Часть первая. Последний сон.

...Ах, до чего ж жаркое начало лета выдалось в славном городе Ярославле!..
На небе - ни облачка, токма серенькие горлицы порхают из стороны в сторону, от маковки церкви да обратно, к деревянной голубятне. Прижились же, поди, птахи. А говорили, что дикие, шугаются. Ан не-ет...
Мостовая блещет на солнце, поигрывая брусчаткой, река Волга неспешно водами шумит, а на бережке - чудно так - девицы разморились, про ведра позабыв. Сами хохочут, от света яркого руками закрываются, да все к воде ближе, ближе... И уж про зевак не думая, сарафаны скидывают, юбки задирают и ноги белые прямо в воду опускают. И уж не ноги это, а хвосты рыбьи, переливаются... А тела, тела-то... Смотреть стыдно, но больно хочется...

- Кузьма. Кузьма-а!
Вздрогнув ото сна, помощник чиновника по особым поручениям еле разлепил один глаз и, щурясь, уставился на Наумова.
- Спать вздумал на служебном месте?
- Н-никак нет, ваше благородие, солнце утрешнее...напекло, - задев рукавом пустую чашку, отчего та завалилась на бок, Кузьма с хрустом выпрямил вспотевшую спину и поморщился: перед глазами до сих пор кружились нагие девы с хвостами...
- Что по последним жалобам? - Андрей Давыдович терял терпение, дергая черным усом.
- Ужо трое господ, да все как один, беспамятные. Как марафетились да к таверне шли - помнят, а дальше - тьма. Один так и вовсе словно дураком сделался, - Кузьма сглотнул, поглядывая на кувшин с водой в углу кабинета. - Не дайте помереть, Андрей Давыдович...
Наумов махнул рукой, пропуская шатающегося спросонья помощника к целительной влаге, а сам, пригладив смоляные кудри, надел фуражку и потянулся за кителем.
- Утро ж ранее, уходим поди куда? - утерев бороду и усы, Кузьма наконец пришел в себя, поставив полупустой кувшин на медный поднос.
- В доме на Семëновском съезде тело обнаружили, надо ехать. Потом к Фоме в трактир, с распросами...
Последнее слово Наумов произнес так, что Кузьма сразу понял: у трактирщика будет непраздный день.

* * *

"Марьяна Францевна Гусицкая, сорока восьми лет от роду, была дамой скрытной, тихой, не любившей посторонних, от того и горничных не держащей: все ей казалось, что любая прислуга охоча до любовничков, а те в свою очередь могли к воровству быть склонны...
Был у нее в найме некий Егор, которого она давно знала, и взяла его то ли дворником, то ли разноработником - в общем, помощником по хозяйству. Он-то по утру, учуяв гарь да увидев клубы дыма, попытался проникнуть в комнату хозяйки, но та была заперта изнутри, посему Егор побежал прямиком до пожарного отделения, благо, недалеко было..."
Андрей оторвался от чтения первых показаний, оглядывая окно на втором этаже: оно некрасиво чернело деревянной рамой, всеми створками крича о ночном пожаре.
Поднявшись по лестнице и войдя в комнату, Наумов дал знак служивому с треногой.
- Фотографируй все, что видишь. Положение тела, вещей разбросанных да замков дверных. Того, как окно открыто, под ним и с улицы снимок сделай. Не топчи особливо только.
Служивый кивнул и принялся за работу, а Андрей, обойдя по мокрому полу тело Гусицкой, сел на корточки.
Человеку стороннему Марьяну Францевну опознать было бы сложно, ежели только по рукам да нижней части тела, так сильно она обгорела. У столика валялись осколки керосиновой лампы да подставка от нее; кресло, поеденное пламенем, напоминало застывшее черное чудище с разверзнутой пастью-дырой на спинке...
И все же, следы огня тянулись неравномерно,  захватив лишь приоконное пространство, часть стола, кресло и тело хозяйки дома.
Шкаф да тумбочка, стоявшие у двери, были в копоти, но целы. Осмотрев их, Андрей нашел раскрытые шляпные коробки, небрежно сорванные с вешалок дорогие платья, пустой открытый ларчик, льняную тряпицу и жгутик.
Заглянув под кровать, Наумов вытащил нетронутый ящичек, в котором оказались записи и личные вещи. Чтобы не терять время, он передал его служивым для описи и доставки в участок.

...Кузьма, не без важности, целых десять минут вел беседу с брандмейстером да проверял пожарную лестницу и тачку, пока его не окликнул Наумов.
Оставив опись другого сохранившегося имущества на надзирателей, Андрей вышел с Кузьмой во двор.
- Посмотреть бы, где проживает работник Гусицкой.
Кузьма удивленно поднял брови.
- Дык на первом этаже, в комнатке. Я с ним ужо переговорил, по хозяйке страдает безмерно. А что, ваше благородие, нашли чего странного в комнате?
- Да все как-то не так. Если Гусицкая сама лампу уронила, то скорее бы облилась маслом по юбке и ногам. А там тело словно головой окунули, следы горения на полу неравномерны, да и сама хозяйка больно аккуратно лежит. Будто не пыталась тушить огонь, не падала, а легла, да руки на груди сложила. Или положили ее так.
Андрей подошел под окно, нагнулся и стал всматриваться в примятую траву.
- Вот след от лестницы пожарной, осколки стекла, рамы кусок... Интересно получается: если дверь изнутри закрыта, то как же предполагаемый поджигатель в комнату пробрался?..
Кузьма закашлялся и показательно скосил глаза в бок. Наумов, обернувшись, заметил рослого паренька, таращившегося на них из-за калитки. Его добродушно-глуповатое лицо не выражало ничего, кроме безмерного счастья, иногда прерываемого тиком.
- Маряна, проснысь. Не проснытся. Маряна...
- Сын Егоровский это, баламошка с младенчества, - зашептал Кузьма, приглаживая бороду. - От, смотрите...
Он похлопал по карману и выудил наружу маленький бумажный сверток, в котором хранился подтаяный круглый леденец.
Увидев его, паренек невнятно заныл, протягивая  через забор руку со скрюченными пальцами.
- Фунтик, фунтик-то сыми, ох, божедурье, - Кузьма покачал головой, беззлобно улыбаясь. - Ну ничего, в животе бамажка растает, стало быть...

* * *

Комнатушка дворника Егора Ильича была маленькая, но чистая. Две кровати, видимо, для отца и сына, заправлялись старыми одеялами, на одном из которых был разложен клад в виде камней, петушиных перьев, целого набора ржавых гвоздей, коими подковывают лошадей, да одной деревянной погремушки. В углу на крюке висела пара рабочих тулупов, а у комода стояла скромная обувка да большая корзина на ремнях, с крышкой.
Егор Ильич сидел на стуле, потирая пальцы и то и дело вздыхая. То, что на нем не было лица, отметил даже Кузьма.
- ...Я вродь рассказал все, ваше благородие. И как спасть лег, и как проснулся от гари, и как в двери к Марьяне Францевне ломился, да она ж шибко пуглива была, всегда закрывалась на крючки. Потом уж на помощь стал звать, да и прямиком к пожарной станции побëг.
- То есть, гостей у Гусицкой не бывало, - Наумов посмотрел на дворника, а тот отрицательно замотал головой.
- Могла только приходскому со святым крестом открыть, но то она знала, когда хаживать изволит. А он у нас на прошлой неделе был.
- А вы? Вдвоем с сыном живете?
Егор закивал, прикрыв рот дрожащей рукой. Потом, успокоившись, продолжил:
- Марьяну Францевну давно знаю, лет десять уж. Сначала мы с кумом нанимались стены ей править да белить, потом в Углич уезжали на заработки, а после она меня одного на постоянную работу взяла. Сына Антипку вот позволила поселить, не побрезговавши. Даже вещи кой-какие для него покупала. Своих деток у ней не было.
- А боялась кого? - Андрей бегло осмотрел стол и посудный шкафчик. - Вы говорили, что всегда запиралась.
- Натура такая...была, - Егор Ильич шмыгнул носом. - По делам каким выходила, а дома у ней никого никогда не бывало...
- А у вас? - Наумов посмотрел на Егора Ильича.
- Что вы, ваше благородие, какое там...
Дворник сглотнул, переводя взгляд с Наумова на Кузьму.
- Слышали ли вы какой-то шум вчера?
- Не было ничего такого, да и я рано ложусь.
Андрей покрутил в руках планшетку.
- То есть, и свидетелей никаких, кроме вас.
Егор посмотрел в глаза Наумову и обреченно кивнул.
- Виноват я... Виноват. Поздно пожар почуял...
Егор Ильич закрыл глаза рукой.
- Город не покидайте на время следствия. Появятся вопросы - мы вас найдем, - Андрей поднялся и махнул Кузьме рукой на выход. - Комнату вашу сейчас осмотрят, прошу следствию преград не чинить.
Дворник снова закивал, утирая слезу.

