смерть.
    Лучник отпустил, стонущую от напряжения, тетиву. Наконечник стрелы метил в сердце женщины. Размашистым резким движением андарокийка рассекла мечом летящую стрелу по полам.
    Ванджур пустил вторую стрелу.
    Противница сделала кувырок вперёд. Стрела пролетела по верху, не зацепив её. Остриё её меча в этот момент вонзилось азиату в живот. Она рванула меч резко вверх, вспоров, тем самым, его по самую грудь. Желудок и кишки вышли наружу. От тёплых внутренностей пошёл пар.
    Миколос, стоящий рядом, нанёс рубящий удар. Андарокийка парировала. Клинки лязгнули друг от друга, выбив искры. Женщина крутанула кистью руки, заведя клинок противника под свой клинок и вырвала резким махом оружие из рук Миколоса. Меч отлетел в сторону. Миколос прыгнул за ним следом. Драться голыми руками он не рискнул.
  Сзади был уже готов нанести свой удар Папач. Но андарокийка помнила и о третьем противнике. Почувствовав его затылком, она с разворота нанесла удар пяткой тому в лицо. Папач опешил. Попятился назад. Левой рукой, андарокийская воительница схватила с земли бутылку самогона и разбила об его голову. Самогон разлился по волосам, лицу Папача и потёк за шиворот вместе с осколками. Оставшееся горлышко с острыми краями, она вонзила ему несколько раз в лицо. А последующий за этим удар в голень, заставил косматого стражника припасть на колено. Женщина намотала на руку его сальные волосы и резко, грубо, опустила голову в костёр. Пропитанный спиртом, он вспыхнул. Горели волосы. Борода. Одежда. Кожа на лице пошла волдырями. Папач упал на землю и принялся кататься туда-сюда, в надежде сбить пламя. Но оно разгоралось только сильнее. Жухлые листья тлели, подлетали вверх и рассеивались чёрным пеплом. Жарившись живьём, Папач истошно вопил.
    Андарокийская воительница развернулась к Миколосу. Тот уже был в стойке, с заведённым клинок за голову. Женщина провертела рукоять в руке несколько раз и опустила к земле остриё, выбрав стойку «глупец».
    – Ты? – прошипел Миколос. – Я должен был предвидеть, твоё появление! … Хотя, знаешь, это даже к лучшему. Я бы устал ждать полтора года. Рад, что есть возможность расправиться с тобой прямо сейчас, гномья шлюха.
      – Я пришла забрать твою жизнь, за жизнь своего мужа.
    – Я не хотел убивать грёбанного министериала…, только вырезать глаза.
    Они схлестнулись. Клинки высекали искры. Дождь разгулялся не на шутку и теперь лил как из ведра. Папач больше не орал, он обуглился и дымился.
    У Миколоса не было шансов с самого начала. Мастерство андарокийских воительниц, пьяному северному стражу было не по зубам. Вскоре он снова остался без меча. Донка хлёстко обрабатывала его, словно плетьми, ногами, которые были обуты в кожаные сапоги до колен и прикрыты короткой юбкой. Она наносила ему удар за ударом. По рёбрам, голове, почкам. Избитый, он на карачках пытался уползти от неё прочь, куда-то в туман. Она следовала медленным шагом за ним. Спешить было не куда.
    Ползя на карачках и периодически сплёвывая кровь на грязные листья, Миколос сбивчиво бормотал себе под нос:
    – Всех не убьешь. Нет. А люди всё равно не дадут тебе жизни.  Ни тебе, ни твоему уродцу. Гномья шлюха. Придётся прятать выродка, потому что всем будет противно на него смотреть. Он нелюдь. Нет. Хуже нелюдя. Полукровка. Он противен Истинным Богам.
  Донка воткнула клинок в мокрую землю. Размашисто подошла к Миколосу. Оседлала его как бычка. Локтевым суставом одной руки, она ухватила его за горло. Другой рванула медное кольцо из правого уха.
    Теперь у лысого стража больше не осталось ни колец, ни мочек.
    Пока Донка возвращалась за мечом, Миколос перевернулся на спину и вопил. Его вопль перешёл в рыдания. Рыдания в истерический смех.
    Женщина подошла к нему со стороны головы. Смех прервала её подошва сапога, которая опустилась на лицо. Донка перенесла всю тяжесть на эту ногу. Переносица стражника хрустнула. Зубы посыпались в горло. Он хрипел и задыхался, царапая ногтями по сапогу андарокийки.
    Донка занесла меч над головой остриём в небо. И по дуге, маятником, резко чётко секанула клинком. Остриё рассекло шею Миколоса вдоль.  В стороны разлетелись кусочки раздроблённого кадыка. Андарокийка убрала стопу с лица стражника и отошла на два шага назад. Миколос приподнялся на коленях. Кровь, пульсирующим фонтаном, била из раны. Он пытался неуклюже закрыть её ладонями. Но безрезультатно. Он хотел вопить. Но получалось только булькать и хрипеть горлом. В его глазах застыл ужас. Навсегда. Он умер. Упав ничком в грязные мокрые листья.
