После очередного отчаянного удара, дверь со скрипом подалась назад. Немного, но достаточно для того, чтобы Увэ, сдирая предплечья и локти, сумел протиснуться внутрь. Ужас гнал его прочь от проклятого плато и он будто крыса забирался в ближайшие щели. Прочь, прочь от штыков, патронов и мин в сомнительную неизвестность.
      Он только сейчас понял, что почти ползет, отчаянно перебирая локтями по грязному каменному полу. Тусклый свет пробивался откуда-то сверху, давая возможность разглядеть старинные каменные блоки внизу и мельтешащие кровоточащие ладони.
   Позади послышалось движение, дверь со скрежетом впечаталась в стену. Увэ перевернулся на спину, лицом ко входу, почти инстинктивно направляя на преследователей автомат.
        - Бросай оружие! Руки вверх! Бросай оружие! - надрывался басом полностью перекрывший дверной проем здоровяк на родном немецком.
          Увэ облегченно выдохнул опуская руки:
         - Свои! Не стреляйте!
         Вновь прибывшими оказались старший рядовой Юрген Ланге - огромный, крепкий будто скала, блондин с жутким, побитым оспой лицом. Увэ терпеть его не мог за грубость, склонность к садизму и чрезмерной жестокости, но сейчас был рад даже такой компании. Вторым оказался щуплый, трусоватый Ханс Шлоссер. Этого паренька Увэ откровенно презирал. «Грязный Ханс» регулярно получал в части различные клички и ни одной из них нельзя было гордиться. Вот и сейчас он опасливо выглядывал из-за плеча рослого товарища даже не удосужившись навести автомат.
       Юрген, как старший по званию, стал отдавать распоряжения. В небольшой вытесанной в скале комнатушке нашлись тяжелые ящики со всяким хламом, которыми они как могли плотно забаррикадировали двери изнутри. Все это время наверху раздавалась непрекращающаяся стрельба, громкие приказы и крики боли, прерываемые свистом снарядов и взрывами.
       Кто-то душераздирающе орал недалеко от их убежища. Это не был крик боли, скорее  холодящий душу вопль ужаса смертельно раненого человека. Увэ, не первый год ночевавший в окопах, слышал такое не раз.
         - Возможно это кто-то из наших. - обратился он к Юргену. - нужно помочь.
         - Ему уже не поможешь. - отмахнулся тот. - А у нас шансы есть. Берите лампы, идем дальше.
         Тут же в комнате они обзавелись тремя керосинками, заботливо приготовленными бывшими хозяевами. Все указывало на то, что место это было не чем иным как действующим партизанским схроном. Тех самых партизан, которые как раз сейчас добивали их многострадальную роту.
         Увэ ненавидел своих командиров. Ненавидел горы, названия которым не знал, страну, побывать в которой совсем не планировал. Болгарских союзников, посмеявшихся над идеей брать штурмом высоту. Ну и конечно тупоголового майора Хермана, подонка настоявшего на атаке. Этот поклонник наполеоновских побед и карманный стратег, возомнивший себя полководцем без зазрения совести подвел их под пули!
           Сначала все шло гладко. Они без проблем преодолели крутой подъем, под конец даже перешучиваясь и любуясь невероятными видами Югославской природы. В какой-то момент, Увэ двигавшийся в третьей линии наступавших услышал сдавленные крики впереди сопровождаемые до дрожи знакомым треском пулеметных очередей. Затем началась бойня. Казалось, за каждым камнем, в каждой норе, кустах, траве притаился невидимый глазу боец. Шедший немного впереди Петер получил пулю в лицо и свалился к ногам Увэ глядя в прекрасное чистое небо залитыми кровью голубыми глазами. Первый ряд скосило почти мгновенно. Ни о какой атаке речи не шло. Рота спасалась бегством.
              Он не размышляя скатился по ближайшему склону. Неловко упав на четвереньки встретился взглядом с пареньком, видимо охранявшим плохо замаскированную дверь. На нем был вязаный свитерок под горло и нелепая кепи. Пацан дрожащими руками вгонял длинную пулю в старую потертую винтовку. Опытный Увэ оказался быстрее. Проходя мимо, он бросил грустный взгляд на покойника. У того были юношеские усики и смешной нос картошкой. Увэ почему-то стало невероятно стыдно.
