Аллюр апрель 2024
Тема: Не верю!

Задание: создать прозу любого разумного объёма и любого жанра на заданную тему. Прислать её мне в ЛС, не раскрывая посторонним авторства.
Сроки написания: с 8.04 до 14.04
Сроки голосования: с 15.04 до 17.04
Система оценивания - выбрать одну лучшую работу.
Работа №1
Тишина... Пусто... И зябко. Зачем эта весна, почки набухшие?.. Каждый вечер одно и то же. Табачный дым из окна выше, гаммы через стенку, новости по телевизору... Не верю. И не поверю никогда, – пригубила остывающий кофе, подмяла под себя ноги, вжалась в кресло. – Не могло оно всё вот так оборваться... А как могло? То–то и оно, что не могло, и всё. Не отпущу, не дам сгинуть. Иначе, уже не я, – ещё один ресурс в нете, снова списки – лица, имена, тени. Палец почти вслепую бежит по экрану. Всё не то... – Просидеть здесь целую вечность, как царевна Несмеяна, – дел то... А что сидеть? А не сидеть, так куда идти? Где искать правды? Должны же быть свидетели... Ну хоть кто–нибудь живой. Вечные эти отписки... Не верю им, – трижды ударило в ладонь – вибрация на звонке попыталась вырвать из мира теней. Говорить не хотелось – ни о чём все разговоры и незачем. Вжалась в кресло сильнее, отхлебнула ещё глоток. – В списках погибших не значится... К чему они вообще? Почему обязательно быть приписанным, причисленным, закреплённым? А просто так быть нельзя?»
Снова бьёт вызовом. Созвон почти каждый вечер около девяти:
...– Ну что? Надумала? Ты смотри, мест не так много. Можешь не успеть, – подруга кричит в трубку, так что приходится убавлять звук, – А то сходили бы, развеялись. Музыка вживую, атмосфера.
– Не хочется. Не до того мне. Ты знаешь.
– Беда ты Бедовишна. Сколько ещё хоронить себя будешь? Тебе ж ничего толком не известно. Пройдёт время – видно будет. Торопишься ты с выводами. Не может оно так остаться. Не верю.
– Я тоже. Веселья только не хочется.
- Ладно, давай, до связи. Ты, главное, не теряйся. Мне без тебя со всем управляться, сама знаешь, каково.
Кофе совсем остыл. Поднялась сварить новый. Свет включать не стала. Коридор, зеркало. Даже не глянула, прошла мимо. Нащупала в шкафу открытую пачку, отсыпала в турку – дождаться скорее, пока закипит. Перевела взгляд наружу. Абрикос разросся. Ветки лезут прямо в окно. Цвет опадает на пол, вытаптывается, прилипает к подошве. Встала поближе, прислонилась щекой к упругому, пахучему, свежему:
«Что с тобой? Где ты?» - замерла.
– Мама, мамочка! – Папина Радость подлезла под подоконник, обмягшими со сна, тёплыми руками обхватила бёдра, лицом уткнулась в живот, всхлипнула. – Папа здесь? Я слышала, он говорил.
– Не плачь. Сейчас ляжем вместе, – туника, тонкая, почти прозрачная, промокла на животе, онемевшие руки перебирают спутанные волосёшки.
– Я же слышала. Прямо сейчас. Он сказал: «Надежда остаётся». Я так услышала. Это же он говорил?
– Тебе показалось. Наверное, голос на улице. Или, может быть, соседи.
– Это мог сказать только папа. Он где- то рядом, я верю, – девичья головка повернулась к окну, щекой прильнула к матери вплотную.
Тепло, уютно. Как будто возврат домой. Три месяца. Они не обнимались три долгих месяца.
– Я тоже, мой хороший. Я тоже верю. Лучше, чем не верить. Правда? Моя ж ты Красавица... - слёзы подкатили волной и выплеснули сомнения. Надежда остаётся.
– И Умница, – смотрит наверх, а в глазах звёзды. На плите зашипело. – Кофе, мама, кофе убежал.
– Пошли, детка, спать.

