Темнело стремительно быстро. Казалось, что деревья специально смыкались кронами над головами усталых грибников, чтобы лишить их последнего света заходящего солнца.
Совсем близко ухнул филин, и хрипло захохотал.
- Да пошел ты! Заткись, тварь! – полетело в ответ.
Но филин опять захохотал.
- Издевается, тварь! – мужской голос эхом отражался от стволов деревьев.
- Вадим, ну ты чего?
Молодой человек развернулся к спутнице, его лицо не выражало ничего хорошего. Нельзя сказать, что Вадим был заядлым грибником – совсем наоборот! К тихой охоте он относился равнодушно, а трофеям, добытым в результате прогулки по лесу, предпочитал приобретенные в магазине шампиньоны или вешенку. А вот его девушка Алина от поисков лисичек и боровиков была просто без ума. Вот она и подбила Вадима на неслыханную для него «авантюру», отравиться в субботу за грибами. В новое, недавно разведанное братом Алины место, и усердно расхваленное. А в доказательство были присланы на телефон фотографии огромных тазов заполненных грибами.
- В гробу я видел этот лес, эти грибы, и эти сапоги!
- Но мы же не виноваты, что заблудились! – почти шепотом ответила девушка.
Вадим поморщился от боли, с каждым шагом ему было все труднее идти, растертые ноги горели огнём. Рюкзак, заполненный грибами, врезался лямками в плечи, а непроглядная тьма не сулила ничего хорошего. А бурелом и густая лесная поросль все больше была непролазной.
- И что ты предлагаешь? – выпалил он. – Ночевать тут? – он махнул рукой, указывая на дебри.
Алина устало вздохнула и потупила взгляд:
- Может, нам осталось ещё совсем немножко пройти? Ведь стемнело так быстро.
- Может! – нервно гаркнул в ответ Вадим, - но без этого рюкзака!
Раздутый вещмешок полетел в кусты. Алина с сожаление всхлипнула и поспешила за  своим парнем, который размашистым шагом зашагал впёред, боясь отстать.
- Дай мне руку, - вздрагивая от звуков ночного леса, взмолилась девушка.
Вадим остановился, протянул ей руку и замер. Слева бликуя на темных стволах плясал желтый свет.
Алина тоже увидела всполохи огня.
- Люди! – воскликнула она.
- Думаешь?
- Конечно, это костер!
- Такие же придурки, как и мы.
Алине уже не требовалась рука Вадима, она, спотыкаясь, летела на свет, как мотылёк. Вадим теперь поспешал за ней.
Расстояние сокращалось, и теперь доносился запах дыма, и языки пламени разрывали тьму все больше и ярче.

