Работа №1
У ступеней казенного храма Михаила Архангела на кортах сидел худенький перемазанный подросток и просил милостыню. Иногда он начинал трясти оловянной кружкой, громыхая в ней мелкими камешками, привлекая внимание зажиточных посетителей храма. А прихожан действительно было много! Торжок тогда еще находился в самом своем расцвете, являясь важной точкой на пути из Петербурга в Москву. Здесь останавливались даже важные чиновники, следующие по государственным делам, пересекались торговые пути.
- Подайте, Христа ради, - тоненько тянул подросток, подкрепляя тираду громыханием.
И ему подавали. Кто копейку, кто грош. Деньги из кружки он сразу прятал за пазуху, не забывая добавлять камешек с дороги. Дело шло! Как вдруг потянуло чем-то неладным, как будто туча стала наползать на теплое майское солнце и загораживать тепло своей тушей. Ползла эта напасть со стороны реки... Нищий насторожился, прислушиваясь к ощущениям и беспокойно завертел головой, оглядываясь по сторонам. В случае  опасности можно было укрыться в храме, но опасность должна быть очевидной, иначе служка выставит да еще и накостыляет вдогон. Но ничего страшного вокруг не происходило.  Нищий тряхнул нечесаной обросшей головой и снова загремел кружкой:
- Пода-а-а-айте сироте на пропита-ание!
Смешные, но красивые красные сапоги, похожие на китайские из-за высоких шпилек, вместо каблуков, поравнялись с мальчишкой.  Тот удивленно поднял глаза. Перед ним стояла высокая статная барыня в красном платье и бордовой дорожной накидке с пелериной. В руках, обтянутых красными перчатками, она держала странную палку с черной рукоятью в виде головы слона. На палку была намотана ткань того же цвета, что и накидка барыни.
- Прош-шу меня прости-ить за вторжение в вашу коммерцию, юноша, - произнесла барыня, встретившись с нищим взглядом, - но мне оче-ень интерес-сен один вопрос, на который вы можете ответить.
Её речь была негромкой, немного неправильной, со странным акцентом, но слова словно пропечатывались в разуме, а сам голос завораживал. Мальчишка смотрел в карие глаза барыни и не мог шелохнуться, все тело отяжелело и  словно обратилось в камень.
- А... - только и смог он выдавить.
Тем временем барыня открыла кожаный несессер, висевший на тонком ремешке и достала большую золотую монету, очевидно, нерусскую.
- Это вам, на пожить, - произнесла она и бросила монету в кружку, - а вопрос и ответ придут потом.
В этот момент грянул удар колокола, звонили к обедне, и вместо барыни в небо взмыла стайка черных галок. Нищий истово перекрестился, провожая глазами птиц, потом нагнулся над кружкой. Среди камешков тусклым желтым цветом блестела монета...

***

Лето в Париже, наши дни. Узкие улочки полны народом, воздух маревом витает над асфальтом, блёклое голубое небо едва проглядывает сквозь смог. Кругом смуглые алжирцы в вязанных шапочках, несмотря на жару. Так и норовят схватить сумку или кошелек, а то и просто затолкать в подворотню и уже там обобрать до нитки.
- Париж, - презрительно кривила губы высокая статная дама в бордовом плаще, - клоака! И это еще комплимент. А ведь каких-то сто лет назад это было такое милое место! Мне очень нравился... 
Она мечтательно подняла глаза, но тут же хлестко рубанула зонтом черномазого подростка, потянувшегося  к её несессеру. Мальчишка скривился и зло прошипел что-то неразборчивое.
- Он угрожать нам? - удивилась спутница дамы в бордо, низкорослая девушка в черной накидке: - Эй! - обратилась она на французском с сильным акцентом к кривящемуся юнцу . - Твои-ий рот очен-но  грязен-ный! Исчезни, или я кормить тебь-я мылом!
- Оставь это отребье, Эль, - величественно произнесла дама, - придет и его черед.
Она встретилась взглядом с малолетним воришкой и улыбнулась одними губами. Но парню было не до смеха: он побледнел, на лице выступили бисерины пота.
- Мо-о, - окликнула даму Эль, но та не отреагировала, продолжая буравить взглядом мальчишку.
- Морриган!
Никакого ответа, а юношу уже начало выворачивать, да так, что стал слышен хруст суставов.
- Морриган, баста! - выпалила Эль и встала между Мо и её жертвой.
Морриган прикрыла глаза и пожала плечами:
- Меня это забавляет, - пояснила она и не спеша осмотрелась по сторонам, -  однако, мы напрасно пришли. Тот, ради кого мы здесь, очевидно, не явился.
Эль нахмурилась и строго спросила:
- Ки-йен? *(Кто?)
- Один добрый человек, - ухмыльнулась Морриган, - триста лет назад я подала ему милостыню.  Луидор.
- Ты что сделать? - удивление Эль было так велико, что она широко распахнула глаза, а нахмуренные брови стремительно улетели на лоб.
- Благородно, да? - продолжала ухмыляться Мо. - Настоящий неразменный оберег из чистого золота сохраняет вашу никчемную жизнь до тех пор пока...
- Пока есть чь-то?   
Внезапно Морриган смутилась, но все же ответила:
- Это было глупое условие, романтичное и совершенно не принесшее никакой выгоды, - пробормотала она, - но в юности мы делаем то, чему удивляемся потом. Ключом была фраза, которую в то время еще не знали.
- Что-то про этот город? - уточнила Эль
- Да. Увидеть Париж и умереть.