     Всё ещё не желающий утихомириться ливень, смывал кровь с клинка Донки и слёзы из её салатовых глаз. 

Глава IV

1
    Янк сидел на корточках у берега пруда и разглядывал своё отражение в воде. Лёгкий ветер нагонял рябь на водную гладь. Та плескалась и, отражая от себя солнечный свет, заставляла парня жмуриться.
    Янк провёл своей пухлой ладонью с толстыми коротенькими пальцами по щекам, ощупывая на них колючую, словно спину ежа, щетину. Волосы на лице росли медленно, но росли. А это значит, уже совсем скоро он приступит к тому, к чему так долго готовился.
    Больше ничего толком во внешнем облике парня не изменилось. Вчера ему стукнуло девятнадцать, но он всё так же был мал ростом. И был бы чуть ниже груди матери, если бы та всё ещё была жива. Зато голос парня сломался и ушёл в бас. А сильно переболев прошлой зимой, он к тому же окончательно охрип и осип. Нынешний голос его контрастировал с внешнем видом. Он знал, такой голос ему ещё сослужит службу. Совсем уже немного осталось.
  Вздохнув всей грудью, парень окинул взглядам окрестности. В полях таял снег. Летела клином стая птиц. Солнце светило ярко, но ещё не принесло должного тепла. Весна сменяла зиму. Неспешно. Постепенно.
    Янку хотелось думать в это время о чём-то хорошем, но дурные воспоминания не покидали его. Они были пиявками на теле, которые питались его кровью. Но в то же время служили и топливом, разжигающим в его душе пламя. Они толкали его вперёд, к действию! Дурные воспоминания…

2
    Разгневанная толпа обступила плотным кольцом дом покойного министериала и кричали всю ту грязь, на которую только были способна. В те дни Янку было одиннадцать. И уже ни для кого не было секретом, что в городе живёт гном.
    «Мерзкий нелюдь!», «Сожжём их дотла!», «Убирайтесь!»
    Донка успела запереть на засов входную дверь и закрыть ставни. Теперь она, уведя Янка в спальню, наблюдала со второго этажа затем как неистовствовали горожане. В руках она сжимала заряженный арбалет.
    «Отдай его нам, гномья сука!», «Вы противны истинным Богам!», «Вышвырнуть их из города!».
    В толпе она заметила и тех двух дурней, которые сегодня днём вальяжно завалились к ней во двор. Плотник и крысолов. Они посчитали, раз андарокийка обслуживала гномов, значит и их обслужит. И предложили ей даже за это дело тридцать пять медяков. Одному она выбила передние зубы. Другому сломала безымянный палец на руке. Те быстро ретировались прочь в ближайший трактир. Местным они пожаловались, на то, что их покалечила, ни с того ни с сего, андарокийская бестия. Завсегдатаи трактира пришли в бешенство. Решили разобраться. Правда сразу идти к дому Донки не решились. Приняли ещё на грудь. Трезвыми идти к этой ведьме было боязно. Все знали, что она сделала с теми стражниками, которые убили её мужа. В капусту нашинковала! Нет, по официальной версии расследования, конечно, на них напали местные лесные разбойники, но кто поверит в эту чушь? Зачем разбойникам нападать на патрульных-голодранцев, с которых и взять то, кроме ржавых мечей, больше нечего? А вот у женщины с салатовыми глазами явно был мотив.   
    «Подстилка гномов!», «Покажись урод!», «Изменница!»
    Лорду Субботке доложили, что в городе грядут беспорядки. Лорд Субботка, зевая, приказал направить к дому жены погибшего министериала, стражников и разогнать толпу. На что ему объяснили, что большая часть бунтующей толпы уже сама состоит из стражников, так что присланные новые стражники скорей всего не разгонят толпу, а только примкнут к ней. Субботке ничего не оставалось, как отдать новый приказ: запрячь его лошадей. И самолично выехал к вдове. Лорд при этом был очень сердит, покидать свой замок он не любил.
    «Расступись! В сторону, бараны! Дорогу лорду Субботке!» - грозно кричала охрана, расчищая локтями и кулаками дорогу сквозь толпу, своему господину. Субботка забарабанил в дубовую дверь. Толпа напирала. Дверь открылась на четверть. Тучный лорд кое-как протиснулся в образовавшийся проём. Дверь за ним тут же громко захлопнулась.
    «Прочь, ублюдки! От двери отошли!» - охранники остались на улице и принялась рьяно оберегать вход, словно цепные псы.