Часть вторая. Секреты в коробке.

Дорога от Семëновского съезда до трактира была неблизкой, но Наумову хорошо думалось при ходьбе.
- Грязновато сработано, - Андрей вышагивал по улице, щурясь от солнца. - То, что вынесли ценности из сундука - к бабке не ходи. Вещи раскиданы, коробки со шляпками открыты. То, что Егор Ильич то ли в смятении, то ли напуган - тоже факт. Посмотрим, что у него найдут, но, сдается мне, тут иное что-то. Тело сейчас отвезут в судебно-медицинскую часть, я записку передал, чтоб побыстрее сказали, от чего умерла Гусицкая. После Фомы в участок надо, посмотрим описи да вещи личные разберем. Заодно бы узнать, куда дворник ходит, по каким делам и с кем общается...
Кузьма молча кивал, понимая, что размеренное чаевничание с баранками в ближайшие сутки ему не грозит.

* * *

Как только в дверях трактира показались Наумов с Кузьмой, Фома побагровел, закатил глаза и принялся цедить сквозь зубы нечто нечленораздельное.
- Ишь, порозовел, аки девица, - Кузьма вальяжно завалился на табурет перед столом трактирщика. - Видать, рад нас видеть.
- Рад, рад, ваше благородие, - Фома пропустил мимо ушей слова Кузьмы, зыркнул на Наумова и растянулся в кислой улыбке. - Смею надеяться, что хоть сейчас отобедать пришли. У нас сегодня ботвинья имеется, кулебяки грибные да рыбные, сбитень горячий, для тех, кто службу несет. Так-то можно и настоечки на травах, ну ежели вдруг, для разгона крови...
Андрей достал из планшетки три фотокарточки и положил их перед Фомой.
- Узнаешь кого-нибудь?
Фома долго изучал лица трех разных мужчин на снимках, а потом пожал плечами.
- Ну мож кто и бывал тут, это ж место притягательное, среди народа известное. Так, чтобы враз вспомнить - не вспомню...
- Эти трое господ в течении последних двух недель побывали у тебя в трактире. Далее, все, как один - ничего не помнят. Без денег, часов и ценностей оказались. Кого на улице подобрали, кто кое-как сам домой вернулся. Один из пострадальцев совсем плох стал. Похоже на воздействие отравляющее с целью ограбления. Если окажется, что из-за личной выгоды ты умалчиваешь важные для следствия факты - протирать тебе не столы, а лавку за решеткой.
Пока Наумов говорил, лицо Фомы все больше вытягивалось и грустнело.
- ...А теперь - еще раз: помнишь ли ты кого-то из них? С кем пришли? С кем ушли? Что ели-пили...
- А то ж ревизию сделать - труда много не надоть, - Кузьма заулыбался, разминая пальцы. - Авось у тя в кулебяках жанбы заместо рыбы? Освистают на всю округу...
- Да как же!.. - Фома вытер пот со лба, - свежайшая плотвичка, прямиком из Волги...
Андрей постучал по фотокарточкам.
- Ну...энто... Вот одного помню, а этих - нет, вот те крест, Андрюша! С ушами такими вот, - Фома растопырил пальцы на манер веера. - Может, поэтому и приглянулся он мне, смешон больно. Зашел такой разодетый, заказал горячее. Потом к нему девица подсела, напудренная вся. Вроде как знакомцами уже были. Отужинали и ушли прочь вместе.
- Что за девица?
- Да из этих, из "арфисток". Которые якобы музицируют, а сами господарей в гости приводят. Ну а что тама делают - вам и без меня известно.
- Где арфистки проживают?
- Да вы что, Андрей Давыдович, откуда ж мне знать? Я человек скромный, не интересующийся мамошками этими...
Кузьма хмыкнул и скривил лицо.
- Ладно, узнаем и без скромных, - Наумов записал показания в блокнот, собрал фотокарточки и, застегнув планшетку, указал Кузьме на выход.
"Легко отделался, без катаний мордасями по столу" - подумал Фома, провожая взглядом своих самых нелюбимых посетителей.

* * *

- Очень интересно, - Наумов читал описи, слегка покачивая ногой в такт звонкой ложечке, коей Кузьма размешивал долгожданный чай. - За Гусицкой числится дом, в котором она проживала до своей кончины, а еще квартиры на Даниловской. При этом договоры о сдаче есть, а вот денег, собранных с жильцов - нет. Ни процентных бумаг, ни рублей...
- Все скрадено, - выдал вердикт Кузьма, похрустывая баранками. - Одно славно: ежели вор будет действовать как окаëм, то скоро побежит денежки тратить. А мы его и возьмем.
- Хорошо бы, - Андрей порылся в ящичке, найденном под кроватью уже опечатанного дома Гусицкой, и вытащил на свет небольшую книжку по столовому этикету. Пролистав ее, Наумов посмотрел на своего помощника.
- Неправильно ты, Кузьма Силыч, чай пить изволишь. Тут вот написано, как надо.
- Отож! - хмыкнул Кузьма, ломая пальцами калач. - Я человек простой, мне эти антикеты ни к чему.
- Тут еще коробка с занятными вещицами, - Наумов достал один из металлических венчиков и повертел его в воздухе. - Муссуар называется. Зачем только целый набор?.. Рекомендательная на Груздева Егора И. да на Пяткина Захара П.,  расписка за заказ и оплату штор в количестве шести штук, еще одна - за наперники и покрывала, адрес какой-то за Которолюслью, записная книжка... - Андрей с удивлением поднял брови. - Номер комнаты, имя, сумма, задолженности... Даже какие-то проценты прописаны.
- А что странного? Небось отчетность какая, - Кузьма вытянул шею, пытаясь заглянуть в блокнот.
- Все имена - женские, - Наумов откинулся на стул и посмотрел на своего помощника. - Уж не клубу ли благородных девиц Гусицкая сдавала квартиры?..
- Проверить надобно.
- Вечером в судебно-медицинскую часть зайти бы еще, - Наумов развел руками. - Разделимся?
- Андрей Давыдович, я лучше в квартиры. Переоденусь, облазю все, проверю, клуб там али не клуб. А вы уж по факту принимать будете, если те девицы - плëхи городские... Да и мне перед сном шибко тошно на покойничков смотреть, энто вам с доктором не боязно, еще и словами умными амперировать вздумаете...
Усмехнувшись в усы, Наумов дал добро.