***

Василий Пахомович Трушкин пробудился и открыл глаза. Комнату заполнял полумрак, хотя, очевидно, полдень был близок - за окном, заросшим толстым слоем грязи, раздавались шаги прохожих, шум машин и чириканье воробьев. Заставив себя, Василий Пахомович приподнялся и сел на кровати. Глаза давно уже подводили, а разум все чаще рисовал вместо комнаты живописные сцены из прошлого. Да-а-а-а... Когда-то был Трушкин молодым, сильным и... глупым.
Силу волшебной монеты он узнал в тот же день, когда её подали. Он отдал её в ломбард, обменяв на пятак. И был потрясен, когда среди копеек и грошей милостыни тускло блеснул золотом луидор. Второй раз идти в ломбард он уже побоялся, поэтому стал продавать монету проезжим купцам. За пятак. Эх, расцвела жизнь яркими красками! Пока местные робяты не пырнули ножичком. Вспороли брюхо и бросили умирать в канаве. Да не умер он тогда... Жаль, конечно, лучше б умер. Лежал, мучился, но смерть не приходила. Потом боль ушла и живот сросся, даже шрама не осталось. С робят он тогда спросил, строго, даже люто. И после понял, что уходить надо с насиженного места, не будет житья. Так и пошел скитаться по свету, продавая неразменную монету. А теперь - все, старость пришла. А с ней и немощь. Глаза не видят, разум туманится, руки ноги - не держат. Впору в гроб ложиться, да смерти так и нет, вот незадача. Не заработал на смерть.. кто бы подал бы?
В дверь громко постучали.
Василий Пахомович прищурился, соображая наяву ли слышал стук или причудилось? Но постучали еще раз, и старик начал медленно слезать с кровати:
- Иду! - крикнул он.
Хватаясь за мебель, Трошкин преодолел расстояние  до передней и с трудом открыл замок. Дверь распахнулась сама.
- А-а-а! - хриплый крик вырвался из груди старика. За дверью стояла та самая барыня в красном. За триста лет она совсем не изменилась!
- Вот вы и ответили на мой вопрос, любезный, - с усмешкой произнесла она.
- Какой? - прошептал старик, но не дожидаясь ответа, махнул рукой и побежал вглубь комнаты.
Морриган проследовала за ним, брезгливо закрывая нос надушенным платком. Василий Пахомович достиг комода и достал из ящика луидор:
- Возьмите, - прохрипел он, - я больше не могу...
- Я не занимаюсь благотворительностью, - сухо бросила Мо, - и здесь только как проводник, не более.
- Возьмите! - из последних сил закричал Василий Пахомович и шагнул было вперед, но конец красного зонта с черной ручкой в виде головы слона уперся ему в грудь. Морриган сделала движение рукой, и старик повалился на кровать. Он часто дышал и пялил выцветшие глаза в потолок:
- Смилуйтесь, - прошептал он, - подайте на смерть... 
В ответ послышались уходящие шаги. Барыня ушла.
- Хола, добрен-ный хомбрас!
Звонкий девичий голос, словно внезапная игривая морская волна прокатился по затхлой комнате. Василий Пахомович застонал и сполз с кровати, уселся на полу. В комнату из прихожей заглядывала черноволосая девица, чертами лица похожая на даму в красном, но значительно моложе.
- Кто... ты? - выдохнул старик.
- Я? О! Я анхель-гранде, - представилась девица и, проникнув в комнату, подошла к Трошкину, - и я делать добрен-ные дела! Что вы хотеть, любезен-ный? Есть, пить, согреть, мыть?
Василий Пахомович поднял на неё взор и внезапно встретился с парой внимательных карих глаз. Давно забытое чувство онемевшего тела нахлынуло  внезапно и неотвратимо.
- Я... Мне.... - он протянул руку, сжимая в кулаке проклятый амулет.
- О! Принь-ять от вас милостынь-ю? - рассмеялась анхель-гранде. - Тогда от мень-я вот это.
Она протянула аккуратный белый конверт, размером с почтовую открытку. Василий Пахомович взял его и с большим трудом, негнущимися пальцами раскрыл. Внутри действительно оказалась открытка. На ней была изображена площадь с фонтами, а чуть дальше - ажурная башня из металла. На открытке золотыми буквами в уголке сияла надпись:"Paris". Василий Пахомович перевел взгляд на девицу:
- Это был ответ? - прошептал он.
Анхель-гранде промолчала, только протянула ладонь в черной перчатке, на которую старик осторожно положил луидор.
- Адьос, - попрощалась Эль, сжимая монету в кулак.
Но Василий Пахомович уже не слышал её...