    Лорд Субботка окинул взглядом дом покойного министериала: уютный и чистый. Он молча кивнул женщине в знак приветствия. Та стаяла никакая: бледная, взвинченная, растрёпанная. Она тяжело дышала и продолжала крепко, до белизны костяшек, сжимать в руке арбалет. За её спиной в дверном проёме спальни, глава города заметил того, о ком все так много говорили. «Испуганный зверёк» осторожно выглядывал, держась за дверной косяк. «И в правду гном» - удивился Субботка. Только его смутило, что волосы у ребёнка, цвета вороньего крыла, и широкий подбородок были такими же, как и у убитого министериала.
     Располневший лорд тяжёлой поступью прошёл на кухню и кряхтя грузно усадил своё тело на стул. Рукой, по-хозяйски, он предложил сесть женщине рядом за стол. Та послушалась. Донка кусала губы. Субботка протёр ладонью лысую блестящую макушку, вокруг которой всё ещё росли редкие длинные волосы, спадающие до плеч. Тяжело вздохнул-выдохнул.
    – Ишь как буянят.
    Гулкие приглушённые крики толпы проникали через закрытые ставни в кухню.
    «В кандалы его и в темницу!», «Дайте нам войти, мы сами всё сделаем!», «Вздёрнуть обоих!»
    – Что мне делать, сэр? – осторожно поинтересовалась Донка.
    – А какие есть варианты?
    – Не знаю. Но я убью любого, кто посмеет переступить порог этого дома.
    – Но, но, но…Никакой крови в моём городе!
    - Как же мне быть?
    – Как быть – как быть. Надо было раньше думать об этом, женщина. Ты же знала, что нелюдь в людском городе – это преступление.
    – Он не нелюдь! – вспыхнула Донка. – Он сын…
    Субботка остановил её властным движением руки.
    – Избавь меня от этого. Мне всё это не важно. Зато это важно им, – он кивнул в сторону улицы. – Но слушать твои объяснения, я думаю, они не станут.
    Глова города, немного посвистел пухлыми губами. Постучал пальцами по крышке стола. А потом хлопнул ладонью по ней, размашисто и звонко.
  – Значит-так. Твоего сына, кем бы он там ни был, я в городе не оставлю – это чревато. И давай на чистоту: дом этот предназначался для твоего мужа министериала, а его больше нет. Так, что придётся съехать. За стенами города, в полях, есть дома для пастухов, вот один и освободим для тебя. Живите. Но запомни, твоему детю хода в город больше нет. Да и вообще, впредь, от людских глаз держи его подальше. Сама в город ходи смело. Работай, как и прежде. Горожане, смотрю, и на тебя зуб точат. Ну с этим я разберусь. Кого хлыстом обхожу, кого в патруль отправлю. Быстро затихнут. Думаю, ты понимаешь – не для себя, для тебя стараюсь. Да? И я надеюсь впредь смогу рассчитывать на твою лояльность, сотрудничество…благодарность? Так ведь Донка?
    – Да, – только тихо и смогла вымолвить она.
    Донка не сразу поняла, на что ответила «да» …А когда поняла, глаза её потухли.
    Рыбьи глаза на выкате лорда Субботки напротив, были маслеными и хищно сверкали.
    – Ну вот и славно. Теперь всё у тебя будет хорошо. Клянусь. Не переживай. Я теперь буду присматривать за тобой. В обиду не дам.
    Глава города поднялся с табурета, помогая себе руками. Поникшая Донка смотрела отрешённо в пол. Арбалет, в её обессиленных руках, готов был выпасть.
     Андарокийскую воительницу поймали в ловушку. Сражаться бессмысленно. Бежать некуда.
     Лорд Субботка вышел на улицу. Народ взревел пуще прежнего. Охрана грубо теснила всех назад. Кто-то из толпы упал на землю. По нему прошлись с десяток пар ног, ломая упавшему рёбра.
    Глава города вскинул высоко руки вверх, призывая к спокойствию. «А ну заткнулись, свиньи!» - озвучил один из охранников пантомиму своего господина.
    Субботка громогласно объявил:
    – В нашем городе нет места нелюдям! Я приказал выгнать гнома до темноты!
    Толпа не была удовлетворена. Толпа хотела крови. Но глава города, сказал своё решительное – нет. Зато пообещал всем, кто сейчас же не разойдётся: яму, службу в патруле и публичную порку.
    Горожане нехотя разбрелись…

3
    Всю ночь шёл ливень. Прогнившая крыша пропускала воду как решето. И даже утром, когда дождь утихомирился, вода продолжала капать с потолка. Кап-кап-кап – медленно, звонко, плюхалась она холодными каплями в бочки, вёдра и горшки, в спешке расставленными Донкой по всему старому, покосившемуся на бок, дому.
  Янк, тем временем, сидел за столом и болтал короткими, недостающими до пола, ногами. На столе была навалена груда книг: энциклопедии, учебники, словари, справочники, документация и многое другое. Все эти книги Донка принесла из библиотеки и архива. Янк любил читать. Читал взахлёб и понимал, и запоминал практически всё из прочитанного с первого раза. Донка дивилась таким способностями сына и регулярно снабжала его новой, всё более сложной, литературой. Она была рада, что может увлечь Янка хоть чем-то здесь – на отшибе в поле, вдалеке от стен города, где им теперь приходилось обитать.
