Эта история случилась с Колькой Свиридовым во время службы в небольшом городке в центре Ростовской области. Прикинув по памяти топографический образ нашей родины сразу представится мягкий южный климат, относительная близость к цветущему Краснодарскому краю, солнечные летние и слякотные зимние месяцы, и наконец абрикосовые сады и укутанные виноградом заборы казачьих хуторков. Все в сущности верно.
     Но вывод все же ошибочный.
     Лютые степные зимы с пронизывающим ветром; чадящие трубы оборонных фабрик; поля сжигания заводских отходов; угрюмые, мигающие красными огоньками россыпи ветряков до самого горизонта – такие картины рисовала Колькина память, когда он нехотя и со стыдливой, вымученной улыбкой думал о своей срочке.
     Еще он думал о четвероногом солдате - Люське. Это была замечательная собака. От обычной овчарки она взяла то всего-ничего. Те вытянутые, низенькие. А эта мощная, огромная, грудь развернутая, пасть страшная. Видать смесь какая-то. С густой короткой шерстью, обожженной переливами от черного к ярко-рыжему цвету. И как оказалось впоследствии – с очень непростым характером.
     ...
     Началось все с дембельского аккорда Тагира и Сявы. Парочки старослужащих, которым оставалось неделя до отправки домой. По негласной традиции перед дембелем неплохо было бы сотворить что-то этакое, что надолго еще останется в пределах части с печатью памяти о рукастых и смекалистых солдатиках. После недолгих раздумий и настоятельных советов старшины они взялись за новые будки для питомника служебных собак. В карауле по охране оборонного завода, куда помимо остальных нарядов заступала Колькина рота, такие будки были просто необходимы. Старые жестяные коробки, установленные на постах, имели прискорбный вид и требовали немедленной замены.
     Тагир и Сява расстарались на славу. У них получились два широких трехстенных домика с небольшими верандами. Из теплых и крепких, плотно подогнанных и даже заботливо залакированных досок. Красота, да и только. Деды посмеивались, потирая рабочие ладони, а вечно занятой молодняк, проходя мимо псарни давился искренней завистью к собачьей службе. А что? Ешь и спи себе без забот и хлопот, еще и под такой шикарной размашистой крышей.
     Отвозить в караул и устанавливать эти шедевры зодчества на постах выпало салабонам Кольке Свиридову – сбитому квадратному пеньзюку, и Женьке Вахину – долговязому пугливому ростовчанину. Кряхтя и охая, то и дело соскальзывая с тропы наряда в глубокие сугробы они в сопровождении разводящего дотянули до места первую и с трясущимися от усталости руками принялись мучиться со второй. Собачки, предусмотрительно прицепленные вожатыми на глухую привязь к столбам, с интересом следили за их манипуляциями и удивленно погавкивали, наблюдая демонтаж старых жестяных коробок. Закончив со второй будкой, Женька с Коляном решили перекурить. А разводящий тем временем побрел вперед за часовым, пообещав вернуться через десять минут.
     И вот тут-то Колян и слепил тот самый снежок. Люська, привязанная к столбу метрах в тридцати от них переминалась от холода с ноги на ногу, с любопытством поглядывая то на новую будку, то на солдатиков.
     - Смотри, ща точно между ушей влеплю, - она показалась Кольке отличной мишенью.
     - Вот сержант увидит и тогда тебе между ушей прилетит, - тут же распереживался Женя.
     Колян спрятал снежок и опасливо огляделся. Убедившись, что на горизонте чисто, раздухарился пуще прежнего.
     - Не дрейфь, Женёк, - буркнул он, широко размахнулся и запустил свой снаряд по скоростной, почти прямой траектории.
     Снежок угодил в Люськин бок. Несмотря на неслабый удар, собака не шелохнулась, не визгнула даже. Она перестала переминаться, закрыла рот, навострила уши и замерла на месте, молча уставившись на пацанов. На черном боку осталось белое снеговое пятно.
