Последний поезд на небо отправится в полночь
С полустанка покрытого шапкой снегов
Nautilus Pompilius « Железнодорожник»
Все пути у пассажирских платформ уже освободились. Лишь на последнем, шестом пути пассажирский состав ещё стоял. Ждал паровоза, задержавшегося у водонапорной башни.
Герман, городской полицмейстер, стоя у дверей вокзала, бросил взгляд на утопающие во мраке дома. Ни единого огонька не светилось в окнах, ни одного фонаря не горело на городских улицах. Мрак и тишина.
На городских площадях не стояло ёлок, не украшали лавочки гирлянды, не гуляли парочки и не играли дети. Ветер равнодушно мёл позёмку, постепенно закрывающую мостовые.
Ещё час назад одиночки и семьи ещё подходили к вокзалу, теперь же прилегающие улицы и площадь совершенно опустели. Тьма уверенно захватила город, выдавив оттуда уже немногочисленных живых.
  Герман глянул на потемневший от копоти снег, поёжился и зашёл в здание вокзала. Здесь уже чувствовалась прохлада, это неудивительно. Топки в котельной уже погасли, кочегары ушли, чтобы не опоздать на последний поезд. А может быть, как и большинство оставшихся людьми, уехали на поездах, ушедших раньше.
Ушли на посадку и другие работники вокзала. Начальник станции вместе с заместителем, бухгалтер, уже занявшая место в первом вагоне, носильщики, до последнего помогавшие людям загрузить громоздкий багаж, начальник стрелочного поста, убедившийся в том, что состав не завернёт в тупик. Буфет сегодня, кажется, вообще не открывался. Не для кого.
- Господин полицмейстер! – пожилой полицейский окликнул Германа со стороны двери, ведущей на перрон. – Посадка заканчивается. Все уже в вагонах. Пора.
- Иди, я остаюсь, сказал уже.
  Полицейский вздохнул, открыл рот, собираясь что-то сказать, но повернулся и вышел. Герман слышал, как тот зашагал к поезду.
До полуночи ещё было время. Герман вышел, поправил шашку и кобуру и встал у входа на платформу. Не пройдёт и четверти часа, как последний поезд уйдёт, унося с собой последних живых людей этого мира. Туда, где они смогут построить новую жизнь. Так обещал машинист, и все ему верили. Кому и знать, как не ему.
Ещё не поздно было пройти по платформе, вскочить на подножку последнего вагона. Никто не спросит билет в эту новогоднюю ночь, достаточно быть живым человеком. Но Герман не собирался прыгать в вагон. Кому-то нужно было остаться в городе. Чтобы остальные доехали, чтобы у них был этот призрачный шанс.
Неторопливо, словно выбирая, в какой вагон сесть, по перрону прошествовал Дед Мороз с большим и явно непустым мешком. Правильно, какая же новогодняя дочь без Деда Мороза, даже если это последняя новогодняя ночь. И Снегурка рядом. Всё как полагается.
- Хороша! – шёпотом сказал Герман, проводив её взглядом. И тут же отвернулся, разглядывая церковь.
Паровоз медленно, как бы нехотя пристыковался к составу. На платформу взбежала припоздавшая семья, с трудом тащившая тяжёлые чемоданы. Старик, крепкий мужчина с женой, четверо детей разного возраста. Торопясь, они добежали до последнего вагона, пропустили вперёд детей, забросили чемоданы и вскочили сами. Проводник махнул Герману рукой, но тот покачал головой. Кому-то нужно было остаться.
Полночь. Паровоз дал гудок. Герман отвернулся. Потом, когда поезд отойдёт, он помашет вслед рукой.
Позади Герман расслышал лёгкие шаги по утоптанному снегу. Он обернулся, не веря ушам. Позади стояла незнакомая девушка в костюме Снегурки. Она, молча, подошла к полицмейстеру и встала рядом.
- Почему вы остались? – спросил Герман,
- Никто не должен оставаться один в новогоднюю ночь, – девушка посмотрела ему в глаза. – С Новым годом.
…
А утром, первого января, мороз отпустил, остатки снега на перроне даже начали подтаивать. В воздухе висела непонятная, похожая на туман, мгла, сквозь которую не было возможности разглядеть что-либо дальше ста метров. Сквозь дымку просвечивало красно-багровое солнце, взошедшее в неположенном месте.
Миновала ночь, непохожая на все предыдущие, когда тьма окружила платформы шевелящейся живой стеной, в которой мелькали тени. Герман никогда не думал, что у чёрного цвета может быть столько оттенков. Но стихия, хозяйничая везде, не сделала последнего рывка. Платформы остались свободны.
Сейчас Герман стоял на краю перрона и смотрел на рельсы, уходящие вдаль. Те, по которым ушёл вчера поезд, оставались блестящими, но ответвление, ведущее в депо, выглядело так, как будто по нему не ездили пару десятков лет. Ржавчина, шпалы, тронутые гнилью, которой вчера не было, размытая насыпь чуть дальше.
- Вокзал! – Снегурка, снявшая венец, удивлённо смотрела на здание.
Здание вокзала заметно отличалось от того, из которого Герман вышел несколько часов назад.  Герман удивлённо хмыкнул:
- Действительно. Пойдём, посмотрим.
- Ой! – девушка с сомнением посмотрела на него. – А вдруг это опасно?
- Нам ли бояться? – пробормотал Герман, спустившись с платформы и подавая руку собеседнице. – Да, пожалуй, надо спросить, как же вас всё-таки зовут?
Девушка уставилась на Германа и сообразила, что так и не представилась. Почему-то эта мысль показалась ей ужасно смешной, и она рассмеялась весело и искренне.