Работа №2
- Слыхал? Тут конкурс новый! – рыжеволосая женщина не успела присесть на скамейку, а тут же стала сообщать основные новости.
- Не верю! – буркнул ещё крепкий дед, не потерявший былую стать.
- Участвовать будешь? – допытывалась рыжая.
- Дак как же я буду участвовать, если не верю? – гнул свою линию дед.
- Дак может, попробуешь?
- Как же я буду пробовать, говорю же – не верю!
Долго бы они ещё препирались, если бы мимо них не проходил Тросточка. Это тот пузан, что за речкой живёт – ну да вы его знаете. За пузо-то его Тросточкой и прозвали.
- Не будет никакого конкурса, Ефимыч, - встрял в разговор он.
- Да как же… - растерялась рыжая.
- Во, а я тебе говорил! – торжественно поднял палец вверх дед.
- Только вот народ об этом не знает, - продолжал Тросточка. - Ты бы, Ефимыч, пошёл сёдня, к обеду, допустим, в центр, да рассказал всем, что не будет ничего.
- А чего его – обеда – ждать? Я сейчас пойду! – вскочил дед. И действительно – пошёл, даже не принарядился. А рыжая – за ним.
В центре к тому времени собралось уж немало народу. Все обсуждали, что же сегодня будет.
- А теперь прошу на сцену! – прогремел с помостков бессменный ведущий. – Во, и ты, Ефимыч, поднимайся!
- А и поднимусь! – упрямо заявил дед. - Мне объявление надо сделать…
Рта раскрыть ему не дали – сразу стали задания всем давать. Они же – были самые разные, но все почему-то больше на упорство. Нетерпеливые – сразу выбыли. В итоге на сцене остался один лишь Ефимыч.
- Поздравляем! Вот перед нами победитель! – объявил ведущий. – Вам слово.
- А пришёл я вам сказать, что зря вы все здесь собрались! Не будет никакого конкурса!
- Дак конечно не будет – ты ж в ём уже победил! – заявила рыжая снизу под всеобщий смех.
- Не верю!
А Тросточка смотрел издалека и улыбался.

Работа №3

Не верю!

"Если девушка не настроена доверительно, то убедить её в чем-то - дело гиблое и невозможное. Сколько таких вот отчаянных парней пыталось? А действительно, сколько?"
Мысли вихрем неслись в голове Освальдо, а время, хоть и замедлило бег, но коварно истекало.
- Я попробую объяснить, - стараясь придать голосу уверенности, произнес он, - это вовсе не то, что вы думаете, сеньора...

***
Год выдался високосным, и хоть зиму как-то удалось проскочить, проклятие длинного февраля начало сказываться в хозяйстве Освальдо. Сам он был крестьянином и держал два маисовых поля, где трудились наемные батраки и совсем немного чернокожих рабов. Держать рабов было дорого - мало того что их надо было кормить, одевать и лечить, так еще эти мерзавцы отчаянно ленились и всячески увиливали от работы. Батраков хотя бы не надо было лечить и стегать батогом, работали эти ребята как надо.
Первая неприятность случилась неожиданно - у Освальдо пала лошадь. Ни с того ни с сего, восьмилетняя кобыла откинула копыта и рухнула под ним, словно кто-то выстрелил ей в ухо. И надо же было случиться этому на глазах всех работников и рабов. Проклятье! Эти болваны заподозрили вмешательство дьявола! Кое-как уговорив вернуться к работе, Освальдо захромал домой. Там его ожидала новая неприятность - булочник. Нет, ничего плохого в булочнике не было, Освальдо так считал, но оказалось, что и его жена считала так же. Застав любовников в собственной спальне, Освальдо вытащил нож. Булочник же оказался не робкого десятка и, дотянувшись до штанов, выудил револьвер. Жена визжала, словно резали её и на крики сбежались солдаты из охраны Каманданте.  Освальдо отправился в каземат, а булочник в лучший мир. Оказалось, Каманданте очень любил хлеб, который выпекал булочник, и совершенно не вошел в положение Освальдо. И вот, когда его вели к виселице, наконец, нагрянула удача! Черная всадница молнией пронеслась по улице и, остановившись,  преградила дорогу солдатам.
- Я заберу его с собой! - крикнула она, указывая револьвером на Освальдо.
- Что смотрите?! - заорал на солдат капрал. - Огонь!
Но ни один выстрел не прогремел. Солдаты держали ружья наизготовку, но каждый закрыл глаза и молился.
- Да что с вами, черт побери! - рычал капрал. - Это не дьявол, а какая-то прошмындовка! Да я сам...
Выстрел прервал его рычание, и удивленный капрал с огромной дырой во лбу повалился в дорожную пыль.
- Грасьияс, сеньоры, - усмехнулась наездница. Из дула её револьвера тянулась тоненькая струйка дыма. Она обратилась к Освальдо:
- Идемте, сеньор. У меня есть вопрос.
Освальдо покорно поплелся за лошадью. Солдаты обступили остывающего капрала и тихонько шептались, поглядывая вслед наезднице.
***