           Было похоже, что они находились в залах некоего древнего укрепления. Следующая комната оказалась намного больше, выше и полностью лишена доступа света. Вдоль стен разложены матрасы, в углу ящики с припасами. Увэ только подумал, что хозяева рано или поздно вернутся сюда, как убежище сотряслось от мощнейшего удара. Они по привычке бросились на пол, прикрыв голову руками, чудом не разбив стеклянные части ламп.  С потолка сыпалась каменная крошка и комья грязи. Казалось землетрясение накрыло злосчастную гору, но частота и периодичность ударов говорила совсем о другом.
        - А вот и артиллерия! - невозмутимый Юрген криво улыбался из-под сомкнутых «замком» ладоней. Его довольная, выщербленная физиономия в трепещущем пламени ламп казалась демонической. - Теперь скоты не сунутся! Хах!
          Бомбардировка длилась около получаса. Хотя когда долго лежишь лицом в пол, каждую секунду ожидая, что потолок обрушится и погребет тебя заживо, время течет гораздо дольше. Когда все успокоилось, они продолжили исследовать помещение. Среди припасов обнаружилось немного еды, пару бутылок сливовой водки, вода, канистра с керосином. Увэ вздрогнул, услышав шорох в углу. Осветив нужный участок, он обнаружил скрючившуюся фигурку в углу. Девочка. Лет девять с виду. Бледная, длинные черные волосы рассыпаны по плечам. Пальтишко не по размеру. Смотрела на него по-взрослому, с вызовом.
         - Увэ, что ты замер, черт тебя дери?! - фонарь Юргена появился справа, заставив девочку отвернуться от ослепившего света. От старшего рядового сильно несло водкой. - Ух ты, какой подарок!
             - Это ребенок, Юрген.
             - В первую очередь это враг и маленькая женщина, Увэ. Все остальное условности, навязанные консервативным обществом и отброшенные войной на свалку истории. Все правила созданы стариками. Молодые и женщины хотят исключений. Иди сюда, малышка. Не бойся старого доброго Юргена. Ну же…
             Увэ не понравился ни тон солдата, ни взгляд, которым он окатил девчонку, ни то, что случилось впоследствии. Юрген грубо схватил девочку за пальтишко и умело стянул  тоненькие руки за спиной ремнем.
           - Это ребенок… - попытался возмутиться Увэ.
      - Это враг! И нет никакой гарантии, что она не прирежет тебя или меня спящими, рядовой Увэ Кох! Что за каша в твоей голове вместо мозгов?!
      Позже, когда они молча поглощали свой нехитрый паёк, Увэ сделал очередную попытку. Схватив банку тушенки и флягу с водой, он направился к девочке.
         - Что это ты задумал?! - слегка заплетающимся языком прикрикнул Юрген вскидывая табельный пистолет. Он уже ощутимо накачался и теперь враждебно глядел мутными зенками исподлобья.
         - Хочу покормить девочку. Ребенок не сделал нам ничего плохого.
         - Не дури, Увэ. - пискнул Ханс, как и любой трус, он остро чувствовал с кем в данный момент сила.
         - Да. Не дури, Увэ. Неизвестно сколько мы еще просидим в этой норе. А еда нужна нам самим. Еще раз разозлишь меня и это плохо закончится. Хочешь разозлить меня, рядовой Кох?
          Старший рядовой Юрген Ланге умер на дежурстве Увэ. Как только отправился в мир грез, огласив помещение пьяным храпом. Увэ не долго думая подобрал  запримеченную ранее саперную лопату и несколько раз опустил ее на голову бывшему боевому побратиму. Сейчас он не испытывал ничего, кроме удовлетворения от хорошо и вовремя выполненной работы.
           - Помоги мне вынести тело на улицу. - отдал короткий приказ Увэ оставшемуся в живых солдату. Ханс глядел сонными глазами, его вытянутое, как у хорька лицо, перекосилось от страха. - Тут ужасный запах, а станет еще хуже.
          Они разобрали завал и отодвинули скрипящую створку. Если бы поблизости были враги, их бы обязательно услышали. Но время шло, а ночь полнилась лишь безмятежными звуками природы, отдыхавшей от надругавшегося над ней человека. Свежий воздух дохнул в лицо, легкий ветерок растормошил волосы. Увэ осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, выбрался наружу. Глаза потихоньку привыкали к новой темноте. Он вернулся в комнату и вместе с Хансом поволок безжизненную оболочку Юргена к обрыву. Последний рывок и тяжелое тело повинуясь неподкупной силе притяжения полетело в пропасть с глухим шлепком приземлившись на скалы.