    – Мам, а ты учувствовала в битве под Чефой? – спросил Янк грызя яблоко и перелистывая страницу увесистой книги в кожаном переплёте.
    – Нет, сын. Мы брали в это время Крипницу, – ответила та, сдувая со лба непослушную прядь волос. Она месила тесто, и руки её были заняты.
    – А это где? – Янк стал водить пальцем по карте, разложенной рядом.
    – От Яврово смотри, на северо-запад.
    – А, всё, нашёл. Мам, а ты много убивала?
    Донка приостановилась. Сглотнула. Запястьем, чтобы не испачкаться в муке, почесала бровь.
    – Приходилось, немного.
    – Я бы, наверное, не смог. Жалко их как-то. Это ведь мы первые на них напали. Ой, мам, а это что за странные закорючки такие?
      Донка подошла к сыну и заглянула через его плечо в книгу.
      – Это не закорючки. Это руны бивкэ. Язык, на котором пишут и говорят тролли, гномы и оборотни.
    – Здорово! А ты его знаешь? Научишь меня? Я бы хотел говорить, как оборотень, – глаза Янка загорелись.
    – Ну, научу, если так хочешь, – ответила и улыбнулась женщина.
    Но улыбка тут же сошла с её губ и она зашлась кашлем. Когда приступ прошёл, Донка убрала ладонь от губ и незаметно от сына, вытерла с неё капли крови о фартук.
    В поле залаяли собаки. Донка подошла к окну. Через мутное стекло она разглядела силуэты трёх всадников и двух собак, снующих вокруг лошадей. Это приехал лорд Субботка со своей охраной.
    – Янк, иди погуляй. До ужина не возвращайся. И близко к стенам города не подходи. Ясно?
    – Ясно, – покорно и тихо ответил тот.
    Янк ушёл, семеня ногами как старичок, и понурив голову. Донка опустилась на стул. Тяжело вдохнула-выдохнула.
  Дверь широко распахнулась. В дом вошёл лорд. Он вошёл, как полноправный хозяин. Хозяин дома и всего что в нём было. Включая женщину.

4
    Многие могли бы подумать, что Янк этакий коренастый увалень, неуклюжий цирковой медведь, ходящий на двух лапах в раскоряку. Но это было не так. Мальчик был цепким, шустрым, тонко чувствующим и понимающим, особенности своего тела и знающим, как с ним управляться. Прямо сейчас он бежал во всю прыть и перепрыгивал с одного дома на другой. Хватался за карнизы. Подтягивался. Балансировал на узких парапетах. И не сбавлял при этом скорости. Нет - он не цирковой медведь. Он дикий кот! Кот, который гуляет по крышам города Хомешель. И остаётся никем незамеченным.
    Каждый раз, когда он уходил гулять, мать требовала от него чтобы он не подходил слишком близко к городским стенам. Донку хватил бы удар, если она узнала, что сын всё-таки подходил. Подходил и перелазал…
    Сделать это было не так уж и сложно. Возле восточной стены города нужно было спрятаться в высокой траве и подождать пока проедет стражник. Далее подбежать к отвесной стене и вскарабкаться по ней. Преодолев путь до середины стены, хорошенько раскачаться, оттолкнуться и прыгнуть влево. Тут отверстие, слив для помоев. Но им давно никто не пользуется. Отверстие узкое, взрослому человеку не пролезть. Но не Янку. Приходилось только втягивать в себя живот посильней. Ползя через слив, как червь под землёй, хотелось поскорей вылезти наружу. Но делать этого сразу было нельзя! Приходилось ждать. Сначала, громко топая сапогами, по деревянным подмосткам, должен был пройти один страж. Через минуту второй. И вот только теперь можно было выбираться. С подмостков далее надо было перепрыгнуть на соседнюю казарму. Затем - на крышу столярной мастерской. Ну а дальше - куда душе угодно. Добро пожаловать в город Хомешель!
    Сначала Янк добирался до крыши аптеки. К этому зданию прижимались еще несколько строений, образуя колодец. Янк подходил к самому краю крыши, ложился животом на черепицу и смотрел вниз. Там внизу, возле фонтана, играли дети. Они всегда выбегали сюда после обеда шумной гурьбой. Здесь были, и совсем малыши, и подростки. Янк любил наблюдать за ними. Он смотрел на весёлые забавы ребят и представлял себя в их кампании. Иногда даже держащим за руку Цветку. Цветка была его ровесницей - девочка с копной волос цвета пепла. Она была самой весёлой среди детей. У неё был звонкий смех и красивый высокий голос. Она часто танцевала, пела и любила носить на голове венки из полевых цветов. Янк не был с ней знаком и не говорил с ней ни разу. Он знал её имя потому, что так ребята называли её – Цветка. Все дети крутились вокруг неё. Она была центром всеобщего внимания и обожания. И она знала это и дразнила всех собою. Она дружила со всеми и ни с кем одновременно. Она была медленно парящей пушинкой, которою никому не удавалась поймать руками. Ах, какая девочка! Янк был влюблён! Он любовался ею. Когда дети расходились по домам, он вновь начинал свой бег. Ещё быстрее, чем раньше. Ловко перепрыгивая с крыши на крышу, он бежал куда глаза глядят.
