Михеич уже год как жил на пенсии. Но по въевшейся за долгие годы привычке проводил вечер пятницы в гараже с приятелями. Приятелей было двое: мужички без возраста и занятий. И, кажется, без постоянного места жительства. Но так уж вышло - подружились все трое на почве любви к выпивке и интересным разговорам.
   Жена у Михеича была дама принципиальная и этих его "гаражных пьянок" не одобряла. Апеллируя к больной печени и коварному геморрою. Создавала препятствия, но Михеич их ловко преодолевал. Так и жили...
   Но вот пришли трудные времена. Запахло революцией. Мирный ранее народ вдруг возбудился и стал строить баррикады, кричать лозунги и орать непристойности. Докатилась волна и до гаражей. Ушлые владельцы автомобилей попрятали своих любимцев в гаражах, опасаясь надругательств над ними с боку хулиганья, которое, окрылённое флюидами "свободы", бесчинствовало, сметая всё на своём пути. Жгло и громило. Грабило и жгло...
   В эту тревожную пятницу бдительная жена Михеича предприняла исключительные меры по задержанию мужа дома - закрыла на надёжный замок и ушла к подруге. Столкнувшись с такой подлостью супруги, Михеич взвыл. Печень откликнулась болью, а подлый геморрой толкал на подвиг. И Михеич подвиг свершил - сиганул с балкона второго этажа на соседский цветник и рванул в магазин за водкой. Приятели ждали, их нельзя подвести!
   Когда, подогретый революционным духом, Михеич добрался до гаража, там его уже заждались. Машины у Михеича отродясь не было, но гараж, как инвалид, он себе каким-то чудом выбил. И теперь там супруга хранила засолку и закрутку, а Михеич - всякий мужской хлам, найденный на помойке и полезный чему-нибудь когда-нибудь и накопленный собственными силами. Словом, в гараже было уютно и всегда было чем закусить. Все трое не были алкашами,- они были исключительно собеседниками.
   В этот знаменательный вечер им было что обсудить. Но, прежде чем приступить к официальной части собрания, товарищи, по новой моде, соорудили у ворот гаража небольшую баррикаду из кроватных спинок, ящиков и прочего хлама, найденного в окрестностях. Закрылись и приступили. Когда счастливое, наполненное взаимным интересом время, пролетело, приятели обнаружили, что выйти из гаража не могут. Какая-то падла их забаррикадировала.
- Жена! - решил Михеич и стал названивать супруге. Но она не отвечала. Печень Михеича завыла сиреной машины скорой помощи, а геморрой застучал в рельсу. Михеич струхнул и протрезвел.
   Ночевали в гараже. Утром попытались вырваться на волю, но... не вышло. Михеич опять позвонил супруге и, не дождавшись ответа, - в полицию. Надо было как-то
выбираться же...
Примчалась помощь. Люди в камуфляжах с автоматами, разбросав в разные стороны хлам у ворот гаража, ворвались вовнутрь, положили всех троих на пол, обыскали потерпевших и гараж. Ничего незаконного не нашли и с матюками удалились.
   Спасённые пленники выползли на свет ближе к обеду. Оголодали и ослабели. Дома Михеича поджидала ничуть не встревоженная и, как показалось Михеичу, даже злорадная жена. Правда, с обедом. Больше Михеич не бузил и на баррикады не ходил. Даже с приятелями, свидетелями его позора, не встречался. Печень была довольна, геморрой присмирел. Семейный бюджет увеличился. И никакой анархии,- только порядок в доме!

Мне отмщение, и аз воздам
     
   Площадь Гуляйполя до краёв забита народом, Голос небольшого, одетого в военную форму, опоясанного портупеей человека разносился над притихшей толпой: - Задача сегодняшнего дня должна заключаться в том, чтобы как можно скорее раскачать село против гетманского насилия. Наш спаситель и путеводитель - только террор, только уничтожение всего дворянско-помещичьего строя. Мы должны это запомнить и проводить в жизнь. Разберёмся с угнетателями, потом разберёмся и с красными! 
   Чёрный флаг,  подхваченный ветром закрыл лицо оратора и в толпе раздались крики: - Будь нашим батькой, Нестор Иванович, освободи от гнета тиранов!
   Людское море на площади всё пополнялось пешими и конными сельчанами, со стороны Дибривки, поднимая пыль, подкатили две тачанки с пулемётами.
                                                                         *             *            *
   Четверо склонились над картой. - Он развалит нам весь фронт - стёкла пенсне Бронштейна яростно сверкнули в свете тысячасвечовых ламп - анархия - мать порядка, вот их девиз, как они воевать то будут?   
    - Лев Давыдович, классовое самосознание масс - вот главное оружие на всех фронтах - спокойный голос Ильича входил в явное противоречие острому, пронзительному взгляду - пошёл за ним народ? Пошёл! Бьют австрияков? Бьют! Так пусть и добьют, а потом посмотрим!
    Джугашвили  с Будёным переглянулись и промолчали. Ульянов резко бросил карандаш на карту и вся четвёрка снова уставилась на бесчисленные линии и кружочки, словно пытаясь разглядеть на карте скачущие по степи отряды Махно.