* * *

В правом крыле судмедчасти горел свет, на который слетелась туча комаров и мотыльков. Постучавшись, Наумов вошел внутрь, снимая фуражку.
- Андрей Давыдович? Очень рад, - доктор устало помахал рукой из-за стеллажа с выписками. - Получил вашу депешу, торопился, как мог.
- Успешно? - Наумов сел на предложенный стул.
- Если вы о ходе вскрытия, то да. Если в надежде, что это несчастный случай, то нет.
- Даже не имел такой мысли, - Андрей поджал губы. - Обставлено грубо, убийца постарался лишь чуть.
- С учетом сложностей в осмотре верхней части кожных покровов, могу сказать, что асфиксия наступила до пожара. В легких нет следов копоти. Как говорится, ингаляционная травма отсутствует.
- Убили, положили на пол, облили маслом, подожгли, - Наумов посмотрел на доктора.
Тот кивнул.
- Другие повреждения на теле отсутствуют, не считая травмированных пальцев - явно, что снимали кольца. Под ногтями есть частицы сукна и epidermis, по-простому - кожи. Смею предположить, что захват был сзади, отсюда и попытка вцепиться в руки и одежду убийцы.
- Мужчина? Женщина?
Доктор сделал неопределенный жест.
- Сложно сказать, убиенная была невысокого роста, сложения не особо крепкого, так что...оба варианта подходят.
Наумов неудовлетворенно забарабанил пальцами по столу.
- Что можете сказать про случаи с потерей памяти?
- А-а, те трое мужчин, одного из которых так и не удалось привести в чувство? Весьма похоже на работу так называемых хипесниц. Добавляют мощное снотворное, обчищают и выбрасывают клиента на улицу. При передозировке возможна долгосрочная потеря памяти, отравление и даже смерть. В моей практике были схожие случаи, оттого и знаю, о чем говорю...
- Но ведь надо же знать пограничную дозу? - Наумов задумался. - Не вовремя проснувшиеся клиенты могут стать свидетелями кражи или же перейти в ряды тех, кого после вылавливают в реках. Ни то, ни другое не желательно,  привлекает лишнее внимание.
- Андрей Давыдович, сдается мне, что среди этих дам каждая вторая - знаток своего дела, - доктор грустно улыбнулся. - Главное - хорошо размешать порошок...

Часть третья. Работник, которого нет.

Написав два отчета для главы полицейского отдела Чернобородова, Наумов успел разузнать про адрес за Которослью: там числился "Аптекарский и парфюмерный склад". Наскоро переодевшись в гражданское, Андрей доехал на повозке до реки, а далее прогулялся пешком, прямиком через мосток, да к нужному зданию. Походив неподалеку и оценив контингент, Наумов зашел внутрь, сделав вид, что интересуется духами. Потом прикупил флакончик ароматного масла, пересмотрел мятные капли и разговорился с провизором, намекая, что плохо спит, оттого и "голова по утру кружится". Приметив у "покупателя" деньги, провизор засуетился, собрав ему лекарства на целых полтора рубля, включая примочки, настои, бутыль мятных капель, и снотворное, кое требовало не только сигнатуры и обертки, но и патента.
Забрав купленное, Наумов распрощался с провизором, который, видно, имел практику забывать установленное правило Аптекарского устава - попросить имена пациента и врача, который выписал лекарство.
Вернувшись в участок, Андрей узнал, что к нему приходил Егор Ильич.
- Ждал, ваше благородие, да суетился больно. Не дождамшись, ушел с полчаса назад, - отрапортовал комендант с пышными усами.
Наумов быстро переоделся в штатское, хотел было собраться на Семëновский съезд, да тут приковылял трактирщик Фома с целым доносом. Видно было, что сочинял долго и чинно, не сумев вынести обиды от Кузьмы. "Вражий наговор о жабах" в кулебяках был принят, но не понят Андреем Давыдовичем, оттого Фома, красный как рак, был послан обратно восвояси.

Кузьма заявился только в полдень, с перемотанным плечом, исцарапанный, но с сияющими глазами.
- Не было разрешения на пропуск утреннего построения, - Андрей втянул воздух ястребиным носом и строго уставился на помощника.
- Андрей Давыдыч, не по колобродству, а токма из-за задания служебного опоздал, - отдышавшись, Кузьма виновато присел на краешек своего углового стула. - Вот, теперича слушайте...
Квартиры на Даниловской с виду обычные, никаких очередей там нету. Да вот только уличные девки жалуются, мол, поток бзырей денежных у них иссяк. Раньше проходу не давали, а ныне - как под землю провалились. Их, стало быть, интерес разобрал, что да как. Ну девки и стали следить, кудась их благодетели исчезают. В доме на Даниловской дверца есть, отдельная, чернового входу - так туда все тихонечко идут. Их там еще дама дородная встречает, одежку верхнюю прибирает и дверь за ними захлопывает. А раз в несколько дней, вечерами поздними, мужичок приходит с тележкой аль корзиной заспинной, выгружает к двери то ящики с винцом, то закусь, то мешки какие-то. На неделе, говорят, за мужичком энтим паренек длинный увязался, на вид - дурак дураком, знай себе улыбается, мычит да камешки в карман с земли собирает...
Наумов молча жег взглядом до одури довольного собой Кузьму.
- ...то есть, узнаете знакомцев наших? Во-от. Значится, Егор Иваныч бывал там по поручениям хозяйственным, - Кузьма встал и принялся вальяжным котом расхаживать по кабинету. - А еще видели его рядом с хмырем каким-то, по форме одетым. То ли спорили, то ли что, но Егор Иваныч последний раз уходил от Даниловских квартир весь нервенный. А гуляку этого частенько примечали то в питейных, то в подворотнях, то еще где. Вроде, Захаром звать. Что до квартир - решил я все сам рассмотреть. Вам Чернобородов еще с весны запретил кулаками махать да по огородам бегать, чай, по статусу не положено, чиновник-то по важным поручениям, с начальством ручкаетесь, хучь периодами и грусть-тоска вас разбирает, что мордаси некому свернуть...
- Дальше-е, - Наумов стал притоптывать сапогом по полу. - Ну!..
- Ну а я вам на что? Для заданий от таких вот. Захотел в окно заглянуть. Хорошо - лето на дворе, створки приоткрыты, токма вот шторы темные, не видно ничего. Вот я и полез.
- Куда?
- Дык на дерево! Там у угла дома грушенка растет, крепкая. Залез на нее, потом аккурат по бортику, по приступочке, да и в первое оконце. Шторку потянул, а там баба энта за столом сидит, затетëха которая, чой-то написывает в тетрадку, счеты крутит, да денежки перекладывает. Ну, думаю, не то окно, сдалась мне эта... А тут дверь приоткрылась боковая, из нее девица полуголая выглянула, и давай что-то на ухо шептать той, которая со счетами. А за дверцей...ох, прости Господи, срам стоит. Кадебляры чуть светят, девицы хихикают, все в крунжавах, кто в панталонах, а кто и без оных... Там и господа разморенные, знай себе шипучее потягивают да девок тех обнимают... Ясно дело, что у уличных все клиенты к энтим перебежали, может и дороже, да только...как ея...живописно больно, во.
Андрей, забыв про строгость, еле сдерживал улыбку, глядя на разболтавшегося Кузьму.
- И не заметили тебя?
- Дык тьма за окном, птицы ночные свистят, музыка тихонечко льется из комнат - какое там!..
- А с рукой-то что?
- Да я ж...с непривычки-то такое увидеть...
Оступился и того. Хорошо, кусты под окнами были.
- Шум поднял?
- Никак нет, успел выползти. Припозднился поэтому, шибко все болело. Пришлось задержаться у новых знакомиц моих, которые наводку мне дали.
- Что же, это они тебя перевязали?
- Отож! Еще и размяли умеючи, аж косточки хрустели.
- А ты? Отблагодарил?
- Агась! - Кузьма довольно кивнул, явно припоминая некие приятные моменты, но, спохватившись, закашлялся и замахал здоровой рукой. - Ну то есть, просто благодарность высказал, а не то, что вы удумали, Андрей Давыдыч... Еще и денег с меня стрясли, шельмы...
Наумов, откинувшись на спинку стула, захохотал.
- Ладно! Поди не маленький. Новостей собрал много, заработал надбавку за риск, - Андрей указал на бумажный сверток с лекарствами. - Могу аптечной продукцией отдать, как раз нуждаешься.
Кузьма по-детски скривил губу, явно рассчитывая на рубли, а потом насторожился.
- А откель у вас столько пилюль?
- Проверил адрес, что у Гусицкой был выписан. Аптека там, да продают все подряд, только плати. Без рецептуры, без печатей. Мысль у меня напрашивается одна, откуда снотворное без рецептуры берется... А вообще - подозреваемых у нас - воз и телега теперь. Хоть каждого крути - будет, за что.
- А как же Чернобородов?..
- Да вот. Не любит он шумихи,  - Наумов резко встал, взял планшетку, фуражку и, остановившись у двери, посмотрел на Кузьму. - Трясти Егора Ильича надо, трясти, что есть мочи. Про Захара этого расспросить, на которого рекомендательное письмо есть, а человека такого - нет. Где он? Отчего на работу его Гусицкая не захотела брать и почему Егор Иванович о нем и словом не обмолвился? Про Даниловские квартиры пока молчок, будем брать нахрапом, чтобы не разбежались.