     - Че то вялая какая-то эта псина, - захихикал Колян и повернулся к Женьке, не выдержав собачьего взгляда.
     …
     Случай с Люськой быстро выветрился из его головы. Жизнь молодняка в армии богата на события разного толка. Когда самыми сладкими мечтами становятся сон и еда, память превращается в подобие рыбьей. День прошел и слава богу. Значит дембель стал ближе.
     После развода дежурный по батальону зачитал приказ и рота, гремя касками, броней и автоматами начала грузиться в газоны. Скользкая зимняя дорога вела к огромному, площадью с небольшой городок оборонному предприятию. Солнце стремительно катилось за горизонт, вокруг уходящих чернотой в небо, труб загорались заводские огни. Одинокий завод в бесконечной заснеженной степи ждал смены караула.
     Караул обещал быть спокойным. Вечером из части позвонил зампотыл, предложил начкару самому накарябать ночную проверку. А уж с утра перед службой он обязательно заедет и поставит в журнале роспись. На радостях помощник начальника караула заполнил до утра книгу учёта прозвонов с постов и с лёгким сердцем отправился в комнату отдыха смотреть телевизор. Перед этим он предусмотрительно навинтил вручную счётчик звонков и предупредил часовых, чтобы не тревожили докладами их с начальником чуткий сон.
А часовые, в свою очередь, прониклись уважением к порядочным командирам, избавившим их от назойливой беготни к постовой телефонной мачте.
     Кольке выпало заступить на самый дальний и протяженный пятый пост. Ребята этот пост недолюбливали именно из-за его необычного расположения. Если на остальных за забором еще можно было расслышать хоть какую-то заводскую деятельность, речь рабочих, рев двигателей, то пятый пост в этом смысле был белой вороной. Здесь нужно было провести четыре часа в полной тишине и лицом к лицу со степью, раскинутой до самого горизонта.
     Как оказалось, Колян к этому был совсем не готов.
     Мороз опустился крепкий. Он легко пробирал сквозь белугу, заставляя ежиться и трястись от холода, и еще от воспоминания о ватных штанах, оставленных по рассеянности в казарме.
     Ускоряясь по тропе наряда туда-обратно, Колька то и дело передергивал плечами. Его вдруг начал донимать не столько холод, сколько ощущение странного безмолвного одиночества. От этой степи, распластанной до горизонта, щемило внутри. Корявые черные силуэты деревьев на белом снегу стояли не шевелясь. Где-то у них, наверное, были глаза, ноги и руки. Ему мыслилось, что стоит отвернуться на мгновение, затем повернуться вновь и все эти силуэты в насмешливо угрожающих позах выстроятся вплотную к запретке. Только посмотри: одно по-пацански уложило лапу на плечо соседнего; другое вцепилось в колючую проволоку, собираясь залезть прямо на пост и придушить часового в изломанных колючих объятиях. Черные деревья были на ночном посту страшнее всего. Наверное, потому что напоминали людей.
     Кроме них больше ничего не напоминало о людях. Странные голоса будто механических птиц, которым кто-то задал до миллисекунд равные интервалы между криками. Птицы - роботы, перекликающиеся друг с другом в мертвой тишине, прятались где-то в неподвижности сучковатых деревянных фигур.
     Да, четыре часа не пролетят незаметно. Он посмотрел на часы и крепче вцепился в ремень калаша. Надо же. Целых пять минут прошло, как разводящий скрылся за поворотом.
     Колян принялся по памяти повторять табель. Начкар пообещал веселую жизнь, если, вернувшись в караулку он не доложит хотя бы близко к тексту.
     «Пост номер пять. Под охраной и обороной участок периметра, протяженностью...» Черт, какая же у него протяженность? Ладно, дальше: «Особое внимание при несении боевой службы обратить...» На эти паршивые черные деревья, черт бы их побрал.
     Колян вновь вгляделся в степную бездну. А был ли тот куст на своем месте пару минут назад? Не факт. А эта дикая абрикоса вроде как дальше стояла. Степной сыч вдруг подал голос. Резкий, насмешливый. Ледяные мурашки тут же заплясали под тельником.