    Спустя несколько лет, Янк продолжал всё так же бегать по крышам. Теперь не только в дневную пору, но и по ночам. Ночью ему нравилось даже больше. В это время суток он ощущал своё превосходство над городом. Он видел всех – его ни видел никто. Он знал все слабости, все пороки Хомешеля. Янк с крыш домов видел в окна, как мужья изменяли жёнам, как жёны изменяли мужьям, как стражники напивались и дрыхли мертвецким сном на своих постах, как горожане устраивали своры и потасовки возле трактиров, как в тёмных подворотнях грабили прохожих, а иногда и отнимали жизни.
    Янк тоже хотел убить.
    Он наловчился с ловкостью обезьяны вскарабкиваться на самую высокую башню замка. Он видел в окнах его –  Субботку. Тучного лорда с сальными волосами. Тот расхаживал одиноким призраком по своему жилому крылу замка, не расставаясь с инкрустированным брильянтами кубком наполненным вином. Ничего не мешало Янку незаметно пробраться в его опочивальню и лишить его жизни, а после покинуть город. Тем самым он бы освободил свою мать из рабства. Вырвал бы её из лап этого мерзкого ублюдка. Но Янк не решался…Что-то держало его. Трусость? Жалость? Он и сам не знал ответа на этот вопрос.

5
    – Пошёл первый удар! Второй! Сверху на голову! Корпус не заваливай! Не заваливай, кому говорю! Линию атаки контролируй! Продавливай! Почему руки выставляешь навстречу клинку?!
    – Мам, ну не получается.
    – В атаку переходи! Диагональ перекрой! Не заваливай корпус!
    – Ну ни могу, мам!
    Донка отшвырнула свой меч в сторону, подошла к сыну и наотмашь влепила ему затрещину. Искри заплясали перед глазами Янка. Он считал себя уже достаточно взрослым для того, чтобы не расплакаться, и изо всех сил старался сдержать слёзы. Но у него не получилось.
    Женщина, которой не было ещё и сорока, но имевшая уже седые пряди в волосах и морщины вокруг глаз, прижала крепко сына к себе. 
    – Не получается, – обречённо глухо объявил он, всхлипывая и прижимаясь лицом к матери.
  В этот момент Донка зашлась кашлем – сильным, хриплым, удушливым.
  – Мам, всё хорошо? – встревожился Янк.
  – Нормально. В стойку встал!
  Донка резко отстранила от себя сына. Вытерла кровь с ладони, которой прикрывала рот, о свою льняную рубаху и подняла меч с земли. 
    – Всё сначала. Первый удар! Второй! Сверху на голову! Линию атаки контролируй! Первый! Второй! Сверху на голову!

6
    Янк, с крыши городской темницы, по стене спустился на два этажа вниз. Ухватился за ржавые прутья решётки маленького оконца и повиснув на них, осторожно заглянул внутрь.
    Сюда его привела, поднявшаяся сегодня в Хомешеле шумиха. Патруль привёз с окраины в город задержанных нелюдей в закрытой телеге. Подробности были никому не известны. Но ходили слухи, что в темницу бросили двух гномов-разбойников и одну ведьму. Им предъявлены обвинения и их скорей всего ждёт смертная казнь. Как и любого подростка пятнадцати лет, Янка разобрало любопытство. Он хотел взглянуть на них.
    Он всматривался в густую темноту камеры. Когда глаза привыкли, он смог разглядеть кого-то в дальнем углу. Этот «кто-то» лежал, свернувшись калачиком на каменном полу, и был пристёгнут цепью, крепящейся к стене. Этот «кто-то», по всей видимости, почувствовал присутствие Янка, пошевелился и протяжно застонал. Так стонут мертвецы, которых воскрешают против их воли. Чёрный силуэт узника, опираясь на стену, поднялся и медленно обернулся. Жёлтый огонёк ярко засветился во мраке камеры и быстро устремился к Янку. Юноша в испуге отпрянул от решётки. Короткая цепь узника, звякнув, натянулась, не давая тому двинуться дальше.
    Луна осветила через оконце силуэт его. Янк, тотчас же, узнал её. Да, она была сильно избита, один её глаз заплыл, но юноша не сомневался – это та ведьма из его «детского сна» – ведьма Ивит с жёлтыми горящими глазами и грибами растущими прямо на лице. 
    Ведьма потянула крючковатым носом ночной прохладный воздух и скривила разорванный рот в усмешке.
    – А, это ты мой маленький пирожочек. Как поживает юный гном?