* * *

Колючие кусты акации от жары благоухали сладостью, приманывая пчел. Пройдя мимо гудящих цветов, Андрей быстро оглядел небольшой двор и, повернув к двери, дернул за ручку. Она была заперта.
Наумов хмыкнул, обошел дом и только тогда услышал сдавленные мычания где-то за сараем. Андрей толкнул калитку, сделал пару шагов и замер: спиной к нему сидел тот самый Антипка, качаясь из стороны в сторону и руками держась за лацкан потертой куртки Егора Ильича.
- Проснысь? Не проснытся... Батя не поснытся!.. И он тудась...
Дворник лежал на спине с широко раскрытыми помутневшими глазами, а под его затылком примялась бурая от крови трава. Рядом была брошена рабочая киянка.
Обернувшись, Антипка заныл еще сильнее, размазывая слезы по грязному лицу. Кое-как встав, он вцепился в забор, стал показывать пальцем на мертвого Егора Ильича и по-рыбьи раскрывать рот. Потом вдруг подломился, задрожал и, завалившись на бок, стал корчиться от судорог.
Андрей подбежал к парню, рухнул на колени и, выудив из планшетки карандаш, с силой стал разжимать Антипке зубы, стараясь вытащить западающий язык...

Часть четвертая. Пробуждение истины.

Залитая солнцем комната теперь выглядела одиноко и неряшливо: кровать Егора Ильича была смята, будто на ней поëрзали, встали, да так и оставили. У стола валялись камни, перья и ржавые гвозди, сброшеннные с кровати Антипки вместе с покрывалом, а на подоконнике стояла початая бутыль весьма дорогой водки.
Гость у Егора Ильича все же был...
- Андрей Давыдыч, я с замком все понял, - Кузьма заглянул в комнатушку, - там ежели плечом дверь прикрыть, да потом стукнуть по ней же - с обратной стороны крючочек падает аккурат в петельку. Мы с надзирателем испробовали с двух сторон - получилось!
- Но об этом знать надо, сходу не сообразишь, - Наумов перебрал вещи на вешалке, выудив из-под знакомого рабочего тулупа потертый драгунский бушлат старого образца. - Могу поклясться, что его тут не было.
- Так что ж, получается, Захар энтот знал, что Гусицкая - дама зажиточная, ну и решил ее извести, а денежки себе забрать?
Наумов медленно кивнул.
- Судя по рассказам твоих осведомительниц - он знатный выпивоха, ну и Марьяна Францевна не захотела его брать на работу именно по причине дебоширства.
- Почему ж Егор не помешал? Или часть денег себе прикарманил?
- А вот тут странность. При обыске ничего у Егора не нашли, никаких трат за ним не замечалось. Припрятать мог, конечно... Но верится с трудом.  Более того, Гусицкая была его благодетельницей, жилье предоставила, зарплату за работу платила, дитя больного одевала. К чему терять все это? К тому же, типаж у Егора Ильича не хитровыдуманный, к авантюрам не склонный, простоватый. После смерти хозяйки Егор Ильич места себе не находил, мучился от чувства вины заметно.  Отсюда и ответ на вопрос, почему Егора убили: он ведь приходил в отделение, пока я за Которосль в аптеку ездил. Возможно, хотел покаяться, что не один он был в тот вечер, когда убили Гусицкую. Не открыла бы она дверь постороннему, а вот Егору Ильичу - да.

* * *

- Черепная травма, с жизнью несовместимая, - доктор обтер руки в перчатках о кожаный передник и посмотрел на Наумова. - Удар сильный, тупым предметом...
Наумов поднял со стула сверток и, откинув тряпку, показал доктору киянку.
- Хм...
- Далеко ходить не нужно, - Андрей позволил доктору сделать замеры и сравнить их с раной на голове. - Как паренек?
- Вашими стараниями - в порядке, будто и не было ничего. После приступов такое случается - провалы в памяти, человек может встать, отряхнуться и пойти дальше. При условии, что выживет... В палате сидит тихо, правда, просит все время какие-то свои игрушки.
- Я принесу. Благодарю, что взяли Антипку под попечительство до поры, до времени...
- Сколько будет нужно, - доктор кивнул.
Будто что-то вспомнив, Наумов подошел к телу дворника и приподнял ткань, осматривая руки.
- Без царапин.
- Да. Можно сказать, что он не причастен к удушению.
Наумов вспомнил про запертый дверной замок и вздохнул.

* * *

Квартиры на Даниловской брали большим полицейским составом, напористо, с парадного входа и с чернового. Особливо шустрых дамочек, пытающихся вылезти из окон, ловили за ажурные панталоны и затаскивали внутрь.
- Ишь вы, скользкие, - Кузьма не без удовольствия проявлял самое активное рвение в поимке беглянок.
Полная дама, изобразивши несколько обмороков подряд, вскоре поняла, что на Наумова ее представление не действует, а уж после обнаружения ящичка со снотворным и вовсе сникла. Тут же нашлись муссуары, схожие с теми, что почившая Гусицкая приобрела не столько для этикетного размешивания шампанского, сколько для быстрого сокрытия снотворного порошка.

* * *

Пара-тройка часов понадобилась, чтобы разыскать комнату, в которой проживал Захар Пяткин - каменщик, рядовой драгунского полка, уж давно бывший в запасе, а все порочащий свой ветхий мундир.
Помещение было до того грязное, что даже видавший виды городовой, с помощью которого вскрыли комнату, поморщился: стол, уставленный полупустыми бутылками водки да разного вина, рядом затхло пахла тарелка с недоеденными мочеными огурцами и капустой, и тут же - смятые деньги и красивая женская вуаль в подарочной коробке.
Среди засаленных матрасов довольно быстро отыскалась часть процентных бумаг, явно не принадлежащих Пяткину, а так же платочек, в коем были завязаны на узелок пара женских золотых колец со следами крови...