- Анна, – просмеявшись, назвалась она. – Отчество и фамилия, думаю, пока без надобности. А вас я знаю. Ой, где это мы?
Мгла постепенно рассеивалась. Стало видно, что двойная нить железной дороги уходит не вдоль реки, заворачивая за холм, а по прямой. Всё просматривалось не меньше, чем на три километра, и видно было, что город совсем не тот. И с другой стороны путь уходил, плавно поворачивая вдоль берега моря. Моря, которого не было раньше.
- Да, – Герман почесал в затылке, глядя то на буквы на здании вокзала, складывающиеся в слово «Тмутаракань», то переводя взгляд на расстилающуюся водную гладь. – Это не наш город, однозначно. А где наш-то?
Они вошли в здание вокзала, удивлённо огляделись. Всё вокруг, похожее на то, что встречалось им раньше, имело неуловимые отличия. Чужие, незнакомые украшения на стенах, странная форма светильников, необычный шрифт надписей…
-  Пыли столько, как будто здесь десятилетиями никто не заходил – Анна удивлённо провела рукой по скамейке. – Интересно, здесь вода питьевая есть? Пить хочется.
Вода нашлась в буфете, ничем не отличавшемся от всех подобных заведений во все времена. Закупоренные бутылки, стоящие на полках, не пострадали, так что Герман и его спутница смогли утолить жажду.
- А тут и еда есть, – удивлённо сказала девушка. – Была, то есть, высохла и рассыпалась от времени. А вот банки с консервированной ветчиной с виду целые.
- Погоди! – Герман прислушался. – Выйдем-ка, что-то я слышу.
- Что? – испугалась девушка, следуя за ним к выходу на перрон.
Туман рассеялся полностью, пути просматривались до самого горизонта. Выделяющийся на общем ржавом фоне, путь при подходе разделялся на пять путей, подходящих к трём посадочным платформам. И сейчас к первой из них подкатывала дрезина.
Машинист, выглянувший из неё, оказался знакомым. Именно он вчера управлял паровозом, увёзшим последний поезд. У Германа отлегло от сердца, он чувствовал, что многое должно проясниться.
- Живы, значит? – машинист выпрыгнул на перрон, оглядевшись. – А диспетчер волновался: успел переключить путь или нет? Успел, значит.
- А если  бы не успел? – поинтересовался Герман, держа в руке тонкие пальцы Анны.
- Тьма беспощадна, – вмешался пожилой мужчина, выбравшийся из дрезины вслед за машинистом. – Если бы диспетчер опоздал ещё на миг – она захлестнула бы мир полностью, разорвав путь. Да, позвольте представиться. Пётр Петрович, старший инспектор.
- И куда же он… переключил? – спросила Анна, не спеша высвобождать руку.
- Тьма пожирает миры полностью, нет способа остановить её. Стихия. Но станцию ставят в том месте, которое наиболее устойчиво к ней. И если на ней остаётся кто-то, готовый отдать жизнь за других, появляется шанс переключить путь на другой мир. Тот, который сожрала тьма лет сорок назад. Она ушла, высосав жизнь до капли, но теперь мир связан железной дорогой с другими. И жизнь вернулась в него. Пока только в вашем лице.
- Печальная перспектива, – нахмурился Герман. – Единственные живые люди в мёртвом мире.
- Ничего печального, – не согласился инспектор. – Во-первых, вы можете уехать в любой из населённых миров хоть сейчас, путь закрепился устойчиво, постоянное присутствие уже не обязательно. Если вы так решите, я побуду здесь, пока не пришлют замену. Но возможно, вы согласитесь занять должность начальника станции?
- Понижение в должности, – усмехнулся Герман.
- Ну да, – понял его шутку инспектор. – Следить за состоянием путей, семафоров и так далее, за порядком на платформе. Два-три поезда в сутки, справитесь. А всё необходимое завезём, не волнуйтесь.
- Маленький полустанок в  мёртвом мире? – Анна невесело улыбнулась. – Жутковато.
- Пока мёртвом мире, – уточнил инспектор. – Пара месяцев – и прорастут семена, которые мы привезли. Сначала – сорняки, одуванчики всякие, прочие, что быстро распространяются и дают много семян. Потом – злаки и прочие многолетние травы. А потом – деревья. Не пройдёт и десятка лет, как от полустанка начнёт расходиться зелёная волна. И многие захотят переехать сюда, в открытый свободный мир. В том числе и те, кто спасся из вашего. И море оживёт, тоже найдётся, что туда выпустить.
Герман думал. С одной стороны, он мог сейчас отказаться и попытаться найти место в одном из бесчисленных миров, которые ввязывал между собой Путь. Найти себе место в жизни, возможно, создать семью. А мог остаться здесь, встречать и провожать поезда, сажать растения, встречать в будущем переселенцев…
- Согласен, – решил он, наконец. – А какой оклад?
- Оклад хороший, – улыбнулся инспектор. Плюс полное обеспечение. И жене вашей найдётся занятие.
Анна покраснела, опустив взгляд, её пальцы сжали ладонь Германа. Сознаваться, что она не жена, девушка не собиралась.
Впереди ждало много срочных дел. Выгрузить из дрезины привезённые коробки и ящики, подобрать подходящий дом поблизости, разобраться с водоснабжением и отоплением, уточнить обязанности начальника станции…
Путь соединяет тонкими стальными линиями тысячи миров. Где-то он проходит открыто, давая возможность людям путешествовать между ними, где-то, чаще в технически продвинутых мирах, он существует скрытно, лишь немногочисленные местные жители знают, что останавливающийся на полустанке раз в неделю поезд идёт куда-то в иные пространства. Мелочью кажется в этом бесконечном ожерелье отдельный полустанок, но из таких мелочей складывается всё.