    – Я не гном, – холодно буркнул Янк.
    – Ну, по тебе этого не скажешь. Выглядишь, как обычный низкорослик, – дразнила она его.
    – Всё равно не гном.
    – Знаю, знаю. Но многим другим, ты сумел это объяснить? Многие в это поверили? – ухмылка не сходила с её изуродованного заплывшего лица. – Что, пришёл посмотреть на настоящих гномов, а? Тогда, ты опоздал. Их отвели в подвал. Их пытают. Забавляются с ними. Я слышу своими большими, сломанными ушами их вопли. Приходи завтра днём, пирожочек, на центральную площадь. Посмотришь, как нас вздёрнут на пеньковой верёвке люди. Экая будет потеха! Смотри, не пропусти такое представление! – и она, будто рассказав смешную шутку, расхохоталась.
    От её смеха-кудахтанья Янку стало не по себе, и он вскарабкался быстро обратно на крышу. Но смех продолжал гнаться за ним до тех пор, пока юноша не покинул стен города.

7
    Её вели на центральную площадь. Эшафот ждал приговорённую. Горожане шли следом, кричали ей грязные слова, бросали в неё навоз и гнилые объедки. Они смеялись. Старуха в одной сорочке, пропитанной льняным маслом, и закованная в кандалы, звеня цепями, покорно брела вперёд, не обращая на них внимания. Иногда непослушные ноги её заплетались, и она падала в грязное месиво, которое местные называли дорогой. Стражники быстро её поднимали, давали пару затрещин и шествие продолжалось. 
    Добравшись до место казни, стражи передали старуху палачу – огромному, голому по пояс, мужику, с квадратной физиономией. Тот втянул за волосы ведьму своей мускулистой ручищей на деревянные подмостки. Поставил грубо на краю эшафота, заставив парами ударов под рёбра, ведьму выпрямиться. Накинул петлю ей на шею и затянул туго, как матрос затягивает швартовые. Подёргал несколько раз верёвку. Убедился в её прочности. Кивнул священнику. Священник в коричневом балахоне и с наголо выстриженной макушкой, кивнул в ответ. Вскинув высоко руку, тем самым призвав шумную толпу зевак стихнуть, священник громким голосом церковного певчего, зачитал приговор:
    – Именем короля Живко Второго, Церковью Истинных Богов, и главы сего города – лорда Суботтки – ты ведьма, обвиняешься в ереси, людоедстве, пособничестве разбойникам и проживании незаконному на людской территории! Ввиду неоспоримых доказательств свершённых тобою выше перечисленных преступных деяний – приговор: смерть!
    Толпа взревела в ликованье.
    Священник вновь вскинул руку.
    – Даю тебе последнее слово преступница! Используй его для покаяния!
    Ивит, мутный отрешённый взгляд которой, всё это время, был устремлён куда-то в небо, вдруг будто пробудилась от сна. Жёлтый её единственный глаз, ярко вспыхнул. Рваный рот скривился в усмешке. Она громоподобно вихрем вскричала, сразу тремя голосами: скрипучим старческим, мужским басом и голосом демона:
  - Не будь кем рождён! Будь кем хочешь! Принеси им огня, пирожочек! Принеси им огня!
  Никто из толпы не понял, что кричала ведьма, поскольку кричала она это на языке бивкэ. И горожане, приняв непонятный для них язык, за заклинание или проклятие, ринулись, охваченные паникой, кто куда, в надежде спастись бегством от мстительного колдовства.
    На площади началась толчея, суматоха и давка. Священник судорожно стал водить туда-сюда пальцами по своей шеи, давая знак палачу, что пора. Палач кивнул. Разбежался и пнул ведьму под зад. Та, слетела с деревянных подмостков. Пеньковая верёвка, которая крепилась к длинной вытянутой вперёд балке, натянулась до предела и заскрипела. Петля врезалась в шею ведьмы, ломая гортань. Ивит инстинктивно попыталась ухватиться за неё руками, но руки тут же ослабли и повисли безвольно плетьми. Тело ведьмы забилось в конвульсиях. 
    Палач спрыгнул на землю, взял в руки зажженный факел, подскочил к ведьме и поднёс огонь к подолу её сорочки. Пропитанная льняным маслом ткань вспыхнула. Нельзя позволить нелюди переродиться! Пламя очистит её!
    Дряблая морщинистая кожа мёртвой старухи, пузырилась и сползала лоскутами, как с дерева кора. Толпа продолжала разбегаться, как крысы с тонущего корабля.
      Янк, скрытый от всех, всё это время наблюдал за казнью с крыши собора. Он был единственным, кто понял слова ведьмы. Он ведь знал язык бивкэ. И ведьма знала, что он знает.