К вечеру Захара приметили в кабаке у набережной, скрываться он даже и не думал. Наоборот, довольно громко рассказывал развеселым своим собеседникам о том, что деньги у него водятся и что "заработает" еще.
Хороший подзатыльник от Кузьмы поубавил его общительность, да прибавил дури: оттолкнувшись от стола, Пяткин резко сшиб лавкой Кузьму и, развернувшись, схватил пустую бутыль из-под стола.
- Брать живьем, - скомандовал Наумов городовому, подлетая к Захару и выкручивая ему руку.
Бутылка полетела на стол, где сидели нагретые сивухой собутыльники Пяткина. К печали городового, наличие у него дубинки да полицейской формы не вызвало у оных душевного трепета. Оттого, предупредительно дунув в свисток, ему тоже пришлось остужать горячие головы...

Позже, на допросе, Пяткин без зазрения совести расскажет, как сначала подбил Егора Ивановича на содействие преступлению, а позже тот, осознав и испугавшись, наотрез отказался молчать, за что и поплатился жизнью.
Никаких особых желаний, кроме наживы, у Захара не было. Ну если только досада за отказное письмо Марьяны Францевны, в котором она попросила в работники одного Егора "без дураков всяких, да гуляк сквернословных".

...А чуть ранее на стол к Чернобородову легла свежая объяснительная по поводу драки в питейном заведении на набережной, где "столов поломано - две штуки, а носов разбито - шесть или семь", и все это при поимке одного лиходея, да при симпатиях тому половины кабака...

* * *
Солнце жгло звенящий затылок, отчего Наумов хмурился, ощущая разбитую бровь. Пониже натянув фуражку, Андрей вбежал по лестнице в лечебное крыло судмедчасти. Поприветствовав медсестру в накрахмаленом чепце, он аккуратно зашел в первую палату, залитую ярким светом.
Антипка, сидя на теплом полу, выкладывал ровными рядами мелкие камушки, очевидно собранные им во время прогулки по больничному саду.
Присев рядом, Андрей расстегнул китель и достал из внутреннего кармана огромное  сине-зеленое петушиное перо.
- Билести-ит, - Антипка схватил подарок и закачался из стороны в сторону. - Не спы, ладно? Никогда не спы.
Наумов, улыбнувшись, кивнул в ответ, вызвав на простодушном, чуть перекошенном лице паренька ответную широченную улыбку.