     Ну уж нет! Вы как хотите, а он сейчас подойдет к телефонной мачте и позвонит в караул. Кольке просто необходимо было сейчас услышать чей-нибудь голос. Пусть сонный начкар его обматерит и в хвост, и в гриву, пусть потом деды заставят весь день простоять в «полтора». Пусть. Зато он сейчас, эти полминуты хоть с кем-то поговорит.
     Колька уже приблизился к мачте, зажмурился, представляя, что сейчас услышит и потянулся было к тапику, как вдруг неподалеку раздался короткий собачий лай. Он вспомнил о четвероногом часовом, что тут же рядом нес службу и чувство одиночества отступило на задний план.
     Стандартный блокпост представлял собой два крепежных столба на расстоянии около ста метров друг от друга. Между ними натягивался трос, а на него цеплялось кольцо, с прикрепленной к нему цепью. Гроза нарушителей могла свободно носиться вдоль охраняемого участка контрольно-следовой полосы и отдыхать или пережидать непогоду в будке около одного из столбов.
     Служебные собаки были приучены относиться к часовым спокойно, без лишней нервозности. Любой из состава караула мог не боясь погладить, почесать за ушком четвероногого сослуживца. Колька об этом знал, да и гладил их частенько, поэтому без тени страха подошел к будке и притулил пятую точку аккурат на лакированную деревянную крышу. Собаку Колян не видел, только слышал, как она звенит цепью где-то у противоположного столба. Черт ее разберет, зачем гавкала, может зайца приметила.
     Часовой взглянул на часы и вздохнул. Времени прошло совсем чуть-чуть, а к морозу прибавился еще и пронизывающий ветер. Страх одиночества уступил место дикой, невозможной сонливости.
     Снова зазвенела цепь. Колька с трудом разлепил закрывающиеся веки и различил в темноте собачий силуэт. Люська не спеша шла к будке. Приблизилась к часовому, ткнулась носом ему в коленку и скромно улеглась под крышей на краешке деревянной веранды. Колян примерился. Надо же, а будка-то огромная просто, а у него и рост подходящий. Метр с кепкой. Недолго думая, он опустился на корточки и по-гусиному пробрался на веранду, притулившись рядом с собакой. Так конечно, было потеплее, но ветер все равно настойчиво продувал нутро.
     Чертыхнувшись, Колян скукожился еще сильнее и под удивленный Люськин взгляд полез внутрь.
     …
     Колька проснулся, когда начальник караула вместе с тревожной группой уже прибежали на пост. Вокруг все еще было темно, но солнце уже настырно карабкалось через горизонт, цепляясь редкими и слабыми пока лучами за снежную степь. Командиры вовсю материли беднягу разводящего, что прозевал часового. Они успели два раза прошерстить периметр, но Кольки Свиридова и след простыл. Обрывов колючки и дыр в ограждении замечено не было, а ночной снегопад, видимо, засыпал все возможные следы. Майор – зампотыл, забивший на свою ночную проверку тоже был здесь. От его пухлой дрожащей физиономии шел пар. Он все бегал за схватившимся за голову начальником караула, упрашивая не докладывать пока комбату, а попробовать снова поискать своими силами. Начкар в истерике орал, что все сроки уже прошляплены и их с майором ждет трибунал и красная зона.
     Колька просыпался тяжело и вязко. До него долетали крики снаружи, только собрать из них что-то связное первые несколько мгновений не получалось. Колян лениво попытался взглянуть на часы, но в такой тесноте ничего не вышло. Ноги и руки намертво затекли и хорошенько промерзли. Он попробовал осмотреться и тут же столкнулся нос к носу с Люськой. Вот она. Рядышком. Лежит, голову держит, ушами словно локаторами вращает. Прислушивается к командирам, хвоста по деревянному полу дает, а глазюки карие… Столько в них веселья…
     И тут его проняло. Все сразу встало на свои места. В голове, словно на ускоренной перемотке замелькали страшные картинки ближайшего будущего. Колька всхлипнул, резко выдохнул и задергался, пытаясь вылезти наружу. В сознании промелькнула слабая надежда: вот сейчас он незаметно выползет из будки и сделает вид, что все вокруг идиоты, а он никуда с поста и не пропадал. Черт, он ведь и правда никуда не пропадал!