            Хлесткий удар по голове заставил Увэ упасть на колени. Что-то теплое потекло по виску и уху. Он чудом удержался на краю, пытаясь собрать вместе вмиг вылетевшие мысли. Сквозь туман слышался удаляющийся топот.
               Увэ шатаясь доковылял до убежища, с трудом придавив стонущую дверь. Ящики казалось поправились на добрый десяток килограмм каждый, но он все равно возвел какую-никакую баррикаду. Проклятый Ханс! Он недооценил мерзавца и теперь существовало три возможных варианта развития событий из которых тот, где бегущего дурака убивает часовой был наиболее благоприятным. Иначе он попадет либо к своим и путь в армию для Увэ будет заказан. Либо его схватят партизаны, а мелкое ничтожество не дожидаясь пыток вывалит все, что знает, и Увэ будет неминуемо пойман и скорее всего расстрелян. Нужно было перевязать рану и убираться отсюда. Только куда? Вот в чем вопрос.
          Добравшись до походного рюкзака, Увэ вывалил содержимое на пол. Бинты, зажимы, несколько таблеток первитина. Волшебные «таблетки фюрера» позволят ему продвинуться достаточно далеко отсюда не взирая на усталость и свежую рану.
               Внезапно внимание Увэ отвлек хриплый кашель в углу. Девочка! Он бросился к ней, развязал чертов ремень и на руках отнес почти невесомое тело на ближайший матрас. Сбегав за лампой, Увэ отметил, что она стала даже бледнее, чем в прошлый раз, только на щеках появился нездоровый румянец. Бормочет что-то невнятное, глаза закрыты.
               О лечении детей в свои девятнадцать Увэ знал меньше чем о войне. Помнил, как мать укрывала его и бесконечно поила водой. Хотя и болел-то он пару раз от силы серьезно. Увэ насобирал несколько внушающих доверие одеял и укутал девочку как в кокон, соорудил небольшой костер из пары дряхлых табуретов и найденных тут же дров, нагрел воды, разогрел тушенку. Придерживая девочку за плечи, давал небольшими порциями еду и воду. Она большей частью тревожно спала, постанывая во сне, но иногда открывала глаза и внимательно рассматривала Увэ. В такие моменты он старался занять ее разговором, прекрасно осознавая, что его родной язык она не понимает. Более того, он мог ее пугать, как пугает несколько лет всю цивилизованную Европу. Но первитин помимо воодушевления, небывалой бодрости и энергии, вызывал почти непреодолимое желание выговориться.
             - Ты знаешь, это так глупо когда умирают дети. Ладно такие люди, как я или грязнуля Ханс. Мы что-то да видели. Такие как Юрген умирают реже, таких видимо меньше всего хотят видеть с той стороны. Ну, там, где все начинается снова. Мама всегда говорила, что что-то обязательно начинается после смерти. Особенно после смерти Марты. Часто после… Моя младшая сестра. Марта была чудом, а не ребенком. Похожа на куклу. У тебя ведь были куклы? Там, в прошлой жизни?! Жаль, что ты меня не понимаешь. Я говорю и говорю,  а есть ли смысл? Все решает случай, сколько не порть эфир замысловатыми фразами. Все будет, как будет. Кто это сказал?! Ты держись, главное. Война закончится и вы, маленькие люди будете возделывать эту вспаханную снарядами землю. Удобренную телами девятнадцатилетних гимназистов. Ты главное держись, ладно? Гляди, что у меня есть.
           Увэ достал из внутреннего кармана шинели маленький костяной гребень и вложил его в маленькую, вялую ладонь девочки.
             - Нравится? Прости, у меня нет ничего, что можно подарить тебе. В армии не выдают игрушки и воздушные шары. Тут… Тут все гораздо приземленнее. Обратная сторона радости. Возьми этот гребень.Там инициалы «М.К.» Это память. Я вряд ли выживу, но ты не сдавайся. Как бы не сложилось. Как бы…
               Увэ еще какое-то время наблюдал, как девочка играет с гребнем, затем сознание  умиротворенно поплыло вдаль. Ему чудились картины детства. Ему снова было пять. И он был абсолютно счастлив.
             Веки открылись тяжело, будто перед сном их присыпали не застывшим цементом. Дуло охотничьего карабина качалось из стороны в сторону словно вызванная заклинателем змей кобра. Хмурый человек за ним, казалось, был настроен решительно. Девочка вскрикнула. Увэ отстраненно подумал, что слово «папа» на всех языках звучит примерно одинаково. Очень захотелось сказать что-нибудь успокаивающее. Неловкий взмах рукой. Выстрел.