Благие намерения
1.
     Месье Барбье пожал плечами и виновато улыбнулся:
     - Ему совсем недолго осталось, святой отец.
     Филипп понимающе кивнул:
     - Пока квартируюсь здесь, буду помогать Луизе по возможности.
     - Да, - лекарь протянул ладонь для прощального рукопожатия, - уж будте любезны. Она слишком…
     Он замялся, стараясь найти подходящее слово.
     - Меланхолична, - закончил за него Филипп.
     - Именно, - Барбье кивнул, откланялся и развернувшись на каблуках, посеменил через слякотную улицу.
     Филипп набрал в грудь воздуха, выдохнул и перекрестившись вернулся в дом.
     Местный кюре распорядился поселить его здесь, в доме квартального кузнеца Форжерона, до того момента пока не будет готова келья наместника в городской епархии.
     Луиза встретила Филиппа жаждущим вестей взглядом. Святой отец в ответ виновато пожал плечами:
     - Вам и так не сладко, Луиза. А тут еще и я свалился на голову.
     - Не говорите глупостей, святой отец. Вы – наше с Жаном благословение. Знак, что Господь нас не оставил.
     - Господь в любом случае вас не оставит. Моя первая молитва в приходе будет за здоровье вашего супруга.
     - Мне страшно. Боюсь, что Жан отдаст богу душу.
     С благодарностью сжимая в руках хрупкие, подрагивающие плечи Луизы, Филипп покосился на больного. Жан Форжерон являл собой прискорбное зрелище. Когда-то пышнорозовая физиономия квартального кузнеца сейчас осунулась, натянулась по черепным костям грязной, дряхлой ветошью. Маслянистая испарина тонкой пленкой укрывала болезненное лицо. Испуганный, непонимающий взгляд заболоченных глаз улиткой ползал по стенам и потолкам. Иногда на мгновение присасывался к фигурам врачующих и затем снова без эмоций продолжал свой путь дальше.
     «Непременно отдаст. Причем, очень скоро, - Филипп, поморщился, и через мгновение, словно испугавшись строгого замечания, так же мысленно добавил, - да спасет Господь его душу»
     Божественно красивая, хрупкая, нежная Луиза всё льнула к нему своим жарким телом под тонкой домашней тогой. Жалась вплотную, словно предлагая подробно изучить изгибы ее юной фигуры.
     Она наконец оторвалась от груди священника и подняла заплаканное личико:
     - Я очень люблю его, святой отец, - задыхаясь залепетала Луиза, - любое испытание, любая жертва… я пойду на все, только чтобы Жан выздоровел.   
     - Милая моя, - он на мгновение замер в нерешительности, затем все же коснулся ладонью ее волос, - Вы путаете спасителя с утешителем
     - Нет, нет, - она замотала головой не желая верить в худший исход, - я слышала, если усердно молиться и соблюдать пост, Господь сжалится над нами. А вы его слуга. Наш проводник. Вы ведь можете мне помочь? Скажите, что можете…
     Так не хотелось выпускать эти плечи из рук, не хотелось переставать дышать ее запахом.
     - Да, - Филипп выдохнул спертый в груди воздух и тут же осекся.
     В благодарном порыве Луиза снова прижалась к его груди.
     - Молю, помогите нам святой отец… я буду вашей рабыней до последнего вздоха. Сделаю все что скажете.
     Прикрыв глаза, святой отец глухо забормотал:
     - Я попробую поднять связи в Париже… быть может аббатство пришлет другого лекаря.
2.
     Отец Филипп, сложив за спиной руки в задумчивости брел к городскому приходу. Несмотря на то, что вступление в должность епископского наместника ожидалось завтра и викарии пока еще только готовили его келью, навестить епархию было необходимо. Оттуда вместе с почтой святой конгрегации его письмо дойдет до родного аббатства в разы быстрее, чем обычным почтальоном.
     Хотя даже в этом случае настоятель скорее всего откажет в просьбе прислать сюда монастырского лекаря. Это слишком долго, слишком хлопотно, слишком дорого, слишком, слишком…
     И для кого? Для квартального кузнеца…
     Смешно ведь. О чем он только думал?
     Священник невесело ухмыльнулся:
     «Известно, о чем…»
     Он остановился. Достал из-за пазухи опечатанный сургучом конверт и, подумав немного, изорвал его в клочья.
     - Берегитесь, мессир, - с левого бока хрипло заклокотал вонючий клубок лохмотьев.
     Филипп обернулся и машинально отступил в сторону. Нищий заискивающе пялился на него единственным глазом из-под горбатого плеча. Он брел тяжело, медленно, волоча за собой по земле тюк, такой же грязный, как и он сам.
     Филипп перекрестил юродивого и повернулся было, чтобы продолжить путь, но нищий не унимался:
     - Хе, - закряхтел он, - и что мне делать с вашим крестом?
     Немного опешив, святой отец остановился и заинтересованно осмотрел беднягу:
     - Тебе не нужно мое благословение?
     - От вас, - надменно рявкнул бродяга, - нет.
     - Отчего же? - Филипп вскинул бровь в насмешливом удивлении, - Чем тебе не угодила моя персона?
     - Я чувствую малодушие, святоша. Оно пахнет возможностями, - он плотоядно причмокнул и подмигнул, - такого можно наворотить…
     Мессир добродушно рассмеялся:
     - А я то причем?
     - Притом, что от вас разит… - тараща на святого отца свой мутный глаз, резко закаркал юродивый.
3.
     Прохожих заметно прибавилось. Ремесленная улица постепенно расширялась, скобяные и кожевенные лавки на первых этажах фахверковых построек редели, уступая место высоким мощеным оградам, за которыми возвышались каменные дома городской знати. Взору открывалась широкая площадь перед ратушей.
     В центре ее, размахивая руками и стуча молотками деловито суетились мастеровые. Основание деревянного эшафота с г-образной в два человеческих роста балкой было щедро облеплено по сторонам разнообразным любопытным людом.
     Святой отец замер, уставившись удивленным взглядом на эшафот. Это благодаря какой тотальной халатности его, завтрашнего епископского наместника,  никто не поставил в известность о готовящейся казни?
     В толпе зевак определилась наконец знакомая фигура. Филипп дождался, пока их взгляды пересекутся. И через мгновение смешной пузатый коротышка в черной сутане уже пыхтя семенил к мессиру.
     - Да благословит вас Господь, монсеньор, - все еще не отдышавшись закудахтал городской кюре
     - И вас, брат мой, - кивнул Филипп, - А что собственно происходит, позвольте узнать?
     Он снова кивнул, указывая носом на эшафот.
     Кюре развел руками в растерянности.
     - Это еще ваш предшественник - отец Клодье распорядился, - кюре закашлялся и прочистив наконец горло продолжил, - Пока был жив. Да пребудет его душа в царствие небесное.
     - На сегодняшнее число?
     Отец Пьер утвердительно кивнул и испуганно замер, ожидая решения Филиппа.
     - Могу я ознакомиться с делом и поговорить с заключенным?
     - Конечно же, Мессир. Ведьма в казематах ратуши. Дожидается судного часа. Я вас провожу. А по дороге введу в курс дела.
     Филипп снова неспеша кивнул, заложил руки за спину и направился в сторону ратуши внутренне сокрушаясь особенностям своей новой должности. О любимых совестью еретиках: покое и отдыхе можно забыть. Казнить их сразу, прямо здесь, на новеньком эшафоте и больше ничем не соблазняясь с головой погрузиться в дела.
     Отец Пьер - городской кюре семенил рядом:
     - Ведьма - дряхлая Марта с окраины поселения, что на скалистом берегу совсем недалеко от маяка.
     - У вас есть маяк? - Филипп заинтересованно приподнял бровь. За свою жизнь он еще не бывал в прибрежных городках, а уж тем более ни разу не видел маяк - спасительное чудо моряков, свечу господа в штормовой мгле. Как только юные, склонные к романтизму монахи его аббатства не обзывали это человеческое создание, божественным светом спасающее мореплавателей от смерти.
     Отец Пьер запнулся, быстро кивнул в ответ и суетливо продолжил, чтоб не растерять важные факты:
     - Так вот, дряхлая Марта пару недель назад наслала скотью хворь на свое поселение. Все коровы передохли.
     - Что же ее так разозлило?
     Кюре удивленно пожал плечами.
     - А какая разница, мессир? Просто черная ведьмина душонка, проданная дьяволу с потрохами.
     Филипп усмехнулся:
     - Как у вас все просто, святой отец
     - А зачем усложнять? Меня учили, что зло - это тьма, тьма - отсутствие света, а отсутствию света причины не нужны, мессир.
     Филипп задумчиво кивнул и пробормотал:
     - Они нужны только для его проявления.
4.
     Стертые каменные ступени вели вниз, в самое чрево ратуши. Факел в руке стражника натужно трещал, пламя его истерично бросалось из стороны в сторону, стремясь освободить как можно больше пространства от мрака, поднимающегося навстречу. Уродливые тени плясали на сырых стенах, извивались будто грешники в котлах преисподней.
     Воздух здесь был густым, пропитанным запахом плесени, человеческого пота и чего-то еще — резкого, животного. Где-то в глубине капала вода, и каждый звонкий удар о камень отдавался в висках.
     Ступени закончились.
     Перед отцом Филиппом тянулся узкий коридор, по обе стороны которого зияли тяжелые дубовые двери с железными решетками.
