Не было больше выходных и соответственно будних так как время размазалось серым, лишая дни недели индивидуальности. На банкете в честь выхода на пенсию чокались, кричали: “ Звони, не пропадай!”, а уже на третий день он смотрел на трубку, перебирая исходящие, понимал, что наврали. В магазин ходил по утрам, стесняясь: не как раньше, когда за бутылкой, а, чтоб не поняли, что ходит лишь бы выйти куда-то, сменить привычные стены в мелкий рубчик на асфальт, деревья, лица; подышать мартом, отразиться в чёрных лужах не собой, а кем- то другим, моложе, смелее. Брал кефир, десяток яиц, смотрел в пол. Продавщицы видел отчетливо лишь руку, что брала деньги. На обратном пути садился на скамейку, ставил авоську рядом, тёр руку об руку, жалел, что не курит. Ведь было бы столько повода откинуть вальяжно и рассмотреть весь двор в деталях, кивнуть соседкам.
— Дяденька, киньте мяч! — в одну из таких остановок послышалось откуда-то из-за горизонта. Затрещала весна под быстрыми шагами молодым, ходким шагом. Старик прищурился. Очки то дома остались.
— Во ты дебил! Не видишь что ли, что это дед старый,— другой голос вместе со смехом взмылся высоко в небо.
— И теперь не человек я что ли? — нашёл взглядом чёрное, круглое, пнул со всей силы, так что от ноги ударила в спину боль, — не люди?
Подобрал пакет с покупками, шёл прямо, шаг печатал по дорожке, залитой слезами снега, в рамке трав и кружев от листьев одуванчика.
— Если старый, то почти как люди, но не совсем ? — думал, открывая дверь в квартиру, не обращая внимание, не понимая, не удивляясь такой скорой смерти.
- Подпись автора
Мария, Германия.
Репетитор по такту и его отсутствию.