                                                               *                   *                 *
   Сиваш позади.  Внезапно с правого фланга раздались взрывы и затараторили пулемёты.  - Предали! - сразу несколько голосов прорвалось сквозь стрельбу, - Батько, красные стреляют!  Карие глаза Махно озорно сверкнули: - Первый раз что ли?  За мной! - высокий голос атамана перекрыл звуки боя и лавина коней, переходя в галоп, ушла  влево в сторону наступающей ночи.

                                                      *                 *                 *
   Волны ковыля да орёл в недостигаемой синеве. Маки как капли крови. Крымская степь похоронила красных и белых в своей земле. И никто не ответит за пролитую кровь. Никто не поклонится буйным головам, оставшимся здесь навечно. Всё забыто...

Корпоратив

     Вначале был звон.  Звон был нудным и прерывистым, как будто противный колокольчик старался досадить Семёну Игнатичу своим существованием. Но открыть глаза и взглянуть на источник звона представлялось невозможным действием. Ни сил ни желания не было абсолютно. И вспоминать вчерашнее  тоже не хотелось. - Везёт у кого амнезия - эта фраза возникла не в голове у страдальца, а где то там в пустоте… в стороне…  Там же появилось слово: - корпоратив.  Игнатича как катапультой выбросило с дивана: - Танька! Татьяна Иосифовна где?!  Звон в ушах исчез, как будто его и не было, воспоминания о вчерашнем вечере лавиной хлынули в бедовую голову Семёна.
     Корпоратив начался, как всегда с дебильных речей начальства, раздачей безделушек ударникам труда. Припёрлись с поздравлялками партнёры. Водка и закуска портились на столах.
     Наконец после первых тостов начальство с партнёрами растворились в пространстве и началось. Под оглушительные децибелы сотрудники пели и плясали, кто то, разбившись на группы, затеял беседы пробуя перекричать весь раскирдаш.
      Напротив Семёна Игнатича сидела новая сотрудница и благосклонно принимала знаки внимания рядом находящихся сотрудников мужского пола. Ещё в начале вечеринки мысль о том как бы за ней приударить прочно засела в башке Игнатича, и с каждой следующей рюмкой она укреплялась и звала к действию. Наконец мужики потянулись в курилку и пространство около вожделенной Танечки освободилось.
     Семён был в ударе, остроты и тосты сыпались из него, как из рога изобилия, Таня была покорена и согласилась продолжить вечер у галантного кавалера, слегка пошатываясь они поймали такси….  поехали.
     Дальше память забуксовала… Семён оглядел квартиру в поисках подсказки, после развода она и так не блистала порядком а сейчас… Почему он в тельняшке? И в красных спортивных трусах?  Ну ополовиненная бутыль Хеннесси - понятно, а что дальше?
     На кухне раздалось какое то звяканье, Семён рысью проскочил на звуки, открыл дверь…  На кухне стояла Татьяна Иосифовна собственной персоной, в Семёновой рубашке с закатанными  по локоть рукавами и мыла посуду. Взглянув на бедолагу Татьяна с размаху села на стул и залилась безудержным смехом: - Что, опять на баррикады? Товарищ Железняк, ещё не навоевался? Вчера в такси всю дорогу орал,  анархия - мать порядка! Давай садись завтракать!
     Семён осторожно подсел к Татьяне, положил руку на колено и робко спросил: - Может что - нибудь другое? Девушка властно убрала шаловливую руку и твёрдо отчеканила: - Так, товарищ анархист - монархист, похмеляться будешь только горячим чаем, потом наводить порядок в твоей анархической берлоге, а что - нибудь другое только после ЗАГСа. Договорились?   

Анархия

    -Анархия, Анархия…Анархия… Симеон, ну сколько можно говорить? Сладкое нужно к сладкому а белки к белкам. Да не бЕлки к бЕлкам а белкИ к белкАм.
Ну и что что пчела носит мёд? Она сама от этого не сахарная. Ты у кого учился? Кто твой наставник? Я сейчас сама ему усы сбрею..
«Анархия, Анархия…Анархия…Тьфу прилепилось. Шо за имя такое придурашное. Или не имя это. Откудова это самое «Анархия» прилетело в мою голову…
    -Симеоон, твою раскудрить… помоги Синеону, у него же скоро шото лопнет может глаза, может совсем наоборот.. И давайте шевелите своими накопителями, маленькие паразиты. Мама хочет уже откушать и отдохнуть.
«Мама? Язви меня в кобчик. Это-же я. Что делает с мозгом возраст. Он заставляет его экономить мысли. А это я здорово придумала язвить себя в то чего у меня нет. А не, допустим, в пятнадцатую жировую складочку, которую я еще вижу во время зарядки…нет заправки… короче когда жру».
    -Сима, Сеня, Сэм, закройте выходы 45, 53 и 89 – маме дует.
    -Разрешите представиться – Анархия, мать трех тысяч бездельников, которая пытается содержать этот муравейник в порядке.
Солнце склонилось к горизонту. Птицы пропели вечернюю песню.
    -Закрывайте двери дармоеды. Мама хочет спать.