     Тюремщик, коренастый мужчина с потухшим взглядом кивнул стражнику, козырнул перед мессиром и звякнув ключами, толкнул скрипучую дверь.
     - Только пожалуйста, недолго, монсеньор, -  пробурчал он.
     Дверь захлопнулась за спиной.
     В углу камеры, на гнилой соломе, сидела женщина. Ее руки были скованы, клочья грязных волос пучками топорщились в стороны, вместо глаз - щелки над вздутыми фиолетовыми синяками.
     - Наконец-то, - ее голос был мягким, почти ласковым. - Я начала думать, что вы не решитесь спуститься в мое подземное царство.
     - Твое ли? - спокойно ухмыльнулся Филипп, - Мы все в царстве Господа.
     В ответ женщина рассмеялась. Тихо, как шелест листвы:
     - Значит все же Господь привел вас ко мне, мессир?
     - Глупый вопрос. Кто же еще? В духовенстве нет места заблудшим душам.
     - А ежели душа сама жаждет заблудиться?
     Филипп хмыкнул и нахмурился:
     - Искушение - удел слабых духом.
     - Нет, Мессир. Искушение - удел живых.
     Ощущая странный азарт разговора, святой отец снова не без удовольствия парировал:
     - Игры с огнем - для дураков.
     - Огонь бывает разный. Одним греют руки, другим - душу. А иной - сжигает. Какой огонь жжет вас, мессир?
     - Думаешь, я во власти искушения?
     На этот раз Марта звонко расхохоталась в ответ:
     - От вас им разит!
     Услышав знакомые слова, святой отец невольно отступил на шаг. Ощущение проигранной шахматной партии вдруг прочно вклинилось в голову. Пламя факела на стене колыхнулось и затрещало, напоминая Филиппу об опасности продолжительного разговора с ведьмой.
     Он успокоил сбившееся дыхание и решил вернуться в канву стандартной беседы:
     - Я пришел предложить тебе покаяние перед виселицей.
     Марта выпрямилась и звякнув цепями попыталась приблизиться к собеседнику. Оковы дали пройти лишь шаг.
     Она остановилась и напрягшись, забормотала:
     - Я знаю о болезни кузнеца. И могу вам помочь, мессир.
     Филипп замер, стараясь одновременно не выдать своего испуга и лихорадочно соображая, откуда ведьма могла узнать о болезни Форжерона.
     - И каким же образом?
     В голове сейчас билось только одно: «Никаких сделок, никаких кивков и удивлений, никаких признаний ее логики и размышлений верными. Иначе затянет в пропасть»
     - Просто помочь, - Марта склонила голову на бок, - Без условий.
     Филипп недоверчиво ухмыльнулся.
     - А такое бывает?
     - Это вам решать, мессир.
     Святой отец обескураженно молчал.
     Она надеется на его милость? Неужели не понимает, что он не отменит казнь? В силах его новой должности только отсрочить виселицу. Но зачем ей отсрочка? Итог ведь один.
     Филипп вспомнил заплаканное лицо Луизы, ее хрупкие плечи и горячее дыхание на своей груди.
     Быть может Марта раскаялась и ее предложение искреннее? Хочет спасти свою душу, предстать перед Господом хотя бы с единственным козырем? Может же быть такое?
     Он резко выдохнул, словно решившись на что-то:
     - Я слушаю.
     Ведьма пожала плечами и заговорила тихо, вкрадчиво:
     - Завтра утром Жан Форжерон проснется в полном здравии. Ваша Луиза будет счастлива и благодарна… - она запнулась, но сделав над собой усилие, все же договорила, - Господу.
     Филипп медленно кивнул. Он суетливо соображал, пытался с разных углов выстроить ее злой умысел, но ничего не выходило.
     Ежели Марта обманула, и кузнец не выздоровеет, то она тут же будет казнена. Какой смысл лгать?
     На этот раз он кивнул коротко, с долей покорной благодарности перед могучей колдуньей. Немного подумав, не глядя перекрестил ее и пробормотал:
     - Тебе зачтется это, сестра.
     Филипп развернулся и собрался было идти обратно, но тут Марта его окликнула.
     - Мессир, прошу, выполните мою последнюю просьбу.
     Святой отец напрягся. Остановился и нехотя кивнув, повернулся к просящей.
     Ведьма поспешила продолжить:
     - Монах - брат Бенедикт - единственный кто в этих казематах был добр ко мне. Прошу, передайте ему.
     Она выудила небольшой, в пару наперстков величиной, мешочек откуда то из своих лохмотий.
     - Что это?
     - Лекарство, - поспешила виновато объясниться она, - Целебный порошок. Монах мучается мигренью. Только не говорите, что это от Марты. Иначе не возьмет.
     Филипп кивнул, пожал плечами и забрав мешочек у ведьмы пару раз подкинул его в ладони.
     - Ты же понимаешь, что я проверю?
     - Конечно, святой отец.
     Он постоял мгновение, затем повернулся к выходу. Но перед тем как уйти, все же задал мучающий его вопрос:
     - И все-таки зачем тебе это, Марта?
     В ответ она лишь развела руками и отступила в тень камеры:
     - Проявлению света причины не нужны, мессир…
—————————
     Путь к лавке месье Барбье занял чуть меньше часа.
     Увидев отца Филиппа, лекарь тут же принял озабоченный вид:
     - Что-то с месье Форжероном?
     Святой отец в ответ покачал головой и отмахнулся. Он выудил из-за пазухи мешочек со снадобьем и положил его перед Барбье.
     - Проверьте, будьте добры. Мне сказали, что это средство от мигрени. Но я склонен сомневаться.
     Лекарь достал увеличительное стекло, развязал мешочек и высыпал несколько крупиц лечебного порошка на стол.
     - Вас не обманули, - после пары минут исследований заключил он, - Это действительно очень хорошее лекарство от мигреней. Редкое и дорогое.
     Удовлетворенный Филипп распрощался с Барбье и поспешил к общежитию приписанного к епархии аббатства, что бы поскорее найти келью маящегося головными болями брата Бенедикта.
     Настроение было на редкость духоподьемным. Свежий бриз с пролива вежливо трепыхал рясу. Чистое синее небо даже намеком не помышляло о дожде.
     Брат Бенедикт будет благодарен своему мессиру, избавившему его от боли, Луиза обретет счастье со своим выздоровевшим мужем, успокоив любящую душу Филиппа, а дряхлая Марта будет сидеть в темнице столько, сколько понадобится.
     Она принесет ему очень много пользы в светлом, полном возможностей будущем…
5.
     Монах с благодарностью принял от него лекарство. Тут же развел щепотку порошка в воде и выпил прямо в присутствии мессира. Филипп до последнего опасался, что колдунья передала яд, но брат Бенедикт лишь улыбнулся после приема порошка и предложил наместнику разделить с ним постную трапезу.
     Филипп, конечно же, вежливо отказался. Нужно было настраиваться на рабочий лад. Возвращаться в епархию и начинать скрупулезный каторжный процесс по приему дел и должности.
     Ближе к закату, усталый и весь в раздумьях, святой отец вернулся в дом Форжеронов.
     Луиза. Бедная прекрасная Луиза все так же сидела у супружнего ложа. Лицо ее осунулось от усталости. Глазные впадины иссохлись и раскраснелись. Бледные губы беззвучно шептали очередную молитву.
     Жан пребывал в забытие. Беспокойные обрывистые хрипы то и дело содрогали его одряхлевшие мощи.
     - Прекращайте истязать себя, Луиза.
     Филипп подошел к девушке и забрал из ее слабых рук плашку с уксусным раствором. Выжал тряпку и кивком указал Луизе переместиться на кушетку:
     - Отдохните, прошу вас.
     - Нет, нет, - она опомнилась и принялась суетиться, - как хорошо, что вы пришли, мессир. Быть может, мы помолимся вместе…
     - Непременно, дочь моя, - он не удержался и по-отечески прислонил ладонь к ее щеке. Она в ответ прижалась к нему в поисках утешения.
     Боже, вот же она, в его руках. Хрупкая, нежная. Ластится, словно кошка. Покорная и божественно красивая даже сейчас, в измученном, ослабленном состоянии.
     Он усилием воли убрал руку.
     - Надо быть сильной, Луиза. Что если вдруг он не справится? Я к тому, что жизнь не заканчивается…
     Она зажмурилась и замотала головой:
     - Простите, святой отец, но я даже слышать об этом не хочу, - Луиза замерла на мгновение и прошептала, - я перестану существовать, если он умрет.
     Филипп медленно кивнул и потупил взгляд. Странное, неодолимое чувство к этой девушке несло его душу бурным речным потоком куда-то…
     Неужели Богу не угодно, чтобы она была счастлива?
     Неужели не угодно Ему, чтобы Жан излечился от хвори?
     Неужели счастье Луизы и здоровье ее супруга не стоят отсрочки ведьминой казни?
     Последний луч закатного солнца растаял на щеке Луизы. Тяжелые черные тучи за окном наконец заступили на вахту. Небо пролилось дождем.
     Закончив обтирать больного, Филипп мельком взглянул на уснувшую на кушетке Луизу, встал, накинул плащ и вышел на улицу. С минуты на минуту с обещанным вечерним визитом должен был прийти месье Барбье.
     Надо его встретить.
     Лекарь не заставил себя долго ждать. Сноровисто пробираясь на носочках по слякотным топям, он пересек улицу.
     - Приветствую вас, святой отец. Как больной?
     - Все также, - устало выдохнул Филипп, пожал руку гостю и пригласил внутрь.
     - Кстати, пока не запамятовал, - вдруг опомнился лекарь, - вы не могли бы для меня достать тот порошок, что приносили на проверку сегодня?