8
    Вместе с ведьмой должны были казнить и двух гномов-разбойников, но те к этому времени уже были мертвы. В ту ночь, когда Янк говорил последний раз с Ивит через прутья ржавой решётки, гномы решились на побег. Им удалось убить тюремщиков, вернуть свои доспехи и оружие и даже пробежать несколько кварталов по ночным улицам. Но шквал стрел, пущенных лучниками с городских стен, их остановил. Отнял их жизни. Их трупы выбросили за черту города на свалку словно мусор, куда свозили все городские нечистоты, околевшие трупы больных животных и прочие отбросы.
    Янк чувствовал всю вонь этого места, даже через платок, которым обмотал себе плотно лицо. Он пробирался вглубь свалки и смрад обволакивал его всё сильнее. Жирные мухи норовили усесться на слезившиеся от зловонья глаза. Крысы кишели под ногами, царапая когтями сапоги юноши. Высоко над его головой кружили вороны. Они каркали, приглашая всех своих собратьев на пир.
    Он увидел их на одной из грязевых куч. Он видел их впервые – тех, за кого его все принимали, но кем он, по сути, не являлся. Гномы распластались на навозе и тухлых объедках, раскинув ноги и руки словно морские звёзды. Их тела были усеяны стрелами, и они казались огромными пиками на фоне их маленьких тел. Гномы были в доспехах, собранных из метала, кожи и меха. У одного на поясе меч в ножнах. В руках людей, этот меч стал бы просто большим кинжалом. У другого – боевой топор. Гномы были бородатыми, заросшими. У одного волос чёрный, но уже с проседью. У второго рыжий, словно ржавчина. У гнома с чёрной бородой, был выстрижены виски и покрашены в изумрудный цвет. Знак племени горы Ныс - вспомнил Янк. А у рыжего три косички заплетены в бороде, значит этот разбойник с большой дороги, в свои лучшие годы был военачальником – сообразил юноша и удивился сам себе, как он много знал о истории и культуре гномьей расы.
    Юноша присел на корточки и склонился над чернобородым, у которого смерти не удалось снять с мясистого обветренного лица выражения суровости и угрюмости. Ворона сидела на нём и клевала в переносицу. Янк отмахнул пернатую птицу рукой. Та недовольно закаркала и отпрыгнула в сторону. Но не очень далеко, планируя, как можно поскорей возвратиться к прерванной трапезе.   
    Труп открыл глаза.
     Глаза горели насыщено жёлтым цветом. Рука гнома обхватила запястье карлика. Нестриженные ногти впились в кожу и в вены. Гном приподнял голову и крикнул, брызжа слюной, старушечьим скрипучим голосом:
      - Принеси им огня, пирожочек!
      Янк крича от ужаса и корчась от боли, рванулся, что есть силы и упал в грязь. Быстро перебирая руками и ногами, он начал пятиться назад, продолжая при этом непрерывно орать.
    Ведение вскоре растворилось.
    Труп был трупом. И ни что не указывало на то, что он был приведён недавно в движение. Он всё в той же распластавшейся позе лежал в куче отбросов. А ворона продолжала с усердием клевать его в переносицу, подобно дятлу, долбящему дупло в стволе трухлявого дерева.

9
    Янк бежал по крышам Хомешеля во всю прыть. Но это не было той весёлой озорной обыденной прогулкой, как раньше. Янк в этот раз, отнюдь, не был весел. Он был напуган. Он бежал в сторону замка. Ему нужен был лорд Субботка, и срочно! Но не для того, чтобы убить его. Нет. А для того, чтобы просить помощи. Янк никогда бы не подумал, что ему придётся просить помощи у этого человека. Но выбора не было. Гордость в сторону. Его мать умирает.
  Он знал, что она тяжело больна. Знал, что этот момент, рано или поздно настанет. Но по своей юношеской наивности, беспечности, он думал, что если посильней зажмуриться и претвориться, что ничего не происходит, то и ничего не произойдёт…Но сегодня утром Донка зашлась таким сильным кашлем, что, нет, не кровь вырвалась из её рта – куски лёгких. Она упала возле крыльца на траве и подняться уже не смогла. Янк бережно занёс мать на руках в дом, отметив для себя насколько она исхудала, и уложил в кровать. Донка не могла говорить, она тяжело хрипела. У неё был жар. И только теперь Янк, запоздало для себя осознал, что она смертельно больна. 
    Просить помощи он мог только у одного человека – лорда Субботки. Но захочет ли тот помочь? Лорд Субботка давно уже потерял всякий интерес к Донке и не наведывался к ней уже более полугода. Он насытился андарокийкой. Она ему надоела. К тому же характер её претерпел изменения, став скверным. Теперь эта женщина была всегда либо опустошённо-молчаливой, либо становилась по щелчку пальцев, ощетинившейся и дикой. Вкупе со своим болезненным видом, она пугала, пуще прежнего, всех, кто её знал, и снискала у горожан славу городской сумасшедшей. Она, всклоченная, болезненно худая, приходила в город с первыми петухами, шла по улицам что-то бормоча себе под нос и скрывалась в здании архива, куда, через вечно закрытые ставни, не давала зайти солнечному свету. Там, одинокая, она проводила весь день и покидала город лишь с наступлением сумерек.