Красное закатное солнце устало укрывалось темной   ажурной перелиной из облака. Подсвечивая его изнутри алыми пятнами. По пыльной дороге, залитой малиновым светом, медленно тащилась пролётка. Степан дремал на облучке, изредка просыпаясь, когда бричку подбрасывало на ухабах. И   осипшим голосом понукал лошадей. В пролётке крепко держа саквояж на коленях, ехал знатный купец Василий Васильевич.
«Возница с похмелья видать» - подумал недовольно Василий Васильевич, и   обреченно вздохнул. Не доверял он простолюдинам, считал всех малодушными, не искренними и   тупыми болванами. За окном   пролётки поля перемежались с деревьями. От незатейливых пейзажей стало клонить его ко сну.
Резкий толчок вывел Василия Васильевича из сладостной дремоты. Степан грязно выругался. Купец сильнее прижал к себе саквояж.   Набравшись смелости, Василий Васильевич выглянул из экипажа. Посередине дороги стоял молодой человек в коричневом, узком, в талию, костюме, в ободранной обуви без носков.
- Не подбросите, почтеннейший, до ближайшего населенного пункта? – спросил незнакомец.
Такой поворот событий не понравился Василию Васильевичу, и он было хотел приказать Степану ехать дальше, тем более город уже темнел очертаниями в свете заходящего солнца впереди, но обладатель странной наружности уже сидел рядом.
Он бесцеремонно протянул руку Василию Васильевичу:
- Кирилл Росомаха. Куда направляетесь, милейший?
Отпрянув от беспардонного молодого человека, Василий Васильевич сжал губы. Но тут же скривился и выпалил:
- Что вы себе позволяете?! Прошу вас незамедлительно покинуть экипаж!
- Вот те на, - присвистнул Кирилл Росомаха. – А что я вам сделал? Подвезти меня вам ничего не стоит!
- Вот, вот,   ничего не стоит! – пальцы Василия Васильевича намертво вросли в саквояж. – Выходите, выходите нам не по пути!
- Да кто же тут решит кроме меня, куда мне по пути? – заливисто засмеялся Кирилл, и вальяжно развалился в пролётке.
- Я! – визгливо и нервно выпалил купец. – Василий Васильевич Коробкин! Уважаемый человек, дворянин. Моё слово везде указ! Выходите вон!
- Да кто вас знает кто вы? А я Кирилл Росомаха! Так что выходите вон сами!
- Позвольте! Но это вы   бесцеремонно ворвались в мой экипаж, и нарушили моё уединение! Ещё и дерзите! – купец от возмущения охрип, то и дело, покашливая, и закатывая глаза, продолжил:
- Я сейчас прикажу Степану вышвырнуть вас вон!
- А если   я ему прикажу? – подмигнул Кирилл купцу.
Василий Васильевич   почувствовал, как у него засосало под ложечкой,   похолодело все внутри: «Не иначе заговор», - носилось у него   в голове.
- Степан, поехали! – Скомандовал Кирилл - А что, милейший, невесты в вашем городе есть?
Купец потерял дар речи, что ранее с ним не случалось.
- А что вы хотите? – выдавил он.   - А невестами я не интересуюсь, я совсем по другому делу.
- Подъехать до города.
- Ну, что ж, - так же натужно проговорил Василий Васильевич, - не возражаю коли так, только пересядьте, напротив, там в корзине можете перекусить.
- Да… Это я неудачно зашел! – протянул Кирилл. – Спасибо. Я вижу вы тоже неместный. По каким-таким делам в город?
- Не ваше дело, уважаемый.
Купец заерзал на сиденье. Зачем он вообще разговаривает с этим наглым оборванцем?! Но что-то в нем было такое, что заставляло его нервничать и примирится с его присутствием.
- Вы не беспокойтесь так. Я вижу, вы не так просты, как кажитесь. Мне нужен компаньон для одного верного прибыльного дельца. – Кирилл достал из корзины ломоть хлеба и увесистый кусок сала,   - но сначала надо добраться до города, проверить кое-что, а потом и за дело приниматься.
Василий Васильевич сосредоточено наблюдал за Кириллом, он то хмурился, то лицо купца принимало глупый, даже идиотский вид. Василий Васильевич был в замешательстве. А Росомаха   откусив кусок хлеба, сложил все обратно в корзину и легко соскочил с ней из пролётки, прокричал:
- До скорой встречи, я непременно вас найду, и мы с вами обговорим выгодное дело!
Василий Васильевич погрузился в раздумье. Возможно, такой человек был бы ему полезен в дальнейшем.