     - А что, у вас тоже мигрени?
     - Нет. Упаси Господь, - весело отмахнулся Барбье, - У меня бессонница. Совсем забыл вам сказать, что это снадобье помимо того, что лечит мигрени, еще и очень неплохое снотворное.
————————
     Среди ночи в келье городского кюре - святого отца Пьера раздался громкий настойчивый стук. Священник вскочил с койки и суетливо запахивая халат, поспешил к двери. На пороге стоял промокший всклокоченный наместник епископа.
     - Приветствую, мессир, - испуганно проблеял кюре, - что вас привело в такой час?
     - Простите, святой отец, - сбивчиво начал Филипп, - Нет времени на объяснения. Просто ответьте, правильно ли я помню нашу суточную приказную грамоту, согласно которой брат Бенедикт сегодняшней ночью заступает смотрителем маяка?
     - Все верно, монсеньор, - удивленно вздернув лохматую бровь отрапортовал отец Пьер, - он как часа два уже должен быть там, на маяке.
     Лицо Филиппа в мгновение словно осунулось, желваки заиграли под кожей. Он лишь хмыкнул в ответ и не говоря ни слова исчез во тьме коридора.
—————————
     Под тяжелым небосводом клубились в неистовом танце тучи. Фигура Филиппа, сгорбленная под ударами ледяных стрел дождя, напоминала древний дуб, скрипящий под натиском бури.
     Воды пролива громыхали, врезаясь в прибрежные скалы. Морской ветер то и дело сбивал сплошную стену ливня, превращая ее в острую стекольную крошку.
     Филипп спешил. Слякотная тропа, будто змей-искуситель извивалась под ногами. Промокший до нитки плащ облеплял тело.  Но он брел, шаг за шагом, упорно сопротивляясь урагану и скользкой грязи.
     Из-за холма в ночном грозовом мраке выступили смутные очертания маяка. Высокий и одинокий, он впивался червивым клыком в черное небо. Обзорная башня терялась во мгле.
     Огонь не горел.
     Филипп взвыл от ярости и попытался ускориться.
     Лишь бы не опоздать. Лишь бы успеть растолкать спящего монаха, да разжечь спасительное пламя.
     В лицо вонзилась колючая морось. Мощь ветра столкнула его с тропы. Капюшон сорвался с головы и по глазам ударила вспышка молнии.
     В ярком свете запечатленного мгновения, среди скалистых рифов мелькнули очертания мачты с лохмотьями драного паруса. Подброшенная в воздух носовая палуба шхуны замерла перед сокрушительным ударом о скалистую твердь.
     Оглушительный гром и грохот шторма поглотил далекие крики и треск корабельного дерева.
     Святой отец вскрикнул от ужаса и поскользнувшись, рухнул на четвереньки. В попытках подняться он тянул руку к сонному маяку и рычал от бессилия:
     - Проснись! Проснись же, черт бы тебя побрал!
—————————-
     Филипп спускался в подземелье ратуши под раскатистый хриплый смех дряхлой Марты. Он старался держаться из последних сил, несмотря на тяжелый туман в голове и резкую тошноту. Ночные события напрочь выбили почву из-под ног.
     Боже, что же он натворил…
     - Столько душ! - В истеричном веселье хохотала ведьма, - Столько душ. И все на твоей совести, святоша!
     Стражник отворил дверь камеры. Отец Филипп небрежно повел рукой, дав ему знак оставить их с Мартой наедине.
     Она бесновалась, гремела цепями, подскакивала, корчила рожи, словно цирковая обезьяна.
     - Корабль мертвецов! - весело скрипела она, - целый корабль! Вот это улов! Да, святоша?
     Он молчал. Просто стоял и смотрел на безумное исчадие ада, играя желваками под кожей.
     Да, он все это заслужил своей глупой доверчивостью и малодушием.
     Впредь наместник епископа такого никогда не допустит.
     Наконец, получив достаточную для себя дозу ведьминых насмешек, Филипп молча развернулся и уже на пути к выходу пробормотал:
     - Тебя повесят сегодня же…
     - Плевать, - тут же затянула дряхлая Марта, - зато твоя душа теперь тоже на пути в ад!
6.
     Утро для отца Пьера - городского кюре выдалось тревожным и суетливым. Известие о кораблекрушении всколыхнуло городок. Десятки изломанных тел экипажа торговой шхуны вместе с деревянными частями корабля вынесло волнами на прибрежные камни. Солдаты внутренней стражи вместе с братьями из аббатства сейчас укладывали их на телеги и везли к монастырю.
     Насмерть перепуганного монаха-смотрителя маяка разбудили и взяли под стражу. А отец Филипп - новый наместник епископа уже чуть ли не с рассвета засел в своей келье, ожидая кюре с докладом.
     Вот ведь как случилось. Первый день в должности наместника епископа и тут такое…
     С искренним желанием утешить отца Филиппа, кюре постучал в дверь его рабочей кельи.
     - Заходи!
     Суровый гневный тон мессира словно ледяной волной окатил отца Пьера с ног до головы. Он боязливо зашел и тут же остановился у двери.
     - Для начала, - хриплым сорванным голосом медленно, с нотками странной угрозы заговорил Филипп, - распорядись казнить эту тварь. Дряхлую как там ее… И монаха, который проспал крушение шхуны тоже повесить…
     Отец Пьер буквально на расстоянии чувствовал как натянуты нервы наместника.
     Запасенное заранее предложение сослать брата Бенедикта в отдаленный северный монастырь тут же растворилось в тяжелом воздухе.
     Казнить? Что-ж… Значит так тому и быть.
     Кюре кивнул и набравшись смелости спросил:
     - Вы спуститесь к заключенным, мессир?
     Отрешенно глядя в сторону Филипп хрипло пробормотал:
     - Нечего мне там делать…
     - Но, позвольте, наместник. Беседа с заключенными перед казнью входит в ваши…
     Филипп резко подскочил с места. Стул с грохотом шлепнулся на пол. Синий венозный червяк надулся на пульсирующем виске.
     - Пошел вон! - выпучив глаза, загромыхал наместник, - Пока сам там не оказался!
7.
     Луиза встретила Филиппа на пороге в радостном расположении духа. Буквально не дав ему разуться, схватила за руку и потащила в комнату.
     - Посмотрите, святой отец, - она захлебывалась слезами счастья, указывая на своего спящего мужа, - Господь услышал наши молитвы!
     Мессир перевел равнодушный взгляд на кузнеца. Действительно, радоваться было чему. Кожа лица разгладилась и порозовела, дыхание стало ровным и спокойным, а пленка испарины сошла с больного лба.
     Значит, ведьма не обманула?
     Да. Не обманула. Только это ничего не меняет.
     Жан Форжерон пребывал сейчас в глубоком здоровом сне.
     Луиза попыталась несколько раз легонько толкнуть супруга в плечо. Но тщетно. Видимо, просыпаться в ближайшее время совершенно не входило в его планы.
     Филипп взглянул на девушку. Она тоже преобразилась. Раскрасневшееся круглое личико, влажные и припухшие от слез губы, добрая зовущая улыбка… Край тонкой домашней тоги то и дело сползал с ее изящного плеча, словно сонный наездник со взмыленной лошади.
     Филипп попытался улыбнуться в ответ. Но вышло как-то хищно и плотоядно.
     - Спасибо, Господи, что услышал наши молитвы, - снова повторила она, а мессир машинально наморщился, чувствуя закипающую внутри злобу.
     Что она несет? Какой к черту Господь? Тут совсем другие силы поработали. Не без его помощи, конечно же.
     Наместник внутренне ухмыльнулся. Он уже знал, что сейчас сделает и предвкушение адским пламенем сжирало остатки души.
     Радостная Луиза в очередном меланхоличном порыве прильнула к мессиру, прижав обнаженное плечо к его груди.
     В ответ Филипп вдруг крепко стиснул ее в объятиях, чтобы даже дернуться не могла. И жестко притянув к себе, зарычал:
     - Дура! Твой бог тут совсем не при чем.
     Не отпуская перепуганную девушку, он сноровисто  распустил узел набедренного пояса.
     Внутри все горело
     Сейчас, вот прямо сейчас свершится долгожданная справедливость.
     - Что… что вы делаете…
     Она попыталась сопротивляться, но этим только раззадорила Филиппа. Наместник туго до боли сдавил ей руки и с удовольствием наблюдал, как Луиза, зажмурившись, отдается чужой, более сильной воле. Тому, кто способен по щелчку пальцев раздавить ее как букашку.
     - Принимаю благодарность, - он захрипел ей в ухо, шумно втянув обратно неожиданно обильно потекшую слюну, и с силой швырнул на кушетку.
—————-
     Когда все закончилось, Луиза, тихо всхлипывая, сползла на пол.
     Филипп со вздохом блаженства перевалился на бок, стараясь меньше двигаться, чтоб растянуть удовольствие. В голове пульсировала угасающая похоть, уступая место новому постоянному чувству. Наместник прикинул, нравится ли ему это новое состояние?
     Определенно, нравится.
     Как же приятно держать в крепких руках мягкое, хрупкое, податливое. Крутить в разные стороны, сжимать, распоряжаться, владеть безраздельно.
     Как же приятно быть властью.
     Под надоевшие всхлипы Луизы он медленно выдохнул и лениво приподнялся на локтях.
     Роняя слезы на пол, девушка на четвереньках доползла до супружнего ложа. Она встала перед Жаном на колени и уложила руки на вздымающуюся грудь спящего мужа.
     - Проснись… проснись… - шептала она сквозь слезы, - пожалуйста, проснись…