     Колян дернулся еще раз и тут Люська оскалилась и угрожающе зарычала. Лежать, мол, не двигаться.
     Ах ты ж! Пелена паники затуманила Колькину голову. Он начал кричать. Но не тут-то было. Собака вдруг залилась таким громогласным лаем, что уши заложило. Снаружи, кто-то из командиров прицыкнул на Люську, решив, что она нервничает из-за толпы на посту, и сложившись напополам, побрел дальше искать следы дезертира.
     Колян умолк. Люська тоже замолчала. Уложила умную морду на вытянутые лапы, навострила уши и уставилась своими глазюками прямо в Колькино сердце. Он снова попробовал закричать, но собака тут же залаяла, перебивая его голос своим луженым гавканьем. Вот ведь хитрая псина.
     Следующие несколько попыток успехом не увенчались. Ком обиды подкатил к горлу. Колька готов уже был расплакаться, как вдруг вспомнился ему тот самый снежок.
     - Ты это из-за снежка, да? Люська, из-за снежка, что-ли?
     Собака с любопытством смотрела прямо Кольке в глаза. Что-то еще было в ее взгляде. Что-то похожее на насмешку. Вроде как: "Ну - ну, правильно мыслишь, солдатик. Снежок-то большой был, плотный."
     – Люсь, - вложив в голос всю свою искренность, принялся всхлипывать он, - Люсенька. Ну прости. Прости, а? Сглупил я. Не буду так больше, правда. Честно, честно.
     Она еще несколько мгновений пристально глядела на раскаявшегося хулигана, словно убеждаясь в его искренности. Затем встала, вышла из будки и тихонечко пошелестела цепью к дальнему столбу.
     …
     Командование части решило не давать хода позорному инциденту. А как иначе? Кому нужны суды, увольнения и еженедельные окружные проверки?
     Дезертир – это прозвище намертво приросло к Кольке до конца службы. После месячной уборки уличных сортиров его перевели дослуживать срок на псарню. Люська, кстати была несказанно рада этому переводу. А обязанности пришлось выучить на зубок, потому как зампотыл при любой встрече с ефрейтором Свиридовым краснел словно рак, распушал щеки, будто морская свинка и вообще цеплялся к нему как пиявка до самого дембеля.

Сидоркин потел в шерстяных колготках. Он был только начинающим следователем и старший СК сказал:- Окунешься изнутри. А потом допущу!
Окунутым доставалось  тяжко. На носу Сидоркина  висели старые очки с немыслимым числом диоптрий. А соломенную шляпу нещадно палило июльское солнце
На беглый взгляд  на скамейке у детской площадки сидел обезумевший старичок,  Михал Михалыч, единственный  собственник соблазнительных квадратных метров  в хрущевке под снос. Просто мармеладка для черных пречерных гадов риелторов
Гад запаздывал . Сидоркин считал камушки под ногами, потом читал разные надписи на досках скамейки. Потом смотрел в облачках  овечек..
Очнулся он от  резкого пиха в бок. –Быстро подписал тут и тут! А не то закопаю! В песочницу!-
Сидоркин покосился из-под  левой диоптрии. Рядом  сидел не прилизанный окостюмированный рекламнообразный  хлыщ, кого он ждал! А бабка с косичками, полосатой пижаме. И ! Шерстяных колготках!
-Паришься? Парься! –мелькнула злорадная мысль. Вязальная спица в бабкиных волосатых лапищах  не проткнула даже добротный костюм  из СССР по ГОСТу,  не то что броник под ним, а Сидоркин уже делал подсечку.