Запыхавшиеся грибники вырвались из плена темных стволов, шагнув на освещенную костром, густо поросшую травой небольшую полянку. У огня согнувшись, сидел дед, в телогрейке – не смотря на лето, а из-под кепки выбивалась его седая шевелюра. В руках он держал палку, на которой висел закопченный котелок над костром. Дед услышал шаги и посмотрел на еле волочащих ноги грибников.
- Здравствуйте! Помогите нам, пожалуйста! – взмолилась Алина. - Далеко ли отсюда до станции?
- Блудники? – приподнял одну бровь дед, а в глазах его отражался оранжевым светом костер.
- Кто? – Вадим напрягся.
- А присаживайтесь. Места хватит, и чаёк скоро созреет. Много вас тут блудит, чужих лес водит, а свои далеко не суются.
Вадим понял смысл слов деда, и расслабился.
- Да, заблудились мы. Дорогу покажешь, дед?
- А не покажу. Кто ж  в ночи дорогу кажет? С рассветом все само на место встанет,  присаживайтесь, вместе ночь веселей коротать.
Дед внимательно осмотрел парочку, и усмехнулся в седую бороду.
- Луп.
- Шо? – опять напрягся Вадим.
- Не шо, а хто. Меня зовут Луп. А вас как величать?
Алина первая присела рядышком, протянула к огню руки.
- Я Алина, а его зовут Вадим. Это у вас сокращенное имя? А полное как?
- Как нарекли Луп, так и живу.
Алина пожала плечами, Вадим присел рядом и вытянул многострадальные ноги.
- Сымай сапоги. Пусть ноги отдохнут, - не глядя на парня, проговорил дед.
Вадим нахмурился, одарил деда серьезным взглядом.
- А что вы здесь делаете один?
Старик опять ухмыльнулся в бороду:
- Сапоги сымай, говорю. Ночные травы я собираю, знахарь я. Вот и чаёк из них поспел, чуешь аромат? Сейчас будем чай пить, а за разговором время счет теряет.
Луп притянул к себе котелок и  шумно потянул носом, вдыхая аромат. Вадим послушно стал стягивать сапоги, косясь на деда. А тот вытянул из-за пазухи алюминиевую кружку и зачерпнул ею варево.
- На, дочка, взбодрись.
Алина нерешительно взяла кружку, принюхалась. Чай  пах необычно, приятным этот аромат назвать было сложно.
- Пий, не боись! – подбодрил дед.
Алина отхлебнула и поморщилась.
- Фу-у-у, - протянула она, - как такое можно пить?
- А ты пий! Хорошие травы, полезныя.
Как ни странно, второй глоток уже не был таким ошеломляющим по вкусу. И вскоре кружку передавали по кругу, молча, понемногу отпивая.
Молчание нарушил Луп.
- Ну, шо? Взбодрились али нет? Можете лягти, до утреней росы спать на воздухе полезно, а уж опосля не стоит.
Алина и Вадим синхронно отрицательно мотнули головами.
- Как знаете, - дед снова зачерпнул варево из котелка, стоящего у костра.  – На, дочка, ещё чайку.
- Нет, спасибо, - отмахнулась Алина.
- А зря. Силы бы прибавилось, энергии, - дед шумно отхлебнул сам, глядя на девушку.
- Вот читывал я в одной книге. Раньше были люди по три метра ростом, мужики здоровыя, крепкия. А женщины, не то что нынче, груди у них во! А ноги толстые, красивые, ну и все остальное при них. А сейчас шо?  Как только ноги переставляют, совсем тощие, бессильные. Такие кого родят? Вот и болеют дети. А надо шоб баба была. -
Луп затряс руками, сжимая и разжимая пальцы, показывая в воздухе воображаемые формы.
Вадим заливисто засмеялся.
- А ещё те люди почти не говорили, могли пересвистываться. Свистнет такой. И все сразу понятно, и не надо слов зря по ветру пускать.
- Атланты? – встрепенулась Алина.
- А бог их ведает, но люди были красивые, сильные. У женщин волоса до пят, а груди во!
- Ночные травы? – развеселился Вадим.
- А и они! Сейчас кто травы пользует? Дед Луп, и только. А пользовали бы все, и были бы по три метра ростом, с толстыми ногами, волоса…
- Ой не-е-ет! – рассмеялась Алина.
- Вона чуешь? Коровяк дух пустил, да и сон-трава слышится, скоро полынью потянет, а там и чабрец с василистником.
- Чую, чую! – Ещё те ароматы! – поморщилась Алина.
Вадим потянулся за сапогом.
- Не время сапоги надевать, - обратился к нему дед. – Не мучай ноги, на мои чуни.
Луп скинул с ног свои галоши, и подкинул их Вадиму.
- Да я по нужде, - промямлил он.
- А то не понятно? – усмехнулся дед. – Только аккуратно там в кустах, прицеливайся как надо.
- Не понял? – поднял удивленно бровь Вадим.
- Прицеливайся говорю.
Вадим искренне засмеялся и подмигнул Алине. Девушка тоже развеселилась, дед был забавным, с ним  было весело, не иначе отвар его был не из простых травок.
Вадим скрылся в кустах, потянуло холодком, затренькала лесная птица.
- Во, уже и рассвет скоро! – поднял вверх указательный палец дед. – А в лесу, что ночь внезапно настает, что утро.
Вернулся Вадим, и принес с собой такой амбрэ! Алина фыркнула и зажала нос. Принюхался и Вадим, скривился.
- Это что ещё за вонь? Опять ночные травы?
- Э-э-э нет, сынок, - покачал головой старик, - Говорил же тебе, прицеливайся хорошо, мои чуни тебе не по размеру!
Вадим шагнул к свету и медленно, словно обреченно посмотрел на свои ноги. В заднике одного из галош он принес с собой то, зачем ходил в кусты.
Филин удивленно выкатил ещё больше свои глазищи, ухать ему перехотелось, на лужайке во всю смеялись трое.