Они вышли из деревни и пошли по дороге. Освальдо с тоской посматривал на пустые поля - ни батраков, ни рабов. Куда сдуло этих мерзавцев?
- Сеньора, - попросил он, - я не знаю, чем заслужил спасение, но не могли бы вы развязать мне руки? Я боюсь, они онемели.
Девушка, ехавшая впереди на лошади, остановилась и спешилась.
- Прошу прощения, сеньор! - выпалила она. - Я не подумала, что это важно. А это действительно важно!
Она выудила из-за голенища сапога острую, как бритва, наваху и в одно движение перерезала веревку, связывающую запястье Освальдо.
- Почему это важно? - пробормотал он, потирая кисти.
- Вам - очен-но важно, - повторила незнакомка, буравя лицо Освальдо карими глазами, - это же ваша профессия.
- М-моя? - не понял Освальдо.
- Си! Ваша! - улыбнулась ему девушка. - Вы же Диего Медвежья Лапа, известный специалист по сейфам! Или... я ошиблась?
В лицо Освальдо безразлично заглянул дулом кольт "миротворец".
- Я... да... я Диего... - проблеял Освальдо, покрываясь холодным потом.
- Точнен-но? - револьвер по прежнему смотрел в лицо, готовясь выплюнуть смертельную порцию свинца. - Я уже не верю. Расскажите мне?!

"Если девушка не настроена доверительно, то убедить её в чем-то - дело гиблое и невозможное, - подумал Освальдо.  - Сколько отчаянных парней пыталось? А действительно, сколько?"
Мысли вихрем неслись в голове, а время, хоть и замедлило бег, но коварно истекало.
- Я попробую объяснить, - стараясь придать голосу уверенности, произнес он, - это вовсе не то, что вы думаете, сеньора... Я действительно Диего Медвежья Лапа, но я завязал с сейфами. Теперь меня зовут Освальдо, я землевладелец...

Работа №4
День как день – ничего из ряда вон. Если не считать того, что с самого утра перебираю отцовские вещи, сортирую, раскладываю, вычёркиваю. «Мда... Сороковины были показательны – три потрёпанных пенсионера, соседка из рядов сочувствующих и этот аспирант, который постоянно стремился подчеркнуть свою особенную к отцу близость... И что он его не усыновил?.. – пыльно, душно, рука тянется к форточке, одна за другой затяжки, мысли не отпускают. – Папа... Вот и сказочке конец... Не было его, не было, а потом и совсем не стало... «Убитая» однушка на окраине и никаких воспоминаний. Если только, злость, что они с матерью всерьёз расстаются, а я не верю, и отцовское: «Вырастешь – всё поймёшь». Я не понял до сих пор... Ещё Светка. Так не вовремя с этой своей беременностью... На поминки не пришла... Она, значит, тоже серьёзно? – разбираю верхнюю полку. Достаю диплом о присуждении премии в сфере научных разработок, удостоверение дипломанта, – Даже так? – и коробку из–под электробритвы. Внутри детские фотографии – малыш в расшитой тюбетейке и штанишках с подтяжками на фоне ёлки, тот же малыш на руках молодой женщины в босоножках, почему–то надетых на носки. Бабушку по отцу я так и запомнил. Ещё свёрток. Разворачиваю и вижу себя маленького на фоне почти такой же ёлки и бирочку из роддома, – Как она здесь оказалась? Вот ведь, папа... – а ещё квитанции с разными датами о крупных денежных переводах на имя матери, – понятно теперь, откуда тот мой мопед и путёвки в Крым, – и согнутый вдвое листок, исписанный её почерком: «...Пойми меня правильно. Лучше вам не видеться. Времени на нас у тебя, всё–равно, не так много. Андрюшка ещё маленький. Он забудет. У тебя ещё будет семья. А в мою тебе лучше не вмешиваться»... – несколько строчек в середине пробивают насквозь, опрокидывают. Слёзы, непрошенные, горячие, текут за двоих. Всхлипываю, даже не стараюсь сдержаться. Теперь я точно знаю, как оно будет. Возьму ещё один проект. Сделаю здесь ремонт. Выберем роддом. Коляску купим самую лучшую. Рука тянется к трубке. Набираю:
–...Что у тебя голос дрожит? Меняешь правила игры?
– Свет, я не играю. Давай увидимся. Я всё объясню...

Отредактировано _Ivan (2024-04-15 05:38:00)