               

***

Вашингтон. 23 года спустя

            Стол главного редактора «The Washington Post» Ивона Розенфельда ломился от стопок непрочитанных рукописей. Сам же главный редактор - неприметный, худощавый, лысоватый мужчина средних лет сейчас, как и на протяжении большей части своего дня, углубился в чтение. Он с трудом заставил себя пробежать последние строчки рукописи, искренне стараясь не отвлекаться на обворожительную брюнетку, терпеливо ожидающую в кресле напротив.
           Наконец он оторвался от последнего, испещрённого плотными рядами букв листа, снял очки и устало потер переносицу. Верный знак, что маэстро готов к обсуждению.
             - Что думаешь? - Анна обворожительно улыбнулась, на миг скрывшись в облачке сигаретного дыма.
                 - Что я думаю? Думаю, это довольно неплохо. Талантливо. - Ивон сладострастно облизнулся. День мог закончиться очень даже неплохо. Но никогда не стоило спешить говорить заинтересованной девушке да. - Но, ты знаешь, хоть и прошло немало времени… Тема хороших нацистов по-прежнему непопулярна. Это моветон писать в таком ключе о бывшем враге. И, ты понимаешь, там, сверху, скорее всего не одобрят.
      - Ивон, что за чушь? Хорошие люди не привязаны к расе, цвету кожи и вероисповеданию. И не долг ли журналиста заявлять об этом?! Я думала, что это наша позиция…
                 - Все так. Но есть же и политика. Если чертов увалень из ЦРУ завалится ко мне и скажет: « Ивон, затолкай эту писанину себе в зад.», как я должен буду поступить по-твоему?
             - Ивон, твой зад по слухам одна из самых неприступных крепостей в этом продажном городе. - девушка достала большую плоскую расческу и стала неспешно вертеть в руках. - Сделай это для меня и я угощу тебя ужином.
               - Вот еще! - гордость Розенфельда получила существенный укол. Что эта женщина позволяет себе? И как же ему это нравится. - Сегодня в девять «У Марко». Но это будет не первая страница, Эн! И даже не третья, понимаешь?
                    - Пусть она просто будет, Ив. - Анна уже стояла возле двери, задумчиво разглядывала странный гребень. - Не важно на какой странице. Это дань уважения.
                           - И последнее. Как назовешь статью?
                           - «Подарок на память». Пусть будет так.
                Анна ослепительно улыбнулась напоследок и вышла легонько хлопнув дверью. Ивон довольно потянулся. Мама всегда говорила, что его страсть к женщинам не доведет до добра. Но кем бы он был, если бы всегда слушался маму - коммивояжером на полставки? Дантистом? Он уверенно схватил телефонную трубку:
                     - Эдди! Пятая страница! Срочно! Новая статья на завтрашний выпуск. Выбрось это дерьмо! Да! «Подарок на память». Да! Зайди за материалом…

Дверь офиса с грохотом открылась и, как всегда некстати, влетела растрёпанная секретарша Маринка: - слышали? У шефа юбилей, чего дарить ему будем?
     -  Авиабилет ему в Магадан ему в один конец, сейчас говорят скидки большие - оторвался от компьютера менеджер по инструменту Костя, зависавший на сайте знакомств - пусть хоть в тундре отдохнёт от нас.
     -  А сколько ему стукнуло? - диспетчер Ленка доведя свою правую бровь до невыносимого совершенства захлопнула косметичку - что то он какой то неопределённый, как валенок.
     -  Да сорок пять ему стукнуло - менеджер по лакокраске Оксана дожевала свою конфету и выбросила в урну фантик - столько любовниц поимеешь - станешь валенком, виагры ему коробку взять, если премию нам выпишет!
       Маринка вполуха слушала коллег, вертясь перед зеркалом и поправляя растрёпанную причёску резюмировала высказывания: - короче, чего решите - скажете, юбилей через неделю, надо успеть купить, сегодня приедет из командировки Наталья Ивановна, она лучше сообразит, чем вы все, вместе взятые!
       После ухода Маринки в офисе наступила тишина, все менеджеры уткнулись в свои компьютеры, никому не хотелось заморачиваться озвученной секретаршей проблемой.