Душа будто взлетела высоко вверх и смотрела на лес сверху вниз, потому что тело окунулось в ароматы лесных трав, в острое забытие приятного момента. Кроны деревьев играли со светом дня ласково, аккуратно, но и с жадностью — так, подставляя ручью руки, обращается с родниковой водой мучимый жаждой человек. Однако же, большую часть времени мир прозаичен и даже — как будто между прочим — имеет свойство приземлять даже самые лёгкие мысли.
   Дарья шла среди деревьев и вспоминала. Бабушка её, Елена, которую в деревне называли просто Петровна, хитро прищурив левый глаз, рассказывала иногда о травах. Этот жест она делала только в таких рассказах, вроде бы и незаметно, но выразительно: хотела, наверное, чтобы Дарья лучше запомнила именно эти слова, а не какие-нибудь ещё. Хитрая была бабка, продуманная и крепкая. А умирала жестоко: собирала свои любимые гербарии — и провалилась в ловушку на зверя. Проглядела, наверное, на старости лет.
— Дашу берегите, особенная она, — успела сказать бабушка, пока, цепко захватив душу, силы не покинули её тело.

С тех пор Даша травы не очень-то жаловала, но вынуждена была — сегодня — сделать исключение. Умирать, согласитесь, не самое приятное занятие. И это ещё ничего, когда умираем сами — в конце концов все мы делаем этот смертельный трюк, каждый день. Не каждый день человек проходит чуть гулкими шагами между бело-синимы стенами старой больницы, чтобы улыбаться, радоваться. Делиться жизнью с теми маленькими людьми, которым выпало слишком быстро умирать. И в моменты, когда искристый взгляд касается глаз ребёнка, психика хочет защититься, но делает это странным образом: даёт прочувствовать, что в миге скрываются века — замедляет время. И с новой силой бьёт больничный запах неживых трав, противоестественностью изнасилованных на химзаводах и упакованных в тюрьму таблетки, как в смирительную рубашку упаковывают врача, которому одному известно — больницу захватили пациенты.

Пациент был самый обычный. Никаких особенных деталей внешности, пронзительного взгляда серых глаз, никакого трагизма фигуры. Про таких не говорят "боевой пацан" — говорят "просто мальчик". Мелькнёт обычностью мимо глаз — да и сотрётся из памяти. Благотворительные сборы для таких бесполезны: деньги просто не соберут, потому что не цепляет — Саша был настолько обычным, что даже обычности ему не хватало, чтобы стать своим и вызвать сочувствие. Но цепкий Дашин взгляд, привыкший смотреть на людей, которая всё же немало времени провела с бабушкой, училась искать то, чего другие не находят. Смотреть не на яркое, но на скрытое.

— И зачем тебе эта социальная работа? — удивлённо-обречённым тоном толстушки с высоким голосом спросила Дашу её подруга.

— Не знаю, — спокойно ответила Даша. На самом деле Даша знала. Но сказать причину было слишком пафосно, а шутить на эту тему не хотелось.

Даша вспомнила. Вспомнила, с какой же всё-таки радостью ходила с бабушкой по лесам. Всё вспомнила: от первой занозы, всаженной с разбегу, до вкуса зрелого шиповника — терпкого, непонятного, незабываемого вкуса плода розы. И ещё вспомнила, что лес противиться тем, кто умеет брать у него чудеса.

Уже в ночь Дарья, наконец, нашла редкую, краснокнижную большую астранцию. В ту самую, Купальскую ночь.

— Рву ради чуда, — шепнула она растению. Время сжалось, а вернее — срезалось. Дарья помнила только фрагменты, частички, маленькие и острые.

Вот она закрывает глаза... И редкое — обязательно редкое! — растение обращается в папоротник с невероятной красоты цветком. Бьёт он из стороны в сторону прямо в ночи свечением, затмевающим огонь, Солнце ночи. Когда бабушка рассказывала Даше о папоротнике, приговаривала, что Маугли в джунглях нашёл именно его. Цветок необъятной мощи и мистической силы, что раскрывается только ради естественной простоты, чистейшей природы, простой и ясной. Несколько минут Даша смотрела на цветок. Загадала желание — и папоротник погас.

Следующее утро Саши было необыкновенно обычным.