     Пока Янк бежал по крышам Хомешеля, перепрыгивая с одной крыши на другую, по узким улочкам прогуливалась Цветка, в голубом лёгком платьице. Копну её пепельных волос увенчал венок из одуванчиков. Цветка уже давно из девочки превратилась в юную девушку, изящную, гибкую, но осталась всё такой же миниатюрной, словно ягнёнок. Её сопровождали три кавалера, безнадёжно в неё влюблённые и переполненные половой истомою. Они были похожи на пажей, раболепно семенящих за своей госпожой. Неожиданно для девушки две черепицы упали на дорогу перед самым её вздёрнутым носиком и разлетелись на мелкие осколки. Резко остановившись, девушка ахнула. Она вскинула голову вверх, и её, и так большие от природы глаза, округлились ещё сильней. Красивое личико её, с бледной белой кожей, исказилось. На нём отпечатались гримаса сразу из несколько эмоций: ужаса, отвращения, злобы.
    – Гном! – вскричала Цветка, тыча своим тонким пальчиком в сторону, бегущего по крышам, Янка. – Гном! Смотрите гном! Там гном, поймайте его!
    Горожане, кто был рядом, остановились как вкопанные и одновременно, послушно, словно стадо баранов, задрали головы вверх. Девушка не ошиблась, по крышам домов их города, действительно, словно цирковой акробат, бежал не кто иной, как гном!
    К крику Цветки примкнули новые крики. Мужики матерились. Бабы визжали. Один из кавалеров девушки, не растерявшись, поднял три осколка от черепицы и поочерёдно метнул их в Янка. Два улетели мимо, а третий угодил прямо в ухо. Янк только отмахнулся. Он уже понял, что обнаружен. Он услышал её. Узнал её голос. Но сейчас ему надо было спешить. Сейчас ему было не до этого.
    Тем временем стражники уже карабкались по стенам домов. Перед Янком словно из ниоткуда возникли лучники, перегородив ему дорогу к замку, к которому, было уже рукой подать. Янк дал крюк. Засвистели стрелы. Они ложились совсем рядом с бегущим юношей, разбивая своими наконечниками, черепицу крыш. Крики горожан переплетались, смешивались, в одну несуразную какофонию похожую на рёв. Но даже на фоне этого гула, высокий голос Цветки выделялся всё равно. Янк слышал, как она брезгливо и яростно кричит: Гном! Гном! Гном…А может ему это просто казалось, и это кровь пульсировала у него в висках.
    Стрела оцарапала подвздошную ость и зашла в бедро. Неглубоко. Но этого было достаточно, чтобы боль, пронзившая всё тело, заставила Янка упасть на колени. Издав вопль боли и отчаянья, юноша выдернул стрелу и отшвырнул её в сторону. Лучники тем временем, уже хорошо пристрелялись и стрелы летели всё кучнее. Боль заглушил адреналин. Не смотря на сгущающуюся опасность, Янк продолжил искать лазейку, чтобы проскочить в сторону замка. Но стражники поняли куда так стремился «гном» и выстроившись живым щитом, теснили его назад. Янк метался загнанным зверем. Шансов больше не было. Он оскорблял их. Он просил помощи у них. Он отступал. Он отступил.
    Янк был вынужден покинул город. Покинул его тем же путём которым и проник в него. Он плакал при этом. Скрежетал зубами. Истекал кровью.

********************   
    Когда он вернулся, в доме уже витала та гнетущая, безмолвная, обволакивающая всё собой, аура смерти. Донка ещё не умерла, но уже отходила. Янк сел на пол рядом с кроватью матери. Обняв свои колени, он слушал её тяжёлое сбивчивое дыхание. Юноша сидел так, до тех пор, пока она не затихла. Выйдя во двор, он соорудил из покосившегося забора и старой прогнившей лодки, кострище. Вернувшись в дом, он – маленький, но крепко сбитый человечек – вынес её – высокую, стройную и мёртвую – укутанную в белую простыню, на улицу и бережно уложил на смертном одре. Вложив в остывающие руки её, меч с длинным клинком, Янк предал тело матери огню. Он хотел позволить ей уйти так, как было принято уходить андарокийским воительницам. С одной лишь только разницей – андарокийские воительницы умирали на поле боя или в преклонном возрасте, среди семьи и близких, его же мать покинула жизнь, одинокая и брошенная. Брошенная теми, кому она служила верой и правдой. И ни разу не усомнившаяся в своём выборе. 
  Простившись с матерью, Янк вспомнил о своей ране. Промыл самогоном, он перебинтовал её. Собрал скромный скарб и покинул дом. Оставаться здесь было опасно. Он знал, что разгневанные горожане скоро наведаются сюда. Надеяться на помощь лорда Субботки было глупо. Да и не нужна она ему…
    Янк был теперь сам по себе.