      Наталья Ивановна единственная из коллектива, кто работал в фирме со дня её основания, и была вдвое старше своих коллег. А надобно сказать, дорогой читатель, что в лихие девяностые, когда пошёл ко дну флагман радиотехники страны советов, Наталья Ивановна работала вместе с вороватым зам начальника цеха - теперешним хозяином фирмы, но была честнейшим специалистом сбыта, вдобавок членом компартии, и не выбросила свою красную книжицу, в отличии, от вдруг ставшими просветлёнными либералами, руководителей скукожившийся страны. Она с грустью наблюдала как растаскивается и сдаётся на металлолом оборудование, и даже решётки на окнах заводоуправления были выдраны с корнем и гроши за организованный беспредел оседали в неизвестно  чьих карманах. Но когда Николай Ильич позвал её во вновь организованную фирму, согласилась не колеблясь. Жизнь продолжалась.
     Дверь офиса открылась и Наталья Ивановна, как всегда безукоризненно одетая,  вошла с кучей пакетов в руках. Все сидевшие в офисе дружно бросились к ней выхватывая пакеты из рук, и наперебой рассказывая все новости фирмы и свои личные, накопившиеся за неделю её отсутствия, старший менеджер никогда не приезжала из своих  бесчисленных командировок с пустыми руками, и вкусняшки для чаепития были гарантированы. Все деловые переговоры с партнёрами обычно проходили в ресторанах, на которые руководители фирм либо их замы приходили с букетами и коробками элитных конфет. Нестареющая Наталья Ивановна умела всех очаровать.
   В офис опять влетела Маринка с сообщением что шефа два дня не будет,  компания дружно сдвинула свободные столы. закипели чайники. Рабочий день офиса процветающей компании строительных материалов компании был безвозвратно потерян для страны бодро шагающей в неведомые дали капитализма.

                                 
                                                       *                          *                           *

             А отсутствующий на работе Николай Ильич в это время  гнал на своём Land Roverе в областной центр - позвонил старый кореш, с которым три года играл в хоккейной молодёжной команде и позвал обкатать новый лёд залитый в разгар лета в Ледовом Дворце, после капремонта оного. Последний раз Ильич вставал на коньки на тренировке вместе со своими сыновьями - близняшками полтора года назад и ему не терпелось снова ощутить блаженство единения со скользким льдом. Но в разгар строительного сезона больше двух дней он себе позволить не мог. Строились все - новоявленные коммерсанты, быстро меняющиеся в результате посадок чиновники, рукастые сибирские мужики, обустраивающие свои семейные гнёзда, зажиточные северяне, сменившие своё заполярье на жильё около южносибирского рукотворного моря, стройматериалы разлетались как горячие пирожки, и денежные потоки требовали ежедневного контроля директора. Николай Ильич никому не верил, кроме бессребреницы  Натальи Ивановны, которой и назначил самую высокую зарплату в компании. А у молодых  менеджеров и без того вдруг ниоткуда появлялись то новые шубки, то иномарки.

                                                   *                               *                                *

        Неделя пролетела как один день в бесконечных хлопотах - поставках - продажах. менеджеры уже и запамятовали о грядущем юбилее шефа. тем более, что Наталья Ивановна возвестила о том, что подарок у неё уже есть, и что ему не сорок пять а сорок. Да и если честно разобраться кучи то любовниц у него никогда не бывало, была лишь прочная связь с бывшей одноклассницей - Викой, нечаянно встреченной десять лет назад, а ныне чиновницей областной администрации. Замужество не помешало ей вспомнить школьную любовь, и хотя их встречи были редки, никто не собирался от них отказываться. Стимул жизни, понимаете ли.
      Конец рабочего дня пятницы удался на славу, в кабинете шефа была накрыта поляна, венцом которой являлась пятилитровая бутыль «Шардоне». Были речи и тосты. И наконец Наталья Ивановна вынесла главный сюрприз вечеринки - подарок от коллектива. Полутораметровый предмет был завёрнут в золотистую фольгу и был, судя по всему не очень тяжёл. Некоторые коллеги даже привстали, дабы лучше разглядеть что находится внутри фантика, Николай Ильич медленно развёртывал блестящую упаковку и все присутствующие оцепенели вытаращив глаза. Их суровый, нудный начальник, здоровенный стокилограммовый мужик стоял с мокрыми глазами, а в его поднятых  вверх руках была его забытая детская мечта, старая потёртая хоккейная клюшка с автографом Харламова.