Проворный жулик сиганул через спинку скамьи и гигантскими скачками понесся по скверику, рассыпав свои бумаги. Но юбка подвела, упав гармошкой в колени. Несколько метров он еще проскакал врастопырку. А потом рухнул в траву.
Тут и скрутил его довольный молодой сотрудник СК. А из ближайшего подъезда тренированной бодрой трусцой уже подбегали еще четыре бабушки в панамах  и кофтах образца 60г прошлого века. –Наши, обрадовался Сидоркин, покосившись на гольфы .
Колготки участники операции одевать наотрез отказались.
Мягко рыча, подъехал микроавтобус с тонированными стеклами, проглотил всю кампанию,  и вновь воцарилась безмятежная тишина и пустота  полуденного микрорайона.
-Ма-ам, видала!- завопил Васька , рывшийся в песочнице, вдогонку
-Я когда вырасту. Тоже в убойный пойду! Бандитов ловить!
-Колготки подтяни!- приказала с балкона мать.

Теплый ветерок прошмыгнул между узких домиков, растрепал блестящие листья высоких каштанов и, взвившись вверх, запутался в ярко-зеленых шторах в красный горох: из распахнутого окна квартиры Кравчиков доносились возня, детские голоса и недовольный бубнеж главы семейства.
- ...Как знал, что нужно было подумать об этом вчера!.. - Януш Кравчик пыхтел, сидя на чемодане и пытаясь застегнуть тугую молнию.
- Не волнуйся, Ян, вылет ночью, мы все успеем, - Марта пригладила жиденькие соломенные волосы мужа и принялась аккуратно складывать детские вещи в рюкзак.
- Все потому, что перед дорогой ни в коем случае нельзя хохотать и веселиться. Примета такая. А ты знаешь, как я к подобному отношусь!
Почти не дыша, Януш бесшумно слез со вздувшегося чемодана и, состроив страшно-трагическую мину, бросил взгляд на орущих и беснующихся детей: Зося и Петер нацепили солнечные очки и скакали на кроватях, пытаясь побить рекорд по прыжкам с растопыриванием ног.
- Дети, перестаньте! - Марта со вздохом посмотрела на закипающего мужа. - Папу сейчас хватит удар. Лучше сходите вниз и посмотрите, собрал ли вещи ваш дядя, иначе мы оставим его тут...
Петер с грохотом приземлился задом на кровать, отчего каркас хрустнул и одна из ножек сдела скользящий "шафл".
- Как оставим?! Без дяди Лешека нельзя! - Петер хрюкнул носом и бросился к скрипящей лестнице. - Дядя, они хотят оставить тебя без Памаских острово-о-о-в!..
- Комарских, дурень, - поправив очки, Зося слезла с кровати и неспеша стала спускаться следом за братом.
В гостинной дяди Лешека не оказалось, а вот из столовой доносились звуки бряцающего стекла и горловое пение вперемешку с хрипящим радио.
Пан Лешик попивал что-то темное и тягучее из рюмки, вихляясь в такт музыке, изрыгаемой старым приемником. После каждого глотка он прикрывал веки и, топорща длинные рыжеватые усы, пытался подпевать, но у него получалось что-то невнятное, напоминающее симбиоз тибетских рычаний и булькание закипающего чайника.
- Мама спросила, собрал ли ты вещи? - ткнув пальцем дядю в жилистый бок, Зося вывела его из астрала.
- Ао..гм... - пан Лешик разлепил глаз и уставился на племянников. - Конечно! Разве много нужно для отдыха на Канарах? Шорты, майка и хорошее настроение!..
От него шел аромат спирта и трав.
Притоптывая разноцветными тапочками, дядя Лешик сделал радио погромче и, влив в себя остатки настойки, довольно причмокнул и снова затянул ритуальное песнопение.
Дети переглянулись и громко захохотали, а дядя, войдя в раж, вскинул руки и сделал "волну", задев при этом сервант и полку с тарелками.
Под их бряцание в столовую влетел Януш и, зашипев, громко прошептал:
- С ума сошли? Не время улыбаться! Вы же знаете...