Работа №2
МИЛОСТЫНЯ…
Резкий звякающий звук вывел его из привычного оцепенения. Разлепив опухшие веки, он тупо уставился на пластиковый контейнер, выдвинутый чуть вперед от колеса инвалидной коляски. Монета, упавшая в него, не могла произвести ТАКОЙ звук. Пластик не гремит, как алюминиевая тарелка. И, тем не менее, звук до сих пор отдавался в ушах противным дребезжанием.
Подняв голову, инвалид тяжелым взглядом уперся в спину уходящего человека. Джинсы, футболка, самые обычные кроссовки. Он быстро затерялся в толпе, поднимавшейся вверх из подземного перехода. Ничего странного. Но, вот, его подаяние… Нагнувшись, с неприятным хриплым выдохом он дотянулся и поднял монету. И чуть не выронил - показалось, что она нестерпимо горячая. Но уже через мгновенье понял, что это шутки его похмельного воображения. Тяжелая, какая-то неровная, из непонятного синеватого металла, она, как всякий металл, чуть холодила ладонь. Только, что за валюта? В свое время, помотавшись по миру, он держал в руках дензнаки многих стран, но эта была совершенно незнакома. Да и монета ли? Ни букв, ни знакомых цифр на ней не было. С одной стороны вдавленный неровный зигзаг, а с другой несколько округлых пятен из полупрозрачного вещества. Будто вплавили капли чуть мутноватого стекла. А по гурту змеилась простая извилистая линия, словно след веревочки на песке.
Рассматривая монету, он долго крутил ее, перекатывая в дрожащих пальцах. Пока не понял, что металл странной денежки совсем не нагрелся в горячих потных руках. Он по-прежнему чуть холодил кожу, будто только что коснувшись руки. От неожиданности он выронил ее, и алюминиевое дребезжание снова огласило переход. Тревожно оглянувшись вокруг, будто скрывая что-то, снова поднял монету и быстро спрятал во внутренний карман. 
Сегодня с утра ему не удалось опохмелиться, пришлось выходить «на пост» всухую. Теперь голова гудела и пульсировала тошнотворной болью, тряслись не только руки – все тело дрожало и мелко подергивалось.
Сглотнув тягучую горькую слюну, достал из кармашка коляски бутылку и жадно выпил давно степлившуюся воду. Как обычно, она нисколько не утолила жажды. Сейчас бы… Но, он сегодня не заработал даже на единственный глоточек. Толпа равнодушно проплывала мимо, не обращая никакого внимания на человека в инвалидном кресле и его красноречивую коробочку. Он проводил жадным взглядом двух подростков с бутылками пива – нынче он, пожалуй, даже допил бы выброшенную бутылку.
Как фея-крестная, из жаркого марева появилась Маруся – разбитная тетка, торговавшая подозрительными пирожками и всякой мелочью. Сочувственно глянув на инвалида, она красноречиво кивнула на свою квадратную сумку. Там всегда имелся запас вовсе другого товара. Он развел руками – я сегодня пустой!
– Что, совсем ничего?
- Совершенно. Только вот, хрень какую-то кинули. – Он достал монету и показал, не выпуская из рук. Маруся неожиданно заинтересовалась:
- Покажи!
Уже протянув руку, он внезапно отдернул ее и опустил монету в карман:
- Это даже не деньги, просто фигня какая-то.
Взгляд Маруси почему-то заострился странным интересом:
- Ладно, давай твою фигню. Пивка глонешь, освежисся. А я ее внучку подарю.
- Какому внучку, у тебя разве дети есть?
- Не твоего ума дело! – Торговка не на шутку рассердилась, - Ну, что, будешь пиво?
Соблазн был большой, но монетку стало жаль. Он вдруг представил, как вечером, в своей тесной комнатушке он будет крутить прохладный кругляш, рассматривая странные капельки…
- Нет!
Маруся смотрела на него с удивлением. Покрутила головой, почему-то прикрыла глаза, будто прислушиваясь, и предложила:
- Ладно, давай за чекушку! Чтой-то глянулась мне энта монетка. Внук, вроде, собирает денежки разные. Порадую мальца.
Представив, как водка (пусть даже теплая!), неспешно течет по горлу, как исчезает сухость во рту и противная дрожь  во всем теле. Проходит тупая боль и даже в глазах проясняется… Да за это…
Не вынимая руки из кармана, он сжал монету в кулаке и неожиданно даже для себя произнес:
- Нет!
