не моё
– Прочитали?!
– Конечно, прочитала! Потому и пригласила вас к себе. Садитесь, сейчас всё обсудим.
Начинающий писатель Бурмистров, молодой человек невысокого роста, с бледным нервным лицом и в бесформенном сером свитере, вошёл в кабинет редактора. За столом сидела ещё не старая дама, однако из-за своей чрезмерной тучности и неряшливости в одежде она выглядела перезрелой и даже пожилой. Ожидая, пока литератор усядется, женщина колко и внимательно осмотрела его через толстые линзы очков своими маленькими поросячьими глазками. Бурмистров знал эту даму. Елена Жабина - редактор издательства, та, от которой зависела его писательская карьера. Садясь перед ней к столу, он трепетал от волнения и неизвестности.
– Прекрасный роман! – наконец сказала Жабина, когда писатель разместился на краешке стула. – Прочитала одним махом.
– Правда? – с надеждой в голосе спросил Бурмистров, видя, что перед редактором лежит его рукопись.
– Я вам врать не стану! – заверила редактор. – Но… Есть некоторые «но».
Голос её звучал пошло-наставнически.
– Какие? – с испугом спросил Бурмистров. Для себя он уже решил, что пойдёт на всё, лишь бы его роман издали.
– Небольшие, – успокоила дама. – Это поправимо. Прежде всего хочу сообщить, что та глава, в которой герой возвращается со спецоперации в Украине и рассказывает о войне… Она, как бы это сказать…, не годится.
– Почему? – удивился писатель. – Я специально разговаривал с участниками спецоперации, узнавал подробности…
– Это хорошо, это похвально! – перебила Жабина. – Однако глава всё же не годится.
– Почему?
– Понимаете, – начала пространно редактор, – война, Украина... Это тема, которая не очень интересна читателям, и вообще она довольно спорная.
– В чём же тут спор?
– Спор в том, что так или иначе, она может вызвать ненависть. А разжигание ненависти, как вы знаете, грозит уголовной ответственностью. Публикация таких вещей, дорогой писатель, может привести вас, да и нас тоже, на скамью подсудимых. Вы в тюрьму хотите?
– Но вы же читали, – у Бурмистрова округлились глаза, – какая там ненависть? Я описал то, что было в действительности.
– Это возможно. Но есть ли сейчас условия для проверки изложенных вами фактов? Напомню, что за публикацию лжи - уголовная ответственность, не меньше, – Жабина откинулась на спинку кресла. – Кроме того, в нашем издательстве выпускаются авторы, имеющие иные точки зрения на данный конфликт. Зачем обижать хороших людей?
– И что делать? – растерялся Бурмистров.
– Для начала предлагаю вычеркнуть всё, что касается Донбасса, да и слово «Донбасс» тоже, – оживилась Жабина. – Вот ваша рукопись, чёрный маркер, всё делайте своей рукой.
– Настоящая цензура получается, – пробормотал писатель, беря рукопись и принимаясь за работу.
– Что вы, что вы! – редактор вспыхнула. – Никакой цензуры. Свобода слова превыше всего. Просто иначе мы не сможем вас издать. Так, зачеркнули? Затем, ваш герой заявляет: «Для меня нет ничего дороже России!»Послушайте, это детский сад.
– Но прототип именно так и говорил.
– Ну мы же с вами не на митинге. Зачеркните. Зачеркните! А в другом месте проводится неубедительная параллель между сегодняшними воинами и воинами Великой Отечественной. К чему? Это уже слишком. Зачеркните весь абзац…
Два часа Бурмистров под строгим руководством редактора закрашивал маркером слова, предложения и целые абзацы в своей рукописи, пока с ужасом не увидел, что перед ним остались листы с одними чёрными линиями.
– Выходит, мы исключили всё? – спросил он.
– Ну почему же? – удивилась Жабина. – Там ещё остались слова. Прочите, пожалуйста.
– Слава. Украине, – перебирая листы, читал писатель. – Героям. Слава…
Бурмистров с недоумением посмотрел на редактора.
– А что вам не нравится? – засуетились она. – Или вы против свободы слова? За цензуру? Нет, так мы с вами не сработаемся…
Писатель поднялся и пошёл к выходу.
– Зря, зря уходите, молодой человек! – кричала ему вдогонку Жабина. – Вернётесь, выхода у вас нет. Нас, тех кто за свободу мнений, много! Мы все на местах. Вернётесь.
Она хотела прибавить ещё одну угрозу, но её прервал громкий звук хлопнувшей двери.
Субботин
- Подпись автора