- ...как ты к этому относишься, да, - дядя Лешик закатил глаза и развел руками.
- Па, не волнуйся, дядя все собрал и полностью готов! - Петер довольно закивал, одергивая сбившиеся гормошкой шорты.
- В том, что он "готов" у меня, как раз, сомнений нет...
Вытерев пот со лба, Януш с трудом отобрал у брата бутылку настойки и, намертво закрутив крышечку, со звоном убрал ее в шкаф.
- Ах, какой будет отпуск!.. - Лешик мечтательно забарабанил пальцами по столу. - Кстати, а где та тетя, которая намылилась с нами? Лично я весь в предвкушении знакомства...
Помутневшие глаза Лешика заблестели, а Януш схватился за сердце.
- Святой Генрих, еще же и эта женщина!.. Марта! М-марта!..
Перепрыгивая через две ступеньки, Януш поскакал наверх, к жене.
- А ты что, не знаешь пани Францишку?.. - дети уставились на дядю Лешика, а тот замотал головой.
- Ну...она такая...внушительная. - Зося хихикнула, а Петер обвел руками в воздухе большой круг.

Она вломилась в дверь через два часа, когда Януш на нервах был готов побежать по потолку.
Распространяя вокруг себя шлейф тяжелых, убийственно-сладких духов, пани Францишка стянула в объятиях тоненькую Марту и бледного Януша и, расцеловав алыми губами щеки детей, исподлобья томно взглянула на покрасневшего дядю Лешика.
- Францишка, - качнув пергидрольными кудрями, она протянула ему полную руку, перетянутую гремящими браслетами.
- Ле-е-шик, - просипел вдруг потерявший голос дядя и ойкнул, уколовшись о ее лиловые длинные ногти.​ - Весьма...сражен.
Его усы взметнулись наверх, обнажая широкую улыбку.
Окинув взглядом салатовые клетчатые штаны, майку и ягодного цвета пиджак Лешика, пани Францишка удовлетворительно хохотнула.
- А у вас есть вкус...
Мохнатые брови дяди затрепетали в такт густо накрашенным ресницам Францишки.
- Не время улыбаться! - Януш сорвался с места и подтащил к двери чемоданы и рюкзак. - Марта, что с такси?
- Я вызвала, но...
- Прекрасно! - перебив жену, Януш еще раз проверил паспорта и билеты.
Кое-как выпихнув из квартиры семейство, Януш щелкнул замком и повернулся на звук подъехавшей машины.
- Ты только не волнуйся, Ян, - Марта растерла в руках холодные пальцы мужа. - Ты мне не дал договорить тогда. В общем, сезон отпусков, все такое...поэтому был только минивен.
- Это больше напоминает катафалк...
- Не преувеличивай! Все поместимся, а вон в то квадратное отделение можно сложить вещи...
Марта хотела было улыбнуться, но вспомнив о примете, сделала серьезное лицо.
Дети без труда запрыгнули внутрь машины, дядя Лешик был нагрет и весел, поэтому наплевал на мрачный облик "такси", вальяжно прилег в прямоугольную нишу и вытянул ноги в длинноносых ботинках. Пани Францишку пришлось долго уговаривать и пихать в необъятный зад, чтобы она залезла в машину. Наконец, перекрестившись, оно все же пролезла на сиденье-лавку, засунув пухлые ноги под бочину дяде Лешику. Марта и Януш раскидали чемоданы и "такси", наконец, тронулось.
До аэропорта Зелена-Гуры было недалеко, но водитель решил прокатиться по окрестностям, собрав все ухабы и ямы.
Дети визжали от радости, кривляясь и прикладывая носы к стеклу, после чего на нем отпечатывались размазанные четыре дырки и два слюнявых рта;
Януш бубнил что-то про "приметы", повторяя "я же говорил, что это до добра не доведет", а Марта через щель между сидениями сжимала его плечо, изредка бросая снисходительные взгляды на обезумевших от удовольствия детей, которых мотыляло по всей машине;
Заднее стекло запотело от ароматного дыхания дяди Лешика, который щурился от солнца и следил за перекатывающейся от тряски грудью пани Францишки, готовой вот-вот прорвать баррикады платья...