На лице Маруси появилась какая-то детская обида:
- Да ты что? Я ведь от чистого сердца. Мне эта… и даром не нать! Хотела тебе… Эх! – развернувшись на каблуках, она тяжело потопала в дальний конец перехода. Колесики сумки скрипели и подпрыгивали.
…До самого вечера он просидел в своей коляске впустую. Порой казалось, что его просто никто не видит. Никогда раньше у него не было такого неудачного дня. Ни одной монетки (кроме той, странной) не стукнуло в его коробочке. Несколько раз вдали появлялась Маруся. Она как-то выжидающе поглядывала на него, но близко не подошла. Этот соблазн был просто невыносим. Ведь стоило только махнуть рукой…
Домой он возвращался в темноте. Нет, обычно он «сдавал пост» раньше, но сегодня под самый вечер его все же разморило, и проснулся он уже в сумерках. С усилием прокручивая колеса, поднялся из перехода и покатил к родимой хате. С тоской прикидывая, что осталось вчера в холодильнике. Расчеты были неутешительны.
Новенький пандус, недавно приделанный к старому зданию бывшей общаги, смотрелся нелепо и чужеродно. Долгих два года он писал во всякие инстанции, зато теперь мог добраться до собственной двери без посторонней помощи.
Вот и родная квартира. Там, за хлипкой деревянной дверкой его нора, убежище, схрон… Привычно протянув руку, он попытался вставить ключ. И не нашел скважины. В свете тусклой коридорной лампочки убедился, что ее в самом деле нет. Более того, не было и ручки, новенькой, блестящей, которую он самолично поставил всего три недели тому. Самое странное, что всего этого не просто не было. Их здесь НЕ БЫЛО НИКОГДА! Дверь, родная, знакомая до мельчайшей царапины, не имела и следов ни от ручка, ни от замка. Перед ним цельным монолитом возвышалась гладкая, без единой дырочки, поверхность, покрашенная привычной коричневой краской.
Растеряно оглянувшись, он увидел грязный коридор и двери других квартир, тоже гладкие и пустые, без ручек, замков и дверных глазков… Похоже, у кого-то серьезные проблемы с психикой… Хотя, кажется, сошедшие с ума никогда не признают собственного безумия.
Эта веселая мысль неожиданно прервалась: на двери засветился небольшой тускло-синий кружок. Посередине, на высоте вытянутой руки сидящего человека, он был похож… Не раздумывая, инвалид вынул из кармана странную монету. Она больше не была прохладной. Ощутимо теплая, почти горячая, эта непонятная штучка едва заметно пульсировала и зигзаг слабо светился. Как во сне, человек в инвалидном кресле приложил ее к синему кружку. Вплавленные капельки вспыхнули, и дверь исчезла. Ее просто не стало, но за ней оказалась вовсе не его квартира с покосившейся вешалкой и вытертым ковриком у входа. Дверной проем заполнял туман все того же синеватого цвета. Почему-то он не колебался. Даже мысли не мелькнуло – повернуть и сбежать. Только где-то за надбровными дугами, в том месте, где недавно пульсировала тошнотворная боль, светлым прохладным лучиком прошла мысль: все равно! Вот только - как туда без коляски? Он твердо знал, что коляска, так необходимая ему последние три года, останется здесь. Придется как-то исхитриться, чтобы без ног, давно оставленных в чужой стране, преодолеть эти несколько метров неизвестности. И плевать, что будет дальше!
Зажмурив глаза, он напряг свои неплохо накачанные руки, оттолкнулся от ручек коляски и бросил свое неполное тело в странный дверной проем…
…И уверенно встал на обе ноги, щурясь от яркого солнца и оглядывая просторную зеленую долину с небольшими домиками на берегу широкой реки…

Подпись автора

Я не всегда ношу черное. Иногда я ничего не ношу.

Плюш с Коровьевым спутал *защищает Плюша* из Булгакова

Подпись автора

Я не всегда ношу черное. Иногда я ничего не ношу.

я исправила, но ты был быстр)))

вот такая я Просто так...
Потом тебя защитю, когда нибудь 

Подпись автора

Я не всегда ношу черное. Иногда я ничего не ношу.

Irish

Подпись автора

Я не всегда ношу черное. Иногда я ничего не ношу.

Ы!

Подпись автора

Я не всегда ношу черное. Иногда я ничего не ношу.