Был у меня сосед, мой ровесник, Толя звали, длинный, выше меня на голову, весь будто на пружина – ни секунды спокойно на месте, вечно при деньгах на фирме, ведь батя его ещё при Союзе в море ходил, а мамка завскладом. Мы хоть и жили через этаж друг от друга, но учились в разных школах и особо не дружили, так – « привет, пока!» Я только хорошо помню, когда мы всей семьёй наш жигуль с толкача заводили, он свой опель парковал рядом, и девок вокруг него помню. Лето было и он был как с рекламы загорелый, вроде в шортах, футболке белой, а вокруг него принцессы, одна другой лучше. Бесил он меня своей вечно-счастливой улыбкой, как говориться-в тридцать два зуба и вертлявостью так, что в морду дать хотелось.
Но случилась одна история третьего февраля( я даже дату запомнил), после которой мне его очень жалко стало. Я уже женился, остепенился, даже папой стал, а Белка моя с мелким к маме в область на выходные уехала, дав мне свободу действий, и решил я по старой памяти в бар у дома зайти, а там одинокий ,без красоток, грустный Толя, пьяненький конечно.
Поздоровалась, поболтали дежурно « кто-че и вышли покурить на улицу, где сугробы почти до первого этажа, сверху, с черноты неба белым сыплет, и каждая затяжка болью от мороза в горле.
– Ненавижу зиму потому что девки бриться перестают, – поделился со мной своей грустью сосед, – « зимней прической» называют, а у меня прям отвращение, в январе после праздников обрастает по чуть-чуть – это терпимо, но в феврале, особенно к концу…
Я пожал плечами, мы ещё выпили, вспомнили жигуль, опель, Толян раскраснелся, стал поглядывать на девиц вокруг, когда я почувствовал, что пора уходить, но не мог уйти просто так, поэтому сказал, протянул эту « счастливую» рожу к себе поближе:
– Моя Белка на девятом месяце чудила из-за живота по коленки, боялась, что мохнатую её как-то не так рожать будут, и я брил ей ножки, и там я тоже ей брил трясущимися руками, ведь мне страшнее её было: ей человека рожать, а мне побрить всего-то, а страшнее было, и это не все : я, когда с ней первый раз, то не помню какого цвета на ней трусы были, платье,был ли маникюр, сказал я ему– дурак ты, Толясик! – и пошёл домой ждать, когда моя гладкая, колючая, любая, родная приедет, и будет ругаться, что я не брит.
А то!