Маленький региональный аэропорт встретил их ветерком и толпами людей, разодетых в летние цветастые наряды и готовящихся разлететься по разным городам и странам.
Отстояв очередь регистрации и сдав, наконец, багаж, семейство Кравчиков долго торчало перед дверями туалета, выжидая, пока дети​ справят нужду, а пани Францишка приведет себя в порядок после всего пережитого.
- Сейчас пройдем контроль и все, считайте, мы справились с первым пунктом, - Януш обвел всех взглядом.
- А, прости, дорогой Янчик, сколько всего пунктов в твоем списке?.. - Францишка нервно хихикнула.
- Не смешно, - щека Януша дернулась, и он потер ее ладонью. - С вашей нулевой организованностью...
- Пойдемте уже, - Марта примирительно замахала руками. - Приготовьте документы. Дети, идите сюда!..
Пока семейство проходило контроль, Януш менял цвет с пурпурного на бледно-зеленый и обратно.
Сначала в детском рюкзаке обнаружился целый литр воды, который дети ни в какую не желали оставлять и остервенело пытались выпить. Затем на рамке металлоискателя зазвенел дядя Лешик, которого крутили, как кнедлик в соусе, пока не нашли причину - набойки на причудливых ботинках. Разувшись и беззвучно прошлепав в оранжевых носках через раму, он победоносно выпятил костлявую грудь и передал эстафету пани Францишке.
Та наотрез отказалась идти через стеклянную будку и запросила ручной досмотр. Шумно дыша, таможеннику пришлось проверить все возможные места "хранения оружия и прочих запрещенных к перевозке вещей", поскольку сама пани на это постоянно намекала, чем очень сильно разволновала работников аэропорта.
Спустя пятнадцать минут Кравчики неслись к указанному выходу, когда вдруг стало очевидно, что дядя Лешик пропал.
- Кажется, я погибаю. - Януша забил озноб.
- Да вон он, смотрите!.. - тыкая пальцем в блестящую витрину магазина беспошлинной торговли, Петер замахал кому-то рукой.
- Сейчас. Буду. Душить... - Януш сделал шаг вперед, но Марта перехватила его и развернула на сто восемьдесят градусов.
- Я его приведу.
Как оказалось, дядя Лешик вдруг осознал, что страшно боится лететь и ему срочно понадобилось успокоительное в виде небольшой квадратной бутылочки бальзама.
- На борту все равно нельзя пить! - почти рычал Януш, вытирая огненный пот со лба.
- Я буду просто обнимать ее... -​ Лешик сделал "ангельское" лицо.
- Вы можете обнимать меня, дорогуша, - Францишка хваткой бульдога вцепилась в сухую руку дяди и поволокла того к трапу серебристого самолета.
Пристегнув негодующих детей, Марта протиснулась между креслами и села рядом с Янушем.
- Вот и второй пункт... - она выдохнула и растянула губы в улыбке.
- Подожди радоваться, мы еще не взлетели...
Януш оказался прав.
Где-то сзади послышалась возня, недовольный голос пани Францишки и щебет стюардесс.
Оказалось, что слишком узкое кресло и короткий ремень совершенно не подходят для "нежного тела" весом под двести кило.
Рейс задерживался, а компромисс так и не был найден, поэтому у пани вдруг резко подскочило давление. Усатый дядя Лешик сновал вокруг нее, охая и теребя рукава стюардесс, после чего их, ко всеобщему облегчению, пересадили в бизнес-класс.
- Если мы тихо и удачно приземлимся, я расцелую землю, - Януш потер дергающийся глаз, смотря, как их дети по очереди хлопают дверью туалета, избавляясь от выпитого литра воды.
Самолет и правда вовремя приземлился в аэропорту жаркого Тенерифе.
Правда, потом началось такое... Но это уже другая история.